Колодец старого волхва - Дворецкая Елизавета Алексеевна - Страница 2

В переднюю клетушу вышла наконец Медвянка. Поклонившись гостям, она медленно и торжественно повернулась, чтобы отец мог ее оглядеть со всех сторон. Надежа и оба гостя, любуясь ею, даже забыли, о чем у них шел разговор. Не зря Медвянка надеялась и сегодня, третий год подряд, представлять богиню-Весну в игрищах и обрядах Лелиного велика-дня. У нее были красивые карие глаза, блестящие, как темный янтарь, тонкие черные брови, словно прочерченные угольком, румянец горел на ее щеках непреходящей зарей. Уголки ее ярких губ были чуть приподняты, и это придавало ее подвижному лицу выражение смешливого задора. Хороши были и ее волосы цвета темного меда, густые, тонкие, вьющиеся на висках и надо лбом легкими завитками, и в каждом волоске горел солнечный луч. Богиня Лада одарила Медвянку красотой, Мать Макошь дала ей легкий, веселый и бойкий нрав. Отец не чаял в ней души, все парни Белгорода не отводили от нее глаз.

Сегодня она чувствовала себя особенно красивой и нарядной, постаравшись в честь богини Лели. Наряды были единственным рукодельем, на которое Медвянка не жалела трудов: ее верхняя рубаха из красноватого полотна была украшена многими полосами разноцветной вышивки, из-под нее виднелся подол нижней рубахи, тоже вышитой и крашенной в желтый цвет. На руках ее звенели витые серебряные обручья, на груди пестрели бусы из красно-рыжего сердолика и желтого янтаря, на висках блестели, укрепленные на полоске тесьмы, позолоченные кольца с узорными бусинками, которые отец привез ей из Киева.

– Ах, хороша у тебя дочь! – одобрительно кивая, воскликнул Гостемир. – Хороша! Истинно, сама Леля-Весна! Будь я на двадцать лет помоложе – беспременно бы посватался!

– Спасибо на добром слове, да у нас в городе и своих женихов хватает! – весело ответил Надежа, со значением поглядев на дочь.

Медвянка многозначительно фыркнула, вспомнив о Молчане, и якобы смущенно подняла к лицу рукав

– Да уж я видал вчера! – тоже вспомнив вчерашний вечер, сказал Гостемир, подкручивая ус. – Женихов вам с собаками не искать!

– Собаками со двора гнать! – сдерживая смех, отозвалась сама Медвянка.

Она знала, что в городе будет много болтовни про вчерашнее неудачное сватовство, что многие, особенно имеющие дочерей на выданьи, будут осуждать ее за разборчивость, но ее это не беспокоило. Она очень любила, когда о ней все говорили.

– Ох, боги светлые! – Лелея недовольно вздохнула. – Макошь-Матушка ее дух, видно, из ветра сотворила!

Со вчерашнего вечера она только вздыхала. С одной стороны, иметь в зятьях такого толкового и надежного человека, как Молчан, было бы хорошо, но Лелея была неглупа, хорошо знала свою дочь и не могла не понимать – Медвянка и Молчан совсем друг другу не подходят, в семье их не было бы лада. А без лада какое счастье? Старшая дочка, всегда готовая болтать, смеяться, петь, плясать хоть до зари, была не охотницей до домашней работы, и это не нравилось городничихе.

– Не ворчи, матушка! – защищал свою любимицу Надежа. – Ведь как хороша, добрым людям на радость – посмотришь, и сердце веселится! Как огонек – дом освещает!

– Огонек твой светит, да не греет! Наговоришь ты ей – она и без того привередница выросла, ни на одного доброго парня не глядит. Что же, княжича дожидаться – да где его взять?

– Будут здесь и княжичи! – подхватил боярин Гостемир, который неизменно заступался перед хозяйкой за Медвянку просто потому, что при взгляде на нее у него веселело на сердце. Вот здесь он был целиком согласен с Надежей – за что ее бранить, если она так хороша! – Князь-то, слышали, и старших сыновей с собой в поход берет. Вышеслав, Изяслав, Святополк – все уже молодцы! И больше всех Вышеслав!

– Расскажи, боярин! – Медвянка улыбнулась ему, ее глаза блестели лукавой мольбой.

Княжичи, которых ждали в Белгороде со дня на день вместе с самим Владимиром, занимало немало места в ее мыслях. Ей хотелось хоть разок посмотреть на них, узнать, какие они – сыновья Владимира, внуки Святослава, потомки Дажьбога.

– Да ну тебе, ступай! Собралась, так ступай! – Мать махнула на нее рукой, не давай Гостемиру говорить. Она знала легкий нрав и живое воображенье дочери и беспокоилась – от мыслей о княжичах добра не будет.

– Мы ее за Явора отдадим! – тут же доложила Гостемиру младшая дочка Надежи, которую пока еще звали детским именем Зайка. В свои десять лет она была миловидна, резва и проворна и обещала в будущем не уступить старшей сестре.

Медвянка не стала спорить с матерью, а пошла из клетуши, приплясывая на ходу и смеясь прошедшему разговору. Ей и правда пора было идти. Про княжичей она еще успеет расспросить Гостемира, когда матери не будет поблизости, а упускать что-то из предстоящего сегодня она не собиралась.

Двор Надежи смотрел резными воротами на маленькую площадь в середине детинца, и старший городник, таким образом, жил в самом сердце города и всех его событий. Сюда же выходили дворы тысяцкого и епископа, подле них стояла маленькая деревянная церковь с одной маковкой, покрытой серебристыми плашками осинового лемеха. В детинце было тише и малолюднее, чем в Окольном городе, крепкие тыны белогородской знати стояли величаво и спокойно

Выйдя со двора, Медвянка направилась к высоким воротам тысяцкого Вышени. Она была дружна со старшей Вышениной дочкой и обещала зайти за ней, чтобы вместе идти на Лельник. По дороге Медвянка с удовольствием ловила на себе веселые взгляды, улыбалась всем вокруг, даже напевала негромко. Тесноватая площадь детинца, отсыревшие за зиму бревна тынов, влажная земля, растоптанная копытами скотины и сапогами дружины, были облиты золотом солнечных лучей, и все казалось красивым, потому что говорило о весне. А стоило Медвянке вспомнить, что скоро она увидит и князя, как ликованье вскипало в ней, как бурный весенний ручей. Весна была вокруг нее и внутри нее, она сама была – Весна.

За воротами воеводского двора Медвянка увидела десятника из Вышениной дружины, Явора. Встретив ее взгляд, он остановился, а потом улыбнулся восхищенно и радостно. Яркое солнце слепило ему глаза, от этого казалось, что Медвянка, облитая солнечными лучами, сама излучает этот свет. Она была словно берегиня, рожденная от росы и трав, с блестящими, как молния, очами, лучезарно-прекрасная Денница, дочь светлого солнца.

– Что смотришь, будто глаза примерзли? – задорно спросила Медвянка. – Или не признал?

– Гляжу, не пойму, живая ты или мне мерещится? – не успев подумать, от души сказал Явор.

Медвянка засмеялась, но в сердце была премного довольна и его словами, и восхищением в его глазах. Она была рада, что встретила его – на девичий праздник мужчинам нельзя смотреть, а ей хотелось показаться Явору во всей красе наряда.

– Мерещится-то спьяну, а ты не пьян ли с утра? – со смехом спросила она. – Смотри, воевода увидит!

– Да ты про что! – удивился Явор.

Но Медвянка, все еще смеясь, прошла мимо него к крыльцу женского терема воеводских палат и поднялась на несколько ступенек

– Постой! – Явор вдруг порывисто шагнул за ней и схватил ее за руку. Медвянка обернулась, и смех все еще играл в чистых чертах ее лица. – Постой! – повторил Явор, любуясь ею, и горячо заговорил: – Что же ты бежишь от меня, как от зверя лесного? Или я тебя обидел чем?

– Еще бы не обидел – у честного народа на виду за руки хватаешь! – с лукавым упреком ответила Медвянка и попыталась отнять руку. Явор легко останавливал на скаку жеребца и ломал в ладони еловую шишку – но тонкое белое запястье смешливой девушки легко выскользнуло из его пальцев. Насильно мил не будешь.

Медвянка принялась старательно поправлять витое серебряное обручье, а потом быстро глянула на Явора. Вот оно, дескать, мое обручье. Уж три года ношу, а потом пригожему молодцу отдам, за кого замуж пойду. Не за тебя! Не твоей родне на посиделках рушники вышиваю и пояса плету!

Явор без труда понимал ее взгляды – за несколько лет он узнал лицо Медвянки гораздо лучше, чем свое собственное. Она и правда была – весна, то солнышком пригреет, то ветерком протянет, то прояснится, то нахмурится.