Секреты женщин Ренессанса - Фукс Эдуард - Страница 18

Витрувианский человек – рисунок, созданный Леонардо да Винчи примернов 1490–1492 годах как иллюстрация для книги, посвященной трудам Витрувия, и помещенный в одном из его дневников. На нем изображена фигура обнаженного мужчины в двух наложенных одна на другую позициях: с разведенными в стороны руками и ногами, вписанная в окружность; с разведенными руками и сведенными вместе ногами, вписанная в квадрат. Рисунок и пояснения к нему иногда называют «каноническими пропорциями»

И не только совершенно новый вид получает картина эпохи под рукой нового строителя истории; такие революционные эпохи – и это главное – представляют самое величественное зрелище, которое только может дать история наблюдателю. В них сконцентрированы самые гордые переживания и осуществляются самые прекрасные мечты. В них гений человечества празднует свои лучшие победы. С другой стороны, в такие эпохи поражения должны носить особенно трагический характер. Позади остаются поля битвы, сохраняющие в продолжение столетий свой потрясающий вид. Все это обусловлено внутренней необходимостью и не трудно понять.

В такие эпохи всегда преобладает творческое начало – оно должно преобладать, как мы сейчас докажем, – и потому такие эпохи полны величия. Величие же – единственная красота в высшем смысле слова.

Каждый раз, когда рождается новый исторический принцип, перед человечеством раскрываются новые или по крайней мере другие возможности деятельности во всех областях. Вместе с этим расширяется горизонт, окаймляющий жизнь людей, и не только отдельных индивидуумов или узко ограниченных групп. Так как все общество становится на другую почву, то расширяется горизонт по крайней мере всех тех классов, прежнее бытие которых нарушается и разлагается. А как только для деятельности открываются новые перспективы и новые возможности, растут крылья у духа и они уносят его в безграничные дали. В борьбе со своей эпохой познает он ее проблемы и порой угадывает наперед по семенам те плоды, которые созреют лишь столетия спустя. Развивается воображение, и людям кажется, будто раньше густой непроницаемый покров скрывал от взоров даже ближайшие предметы.

Теперь, когда этот покров пал, перспектива в будущее человечества кажется безграничной, а вереница новых видений, внезапно поднимающихся перед разумом, – бесконечной. В такие эпохи люди точно переживают акт всеобщего и одновременного оплодотворения и радость творчества пронизывает весь мир. Каждый испытывает такое чувство, будто носит в своих недрах будущее, новый мир, который представляется и более прекрасным. По всем классам и нациям, порой по всей данной части света проносится влияние упоительных весенних ожиданий, полное веры предчувствие будущего, предчувствие чего-то великого.

Застывшая река развития внезапно снова течет быстрее во всех областях и катит смело свои гордые волны. Благоразумная осторожность, до сих пор слывшая главнейшей добродетелью, становится презреннейшим пороком. Быстрота решения, смелость действий, отважная предприимчивость вызывают величайшее преклонение даже в том случае, если они граничат с безумной дерзостью. Страсти разгораются и концентрируются в грандиозных размерах. Как ненависть, так и любовь не знают пределов. Те, кто заинтересован в сохранении существующего порядка, чувствуют, по мере того как колеблется почва, на которой зиждется их существование, что их «священнейшим» правам грозит опасность. Они превращаются в варваров, поглощенных одной лишь мыслью: всеми силами противодействовать развитию нового, хотя бы погибло все человечество. Не более терпимы и новые классы, воплощающие основную экономическую идею нового времени. Восходящие классы никогда не бывают сентиментальны и лицемерны. Они решительнейшим образом ставят в порядок дня свои исторические права, обрушиваясь насмешкой и издевательством на своих фактических или мнимых противников. Страстная, идущая до самопожертвования любовь пронизывает – в противоположность этим двум группам – всех тех, кто выводит из родившегося нового иные более прекрасные идеалы для будущего человечества. В рядах этих лиц возникает прекраснейшая из всех социальных добродетелей – бескорыстное чувство солидарности, с восторгом приносящее личность в жертву делу.

Из столкновения этих противоположных тенденций родятся самые страшные формы классовой борьбы, обыкновенно жуткой в своем общем процессе, ужасной в своих подробностях и все-таки прекрасной, так как речь идет о целом, о судьбе всего мира, и потому дышащей величием.

В такие эпохи унаследованные предрассудки обыкновенно смело опрокидываются. Так как старое кажется превзойденным, то все связанное с ним ощущается как ложь, и потому все, что носит печать традиционного, освященного лишь временем, заранее встречается сомнением и издевательством. Все существующие отношения и учреждения подвергаются критике. Так как под напором эволюции падают самые горделивые твердыни прошлого, воздвигнутые, казалось, для вечности, то всякий авторитет колеблется и теряет прежнее доверие, уважение и любовь. Все существующее должно доказать свое право на существование, и когда оно не выдерживает критики нового, над ним беспощадно произносится смертный приговор.

Это справедливо в первую голову относительно установлений, регулирующих половую жизнь людей, ибо в этой области они прежде всего чувствуют гнет традиционной морали.

Насколько смелы подобные эпохи в уничтожении и разрушении, настолько же отважны и величественны они в творчестве. Продуктивность повышается в грандиозном масштабе. О творческой продуктивности эпохи Шекспира Г. Брандес говорит в своей книге о нем: «В наши дни, когда на английском языке говорят сотни миллионов людей, нетрудно сосчитать английских поэтов. А тогда в стране насчитывалось около трехсот лириков и драматургов, творивших чрезвычайно продуктивно для публики, не превышавшей численно современную датскую, ибо из пяти миллионов населения четыре были безграмотны. Но способность писать стихи была среди тогдашних англичан так же распространена, как среди современных немок умение играть на рояле».

Повсюду воздвигаются новые скрижали, закладывается новый фундамент для более великолепного общественного здания. Вместо того чтобы починять самые ветхие места, предпочитают строить сызнова. Никакая задача, как бы она ни была грандиозна и фантастична, не кажется индивидууму и обществу слишком большой и опасной, ибо мысль и чувства всех получают универсальный характер, каждый сознает себя положительно великаном, хочется все охватить своей волей, все познать, сокрушить всякое противодействие, все себе подчинить. Таковы отличительные черты каждого в отдельности и целых классов и народов, ибо такова физиономия эпохи. К вещам и людям предъявляются самые высокие требования, претензии всех безграничны и безмерны.

Вот почему преимущество дается всегда зрелости, она пользуется особенным почетом как в области физической, так и в области духовной. Не обещающий юноша, не девушка, похожая на нераспустившийся бутон, ценятся выше всего в такие эпохи, а мужчина, находящийся в зените своей силы, творящий, и женщина, достигшая вершины развития, понимающая. Мужчина должен быть заодно и Аполлоном и Геркулесом, женщина – Венерой и Юноной[9].

Такие эпохи смелы не только в своих стремлениях, а, в противоположность другим периодам, не менее могучи и в осуществлении своих стремлений. Воля и действие идут рука об руку. В такие эпохи совершалось всегда все то глубочайшее и высочайшее, что грезилось и представлялось человеческому гению. Совершенство индивидуального творчества так же велико, как богатство новых идей и образов. Каждое дыхание эпохи исполнено творческой силы, и никогда у нее не отнимается дыхание. К тому же каждая задача, которую ставят себе люди таких эпох, граничит с героическим, ибо в каждой дышит вся огромная энергия времени и кажется, будто само время незримыми руками участвует и в самом мелочном. Все, что создается в такие эпохи, носит поэтому печать вечной ценности.