Ведьма и тьма - Вилар Симона - Страница 34

Они переправлялись на плоту по водам Дуная к видневшейся на другом берегу крепости Доростол. Паром был сколочен из толстых бревен, его тащили на крепких канатах, но течение реки было слишком быстрым, и переполненный людьми и лошадьми плот то и дело сносило в сторону, канаты натягивались и скрипели – казалось, вот-вот оборвутся, и понесет их тогда до самого моря. И зачем он, плот этот, размышлял вслух Варяжко. Вон же струги русов у того берега виднеются, которые сюда морем дошли! Вот наши бы и переправили. И опять ворчал, косясь на глинистую дунайскую воду, пугавшую его: Варяжко хоть и был рожден от отца-викинга, но плавать так и не научился. А вот Тадыба лишь презрительно поплевывал в стремнину. Будучи родом из Смоленска, он вырос на Днепре и если не поддерживал разговор с болтливым Варяжко, то лишь оттого, что всегда был молчуном и нескончаемые речи белобрысого приятеля разбивались о его невозмутимость, как волны об утес.

А Малфрида откликнулась, в свою очередь сказала, что мутные воды Дуная не так хороши, как голубой Днепр. Уж лучше с Варяжко болтать, чем с Йовко, который не сводит с нее глаз. Держался болгарин почтительно, но при всяком случае старался оказаться рядом, и забота его порой казалась навязчивой.

Все началось с того, что Малфрида подъехала к нему в дороге и спросила, отчего он носит прядь волос на темени? На князя Святослава походить желает? Но Йовко лишь хмыкнул: клок свой он отрастил, чтобы хоть этим отличаться от остальных бояр (он произносил это слово как «боляре», на здешний лад.) В последние годы болгарская знать во всем норовит походить на ромеев – моды их перенимают, дома строят, как в Византии, церкви на их манер возводят, да и ведут себя кичливо, как жители империи. Вот Йовко и стал носить заплетенную в косу прядь в знак протеста – ведь так некогда делали болгарские ханы, пришедшие в эти края из степей.

– А ты, как погляжу, сильно ромеев недолюбливаешь, Йовко из Кочмара, – засмеялась Малфрида и погладила комита по щеке, покрытой темной щетиной. Всего-то и хотела – поблагодарить за то, что он Византии не друг – а значит, как ей казалось, и христианам. Недаром с богомилами так жесток!

Однако боярин этот жест истолковал по-своему. И в пути ни на шаг не отставал от чародейки, следил за ней своими выпуклыми карими глазами, при всякой возможности старался коснуться – то стремя придержит, то прядь со щеки уберет, то подпругу лишний раз проверит, а сам норовит украдкой по колену ладонью провести. Малфрида сперва смеялась да отшучивалась, потом резко потребовала, чтобы отстал. Но Йовко не унимался.

Сейчас, глядя, как эта странная и привлекательная женщина во все глаза глядит на светлые стены приближающегося Доростола, Йовко спросил:

– Отчего ты ромея Калокира выбрала для сердечной привязанности, госпожа? Калокир – человек лукавый, ему верить нельзя.

– А тебе разве можно? Ты от своих отбился, служишь пришлому князю.

Йовко вспыхнул. Оказывается, он не против своих восстал, а против тех, кто поддерживает Византию. С этими он готов бороться вместе со Святославом плечом к плечу! Сколько же горя причинила Болгарии империя! – он даже хватил себя в грудь кулаком.

– Жаль, не все наши так считают, – продолжал он, уже без горячности. – В любом царстве есть люди, недовольные властью, вот и у нас не все поддерживали желание царя Петра равняться на Византию. Петр обещал, что, заключив мир с империей, Болгария расцветет, торговля наладится, мастера умелые приедут, возведут дворцы и храмы, да и наши многому научатся у ромеев. Но как же тогда свое, исконное? Да и не так проста Византия, ей в дружбе с Болгарией своя выгода. Церковников своих сюда прислали, выгодно продают болгарам свои товары, а наши знай расхватывают их цацки! Не понимают, что иметь под боком империю… худшего и врагу не пожелаешь! Ну а те, кто понял это, за Святослава. Уж лучше чужой язычник, чем ромеи. Что до меня, то я на все готов, только бы наказать Византию!

Малфрида слушала молча. Боярин прав: всегда есть и те, кто поддерживает власть, и те, кто против. Вон Ольга сколько храмов на Руси возвела, стремясь подражать Византии, а ее сын и наследник Святослав приказал их разрушить. И многие ликовали. Другие испугались, помалкивают, но втайне горюют о христианстве. А кто прав? Только время и покажет. Но она, Малфрида, собирается жить долго, пока живая и мертвая вода на Руси не переведется. Вот и поглядим, что возобладает.

От мыслей опять отвлек Йовко. Осведомился, поддерживая под локоток, не утомилась ли госпожа, не подать ли чего? Отмахнулась, а когда плот наконец-то пристал к берегу и у причалов появились русы, Малфрида обрадовалась им, как родным. Но едва ступила на пристань, услышала, как одна из прибывших на стругах баб-поляниц говорит кому-то: мол, погляди, ведьма князева прибыла! Комит Йовко тут же справился у Тадыбы: почему это какая-то простолюдинка так зовет госпожу Малфриду? И Тадыба в кои-то веки обронил слово:

– Ну и что с того? Она и есть ведьма.

У причала Малфриду поджидал один из людей Калокира. Тут же сообщил, что к приезду избранницы его господина все готово.

– А сам Калокир где? – озираясь, спросила чародейка.

Оказалось, что ее милый отправился со Святославом воевать с мятежниками.

Город-крепость Доростол с его массивными каменными стенами и квадратными зубчатыми башнями по всей линии укреплений Малфриду впечатлил. Доростол был не столь велик в окружности, сколь огромен оборонительными валами, иными защитными сооружениями и каменными насыпями у берега, за которыми стояли бок о бок русские струги.

Внутри города-крепости было тесно от построек. Зато все проходы между строениями вымощены камнем, за крытыми черепицей домами возвышаются округлые купола храмов с крестами. Малфрида только фыркала в их сторону, следуя за сопровождавшим ее прислужником Калокира. По пути он рассказал, что в городе расположен патриарший дворец, но есть и царский, где останавливались прежде правители, посещая Доростол на Дунае. Вот там Малфриду и разместят. А пока не желает ли госпожа поглядеть на палаты патриарха Пантелеймона, он же Панко, как прозывают его болгары?

Еще чего не хватало! Малфрида только взглянула на провожатого, и тот заторопился дальше. Чародейка следовала за ним, осматривая этот чужой град, столь не похожий на грады русов. После снятия осады сюда вернулись торговцы, слышались их зазывные крики из-под навесов лавок. О недавних военных событиях напоминало только присутствие немалого числа раненых русов. Они толпились у большого храма с крестом на куполе, ибо именно там находилась лекарня, где монахи врачевали иноземцев. Эта лекарня славилась по всей Болгарии, хотя Малфриду и поражало, что ее соотечественники доверяются христианам. Однако поспешила пройти мимо – ей и дышать подле этого храма тяжело было, не то что лишний час тут задерживаться. И когда завидела одного из прежних спутников Калокира, грека Стефания, обрадовалась – значит, вскоре отдых и уединение.

Отведенный ей покой и впрямь оказался уединенным – в Доростоле даже царский дворец не мог похвалиться обилием просторных залов. Все здесь было мелкое, запутанное, тесноватое. Зато в отведенной чародейке светелке было уютно: гладкий каменный пол покрыт шерстяным ковром, стены украшены мозаичным карнизом, окно, разделенное надвое колонной, выходит на внутренний дворик с садом, у стен – тяжелые лавки, а ложе покрыто алым сукном.

В покое Малфриду ожидала назначенная ей в услужение улыбчивая женщина, представившаяся Невеной.

– Господарь Калокир сам просил меня встретить госпожу, как дорогую гостью, – забирая у чародейки запыленный плащ, сказала Невена. – Он сказал, что я обязательно понравлюсь госпоже. Понимаешь ли ты мою речь, достопочтенная?

Малфрида поняла, хотя быстрая речь Невены была пересыпана незнакомыми ей словечками. Но эта приветливая женщина вдруг вызвала у нее раздражение. Калокир не сходил у нее с языка – и учтивый господин, и внимательный, и щедрый. Малфрида внимательно присмотрелась к болгарке: не первой свежести, но еще хороша – крепенькая, статная, грудастая. Лицо румяное, светлые глаза глубоко сидят под густыми бровями, нос ровный, подбородок немного оплывший, но этот недостаток скрывает головная повязка, украшенная медными бляшками. И одета она… Калокир о таких нарядах обычно говорил – изысканно. Верхнее платье Невены из хорошего синего сукна с парчовыми вставками на груди и рукавах, а нижнее – край его виден у самых шнурованных башмачков – светлое, с богатой узорчатой вышивкой. Но как уже поняла Малфрида, болгарские женщины любят вышивки не меньше, чем славянки на Руси.