Волчья стая - Бушков Александр Александрович - Страница 40

• Предыдущая
• 40/92
• Следующая

В первом ряду обреченно встал кто-то незнакомый.

– Прошу на сцену! – оживился комендант. – Живенько-живенько!

Вызвавшийся поднялся на сцену так медленно, словно ничуть не сомневался, что его там должны расстрелять. Повернулся лицом к залу – в недавнем прошлом он, как почти все здесь присутствующие, был импозантен и вальяжен, но теперь скорее смахивал на статского советника в константинопольской эмиграции: давно нечесаные седины сбились в колтун, отросла реденькая щетина, щеки обвисли, в глазах здешняя неизгладимая печать, смесь ужаса и сумасшествия. Вадим передернулся, подумав, что у него самого, не исключено, такие же испуганно-безумные глаза…

Бесшумно подкравшийся Гейнц над самым ухом у седого во всю ширь растянул меха, нажав всеми пальцами клавиши. Баян издал неописуемый вопль. Седой шарахнулся так, что едва не полетел со сцены.

– Да что вы, батенька! – завопил комендант. – Это шарфюрер, он у нас забавник, спать не сможет, если что-нибудь этакое не отчебучит над вами, вибрионами… Он больше не будет, так что успокойтесь и побыстрее входите в творческий экстаз… Вошли или как?

Седой торопливо закивал, подобрался и вдруг заорал что есть мочи, немелодично и жутко:

Гейнц принялся ему старательно подыгрывать, но седой орал, не обращая внимания на мелодию. По его щекам катились крупные слезы, он весь трясся.

Завороженно внимавший комендант, едва песня кончилась, ударил в ладоши:

– Биц-биц-биц! Я вами восхищен, юное дарование! Ведь было же в вашей жизни что-то большое и светлое – целину героически осваивали, приветствие комсомольскому съезду зачитывали, сам Никита Сергеич вам руку жал… Что там еще в вашем досье? Ага, с китайским ревизионизмом боролись, с чехословацкой контрреволюцией, линию проводили, за развитой социализм бились, аки лев… У вас же великолепная биография, старина! Вам бог велел торчать сейчас возле губернской управы, прижимая к тощим персям портретик Владимира Ильича, корявый плакатик воздевая! А вы вместо всего этого? А вы – цветными металлами торговать и технический спирт продавать любому, кто только попросит… Господи, какая скука! Но ведь все это в прошлом, голуба моя? В невозвратном прошлом? Ась?

Седой отчаянно закивал, заливаясь слезами.

– Вот видите, – похлопал его по плечу комендант. – Пришел я, ваш веселый старый дьявол, и очистил вашу душу от шелухи первоначального накопления. Вернул вас к незамутненным истокам, к незапятнанным идеалам. А давайте-ка вместе: едем мы, друзья, в дальние края, будем новоселами и ты, и я… Хорошо вам теперь, признайтесь честно?

– Х-хорошо… – выдавил седой.

– Громче, веселее!

– Хорошо! – истошно завопил седой.

– Я рад, – умиленно сказал, комендант. – Вот, держите вкусную шоколадку и можете ее невозбранно съесть. Ну-ну, не надо, не благодарите, чем богаты…

Похлопывая по плечу, он выпроводил седого со сцены и, когда тот шагнул на низенькую лестничку, наподдал под зад сапогом. Седой, конечно же, споткнулся и шумно рухнул на пол. Тут же вскочил и, кривясь от боли, зажав в кулаке сломавшийся батончик, побежал на свое место.

– Торжественная часть! – объявил комендант. – На сцену приглашается наша краса и гордость – бывший господин Илья Петрович Косов! Поаплодируем!

Под аплодисменты на сцену поднялся лысоватый. По всему лицу у него красовались начавшие желтеть синяки – последствия той самой стычки в карцере-сортире.

– Как уже говорилось, перед вами – наш маяк и светоч! – возвестил комендант. – Дражайший Илья Петрович чуть ли не с первой минуты проникся высокими идеалами нестяжательства и полного искупления грехов. Как послушно, как умилительно он отвечал на вопросы! Как поразительно точно указывал места, где таились неправедно нажитые ценности! Честное слово, скупая слеза наворачивалась на глаза, когда Илья Петрович свою грешную душу выворачивал до самого донышка… После всего этого лишь предельно зачерствевший душой человек не проникся бы к нему самым искренним расположением. Нет у меня более слов, чтобы описать происшедшую метаморфозу, а посему передаю слово самому Илье Петровичу, который горит желанием наставить на путь истинный заблудшие души… Есть еще среди вас, скоты, заблудшие души… Прошу!

Лысоватый Илья Петрович шагнул к рампе. В глазах у него горело то же самое устоявшееся безумие.

– Братья и сестры! – возгласил он надрывно. – Я жил грешно и неправедно! Вместо того, чтобы служить духовному и культурному возрождению человечества, я вступил на скользкую…

– Стезю… – охотно подсказал комендант.

– Я вступил на скользкую стезю частного бизнеса. Я основал на своем предприятии несколько частных фирм и хитрыми махинациями перекачивал туда материальные ценности. Я скупал ваучеры и акции и даже строил финансовую пирамиду с красивым названием «Индигирка», которая…

– Ах ты сука! – взревел Браток, не сдержавшись. – Вот где мои три штуки баксов зависли!

– А ну-ка, ну-ка! – оживился комендант. – А поднимитесь-ка на сцену, молодой человек и дайте ему в ухо, только непременно вполсилы!

Браток, ничего уже не помня от злости, шустро взбежал на сцену и с ходу залепил кающемуся в ухо. Тот, держа руки по швам, пошатнулся, но устоял.

– Хватит! – рявкнул комендант. – Пошел на место! Перед нами, друзья, прелюбопытнейшая сцена на тему «вор у вора дубинку украл»… Продолжайте, милый…

– Ну… Я купил себе красивую иностранную машину, построил трехэтажную дачу, обедал исключительно в «Золоте Шантары»… Евроремонт в новой квартире сделал…

– А налоги платили? – вкрадчиво поинтересовался комендант.

– Не платил, – упавшим голосом сознался Илья Петрович. – Вернее, платил какой-то мизер, а от настоящих налогов годами уворачивался и увиливал. Потому что…

– Потому – что?

– Потому что исправно платил нужным людям, – после не столь уж короткой паузы признался кающийся. – И в мэрии, и в налоговой инспекции… Вот, ну…

– А состояли ли вы, голубчик, в демократических партиях? – прищурился комендант. – Материально поддерживали?

– В демократических партиях я не состоял, – отчеканил Илья Петрович. – Материально не поддерживал.

– А нет ли у вас сожалений по поводу вашего морального облика?

– Есть, – признался Илья Петрович. – Я постоянно возил в сауны девочек, где вступал с ними в интимные отношения самыми разными способами. А также регулярно вступал в интимные отношения с собственной секретаршей, которую иногда использовал прямо в кабинете, щедро отделанном на украденные у народа деньги. Из этих же народных денег я и оплачивал сексуальные услуги… вообще все оплачивал. Я долго обкрадывал народ, но в качестве смягчающего обстоятельства прошу суд учесть… – сбился и оторопело замолчал.

– Ага! – обрадовался комендант, тихонько похлопывая в ладоши. – Это у вас, дорогой мой, непроизвольно выскочило, сценарием не было предусмотрено… Подсознание вещует. И на какой же высокой ноте вы хотите закончить свое блестящее выступление?

Илья Петрович передернулся, подошел вплотную к рампе и возгласил:

– От всей души призываю последовать моему примеру, очистить совесть чистосердечным раскаянием и полной выдачей всех неправедно нажитых денег и прочих ценностей!

– Аплодисментов не слышу! – взревел комендант.

И вновь он затянул овацию на несколько мучительных минут, сладострастно жмурясь и помахивая в такт сигаретой. Гейнц сыграл на баяне что-то бравурное. Лысоватый Илья Петрович уже направился было к лесенке, но комендант удержал:

– Вы куда это, мил человек? Нехорошо, вы же у нас нынче звезда… форменная этуаль. Задержитесь.

• Предыдущая
• 40/92
• Следующая