Отсрочка (стихи) - Быков Дмитрий Львович - Страница 7

Гипсовый рог изобильный, пыльный,

где монстр бахчевой

Льнет к виноградине стильной с голову величиной.

Фото с приветом из Сочи (в горный пейзаж при Луне

Вдет мускулистый рабочий,

здесь органичный вполне).

Все симметрично и ярко. Красок и воздуха пир.

Лето! Просторная арка в здании стиля вампир,

В здании, где обитают только герои труда

Вскорости их похватают и уведут в никуда,

Тем и закончится это гордое с миром родство,

Краткое - так ведь и лето длится всего ничего.

Но и беспечность какая! Только под взглядом отца!

В парках воздушного рая, в мраморных

недрах дворца,

В радостных пятнах пилоток, в пышном

цветенье садов,

В гулкой прохладе высоток пятидесятых годов,

В парках, открытых эстрадах (лекции, танцы, кино),

В фильме, которого на дух не переносишь давно.

Белые юноши с горном, рослые девы с веслом!

В схватке с любым непокорным жизнь

побеждает числом.

Патерналистское лето! Свежий, просторный Эдем!

Строгая сладость запрета! Место под солнцем,

под тем

Всех припекающим взглядом, что обливает чистюль

Жарким своим шоколадом фабрики "Красный Июль"!

Неотменимого зноя неощутимая боль.

Кто ты? Тебя я не знаю. Ты меня знаешь? Яволь.

Хочешь - издам для примера, ежели ноту возьму,

Радостный клич пионера: здравствуй,

готов ко всему!

Коитус лени и стали, ласковый мой мезозой!

Тучи над городом встали, в воздухе пахнет грозой.

Сменою беглому маю что-то клубится вдали.

Все, узнаю, принимаю, истосковался. Пали.

* * *

Собачники утром выводят собак

При всякой погоде и власти,

В уме компенсируя холод и мрак

Своей принадлежностью к касте.

Соседский татарин, и старый еврей,

И толстая школьница Оля

В сообществе тайном детей и зверей

Своих узнают без пароля.

Мне долг ненавистен. Но это инстинкт,

Подобный потребности псиной

Прислушаться, если хозяин свистит,

И ногу задрать под осиной.

Вот так и скользишь по своей колее,

Примазавшись к живности всякой:

Шарманщик с макакой, факир при змее,

А русский писатель - с собакой.

И связаны мы на родных мостовых,

При бледном с утра небосводе,

Заменою счастья - стремленьем живых

К взаимной своей несвободе.

* * *

Так думал молодой повешенный...

Из школьного сочинения

"Невинно, с той же простотой,

С какой зовут на чашку чаю,

Мне все изменяет - вплоть до той,

Которой я еще не знаю,

И будь он выскочка и шут,

Головорез и подлипала,

Кого угодно предпочтут

И оправдают чем попало.

И мы с тобою, ангел мой,

Еще заплачем друг по другу.

Как быть? Иду я по прямой,

А все, кого люблю, - по кругу.

Природа, женщина, страна

Заложницы круговорота.

Не их и не моя вина,

Что я их брошу для кого-то

Или они меня - для тех,

Кого судьба любить привыкла

И от кого не ждут помех

В извечном повторенье цикла.

И пусть себе. Дороги крюк

И путник, движущийся прямо,

Овал и угол, путь и круг,

Спираль и ствол, гора и яма,

Земли округлое чело

И окон желтые квадраты

Ничто не лучше ничего,

И все ни в чем не виноваты.

Шуршанье мартовского льда.

Промокший сквер, еще раздетый.

Уже не деться никуда

От неприкаянности этой.

Родного города паук

Под фонарями распластался.

Что есть прямая? Тот же круг,

Что, разомкнувшись, жив остался".

Так думал бывший пес ручной,

Похмельный лох с помятой мордой,

Глотнувший сырости ночной,

А с ней - отверженности гордой,

Любитель доблестно пропасть

И если гибнуть, то красиво,

Привычно находящий сласть

В самом отчаяньи разрыва.

Так компенсирует герой

Разрыв, облом, насмешку Бога.

Пристойный фон ему устрой

Достойный Байронова слога.

Пускай он куртку распахнет,

Лицо горящее остудит

И вешней сырости вдохнет

Сулящей все, чего не будет.

* * *

...Меж тем июнь, и запах лип и гари

Доносится с бульвара на балкон

К стремительно сближающейся паре;

Небесный свод расплавился белком

Вокруг желтка палящего светила;

Застольный гул; хватило первых фраз,

А дальше всей квартиры не хватило.

Ушли курить и курят третий час.

Предчувствие любви об эту пору

Томит еще мучительней, пока

По взору, разговору, спору, вздору

В соседе прозреваешь двойника.

Так дачный дом полгода заколочен,

Но ставни рвут - и Господи прости,

Какая боль скрипучая! А впрочем,

Все больно на пороге тридцати,

Когда и запах лип, и черный битум,

И летнего бульвара звукоряд

Окутаны туманцем ядовитым:

Москва, жара, торфяники горят.

Меж тем и ночь. Пускай нам хватит такта

(А остальным собравшимся - вина)

Не замечать того простого факта,

Что он женат и замужем она:

Пусть даже нет. Спроси себя, легко ли

Сдирать с души такую кожуру,

Попав из пустоты в такое поле

Чужого притяжения? Жару

Сменяет холодок, и наша пара,

Обнявшись и мечтательно куря,

Глядит туда, где на углу бульвара

Листва сияет в свете фонаря.

Дадим им шанс? Дадим. Пускай на муку

Надежда до сих пор у нас в крови.

Оставь меня, пусти, пусти мне руку,

Пусти мне душу, душу не трави,

Я знаю все. И этаким всезнайкой,

Цедя чаек, слежу из-за стола,

Как наш герой прощается с хозяйкой

(Жалеющей уже, что позвала)

И после затянувшейся беседы

Выходит в ночь, в московские сады,

С неясным ощущением победы

И ясным ощущением беды.

ВОЙНА ОБЪЯВЛЕНА

1. ПРОЩАНИЕ СЛАВЯНКИ

Аравийское месиво, крошево

С галицийских кровавых полей.

Узнаю этот оющий, ающий,

Этот лающий, реющий звук

Нарастающий рев, обещающий

Миллионы бессрочных разлук.

Узнаю этот колюще-режущий,

Паровозный, рыдающий вой

Звук сирены, зовущей в убежище,

И вокзальный оркестр духовой.

Узнаю этих рифм дактилических

Дребезжание, впалую грудь,

Перестуки колес металлических,

Что в чугунный отправились путь

На пологие склоны карпатские

Иль балканские - это равно,

Где могилы раскиданы братские,