Лицо под вуалью - Ренделл Рут - Страница 43

– Ты так говорил и раньше, и не раз, – не слишком приветливо ответила Дженни.

Это решило дело – и заставило Майкла вернуться в участок после обеда и снова отправить Арчболда на Форби-роуд за Клиффордом. На этот раз он воспользовался комнатой для допросов на первом этаже, той, окно которой выходило на фасад со стороны Хай-стрит, где плитки облицовки были тусклого черно-коричневого цвета – цвета стареющего спаниеля, как выразился Вексфорд, – а крышка стола была выкрашена в коричневую клетку с металлической окантовкой.

В этот вечер Клиффорд в первый раз не стал ждать, чтобы заговорил Бёрден. Покорным, но не несчастным голосом он произнес:

– Я знал, что вы меня опять сюда сегодня привезете. Поэтому не начинал смотреть телевизор, знал, что меня прервут на середине программы. Моя мама тоже это знала, она наблюдала за мной и ждала звонка в дверь.

– Твоя мать тебя тоже об этом спрашивала, да, Клифф?

Майкл снова подумал о том, как этот парень похож на школьника-переростка. Его одежда так походила на обычный костюм правильного, дисциплинированного подростка, например, из классической школы пятидесятых годов, что казалась либо карикатурой, либо маскировкой. Серые фланелевые брюки с отворотами были хорошо отглажены. Он носил серую сорочку – чтобы ее можно было носить два-три дня и не стирать? – галстук в полоску и серый пуловер с острым вырезом ручной вязки. Пуловер явно был связан вручную, хорошо, но не мастерски: в отделке выреза и швах чувствовалась рука не очень искусной вязальщицы. Почему-то Бёрден решил, что это, должно быть, работа миссис Сандерс. Он уже понял, что она многое умеет делать, но ничего не делает хорошо: ей все слишком безразлично.

Лицо Клиффорда, как обычно, ничего не выражало, не выдавало никаких эмоций, даже когда он произносил эти фразы, явно показывающие его недовольство. Он продолжил:

– Могу вам это сказать. Я теперь говорю вам всю правду, я ничего не скрываю; надеюсь, вы в это верите. Могу вам рассказать, что она говорит: тебя бы не допрашивали вот так, день за днем, без перерыва, если б за этим что-то не стояло. Она говорит, что я должен быть именно таким человеком, иначе вы не привозили бы меня сюда все время.

– Каким именно человеком, Клифф? – не понял инспектор.

– Таким, который может убить женщину.

– Твоя мать знает, что ты виновен, да?

Сандерс ответил со странной педантичностью:

– Нельзя знать то, что не соответствует истине; можно только верить в это или подозревать это. Она говорит, что я именно такой человек, а не что она думает, будто я кого-то убил. – Он замолчал и искоса посмотрел на Бёрдена – безумным взглядом, как тому показалось, взглядом неуравновешенного человека, хитрым и лукавым. – Может быть, я такой и есть. Может, я именно такой человек. Как можно это узнать, пока не сделаешь этого?

– Вот ты мне и скажи, Клифф. Расскажи мне о человеке такого сорта.

– Он был бы несчастен. Он чувствовал бы, что ему все угрожают. Он хотел бы убежать от той жизни, которую ведет, в лучшую жизнь. Но эта лучшая жизнь была бы всего лишь фантазией, потому что он не смог бы убежать по-настоящему. Как крыса в клетке. Они проводят такие психологические эксперименты: ставят кусок стекла снаружи у открытой дверцы клетки, и когда крыса пытается выйти, она не может, потому что натыкается на стекло. Потом они убирают стекло, и она могла бы выйти, но не выходит, потому что знает, что сделает себе больно, наткнувшись на невидимую штуку снаружи.

– Ты описываешь себя?

Клиффорд кивнул.

– Разговоры с вами показали мне, кто я такой. Они сделали для меня больше, чем может сделать Серж. – Он посмотрел Майклу в глаза. – Вы сами должны быть психотерапевтом. – Он вдруг засмеялся, и его смех показался Бёрдену немного безумным. – Я думал, что вы глупый, но теперь знаю, что нет. Вы не глупый, вы открыли для меня некоторые места в моей душе.

Инспектор не был уверен, что понял, что хотел сказать молодой человек. Как и большинству людей, ему не нравилось, когда его называют глупым, даже если это слово сразу же взяли бы назад. Но у него возникло ощущение, что Клиффорд говорил бы еще более откровенно, если б они остались наедине, и поэтому он отослал Арчболда, попросив его принести кофе из столовой. Сандерс снова заулыбался, хотя в этой улыбке не было ничего довольного и веселого.

– Вы все это записываете на пленку? – спросил он.

Бёрден кивнул.

– Хорошо. Вы мне показали, на что я способен. Это пугает, – продолжил парень. – Я не крыса, и я понимаю, что не могу разбить невидимую стену, но знаю, что могу заставить человека, который ее поставил, разбить ее. – Он помолчал и улыбнулся или, по крайней мере, оскалил зубы. – Додо, – сказал он, – Додо, крупная птица. Только мать не такая, она – мелкая птичка с когтями и клювом. Я вам кое-что скажу: я просыпаюсь ночью и думаю о том, на что я способен, что я мог бы сделать, и мне хочется сесть и закричать, завопить – но я не могу, потому что тогда я ее разбужу.

– Да, – ответил Майкл, – да. – Ему не очень понравилось это внезапно охватившее его чувство, будто бы он погружается в слишком глубокий омут. И ему все это уже надоело, ему захотелось отправить Клиффорда домой. Он спросил, на этот раз не слишком энергичным тоном:

– На что ты способен?

Но на это Клиффорд не ответил. Вошел Арчболд с кофе и по кивку Бёрдена снова вышел из комнаты. Тогда молодой человек заговорил опять:

– В моем возрасте я не должен нуждаться в матери. Но я нуждаюсь. Я во многом зависим от нее.

– Продолжай, – произнес инспектор.

Однако Клиффорд отвлекся и сменил тему:

– Я бы хотел рассказать вам о себе. Я бы хотел поговорить о себе. Вы не против?

В первый раз Бёрден ощутил… нет, не страх, он никогда не признался бы, что испугался, но дурное предчувствие, возможно, напряжение мускулов, предостерегающий холодок: ты наедине с безумцем.

Тем не менее он лишь повторил:

– Продолжай.

И парень мечтательно заговорил:

– Когда я был маленьким – я хочу сказать, по-настоящему маленьким, совсем малышом, – мы жили вместе с родителями моего отца. Семья Сандерс жила в нашем доме с конца тысяча семисотых годов. Мой дедушка умер в нашем доме, и тогда брак отца и матери закончился. Мой отец просто ушел от нас, и они развелись, и мы остались с матерью моего отца. Моя мать поместила ее в дом престарелых, а потом вынесла из дома все, что напоминало ей о моем отце и его родителях; она перенесла всю мебель, постельное белье и фарфор наверх, на чердак. У нас не было никакой мебели, только матрасы на полу, стол и два стула. Все ковры и удобные кресла отнесли наверх и заперли там. Мы никогда никого не видели, у нас не было друзей. Мама не хотела отдавать меня в школу, она собиралась учить меня дома, сама. Додо! Вообразите! Она была уборщицей до того, как вышла замуж, – Додо, служанка. У нее не было никаких знаний, чтобы меня учить, и ее поймали и в конце концов заставили отдать меня в школу.

Сандерс на мгновение прервался, вздохнул и стал рассказывать дальше:

– Она провожала меня в Кингсмаркхэм каждое утро и приходила забирать домой каждый день. Это почти три мили! Когда я ворчал, что мы ходим пешком, знаете, что она сказала? Она пообещала возить меня в старой детской коляске. Мне было шесть лет! Конечно, после этого я ходил пешком – мне не хотелось, чтобы люди видели меня в детской коляске. Ходил школьный автобус, но я не знал, что могу на нем ездить: она не хотела, чтобы я это узнал, и прошло около двух лет, прежде чем я узнал, что могу ездить на нем, и я стал ездить. Когда она хотела меня наказать, она не била меня, ничего такого – она запирала меня на чердаке вместе с мебелью.

– Ладно, Клифф, – сказал Бёрден, взглянув на часы, – на сегодня хватит.

Уже после того, как молодой человек умолк и послушно встал, инспектор осознал, что произнес это так, как мог бы произнести психотерапевт: он заговорил в манере Сержа Олсона.

Вчера вечером Майкл ожидал от Клиффорда признания. Это доверительное поведение, эта беспрецедентная, открытая манера разговора, эти вызывающие тревогу упоминания прозвища матери, казалось, предвещали признание. Все время они стояли у самого края последнего откровения, последних правдивых слов, но этого не произошло, и Сандерс пустился в повествование о своем детстве, а это было последнее, что хотелось услышать Бёрдену. Но его рассказ принес один хороший результат: Майкл больше не чувствовал вины или неловкости. Дженни была не права, и Вексфорд был не прав. Возможно, Клиффорд и сумасшедший, вполне возможно, что он психопат, каким считал его Бёрден, но его не терроризируют и не доводят до крайности или до отчаяния. Парень стал разговорчивым, почти веселым, он владел собой, и казалось, как это ни странно, что он даже получает удовольствие от их беседы, и с нетерпением ждет продолжения.