В объятьях олигарха - Афанасьев Анатолий Владимирович - Страница 56

Деверь» — безусловно, свидетельствовала о зачаточной способности к самооценке, чего у серийной «давалки» не могло быть в принципе.

— Почему тебя прозвали Сковородкой? — поинтересовался он, пока пацаненок ходил за водкой.

— Удар справа. — Зинка с гордостью сжала литой кулачок. — Видел, как Муньку завалила? Кому хоть могу врезать.

Уже явно забыла, о чем говорили до этого. Что ж, подумал Митя, повторим. Подождал, пока красотка с жадностью вылакала из горла треть бутылки.

— У-ух, — вздохнула с наслаждением. — Как скипидар жгет… Спасибо, Митенька. Хочешь, ко мне пойдем? У меня кроватка прикольная, с сексдопингом.

Митенька! На миг сердце сжалось. Только одна женщина в мире так его называла. Она сейчас далеко, и неизвестно, удастся ли еще ее увидеть.

— Приведешь к Деверю, — отрубил он, — отстегну полтинник.

Пацаненок Ваня трагически заухал, тщетно пытаясь завладеть бутылкой, а Зинка вторично возмутилась, но как–то более покладисто.

— Зачем тебе Деверь, Митенька? Он плохой, злобный, частную собственность не признает. Его все ловят, а когда поймают, сразу повесят.

Она знала Деверя!

— Полтинник, — повторил Митя, глядя в прозрачные, налитые спиртом глаза. — Зелеными. Обновишь весь прибор.

— Кто ты, Митя? Не баламут?

— Пришелец… сама видишь. Не бойся, Зин, не выдам. — Он попытался напустить гипнозу, лишний раз убедился: с «давалками», как с «матрешками», это не проходит. Все равно что завораживать деревянную чушку. Пацаненку удалось присосаться к бутылке, но он не сделал и двух глотков, как получил кулаком в лоб и с визгом покатился на пол.

— Эй, зараза чумная! Меня нельзя бить, я «тимуровец».

— Спрашивать надо, ворюга!

— Сама ворюга! — вопил пацаненок. — Скажи ей, дядя Митрий. Глаз выколю.

— Нет, Ваня, ты не прав, — мягко заметил Климов. — Бутылку я даме купил, значит, хоть ты и «тимуровец», надо было попросить.

Услышав про себя, что она дама, Зинка оторопела, глаза подозрительно блеснули, будто слезой, но «давалки» никогда не плакали, это тоже всем известно. Даже если их резать на куски. «Тимуровец» Ваня Крюк тоже был обескуражен, молча влез обратно на стул, обиженно моргал.

— Ладно, малыш, — пожалела его Зинка. — Погорячилась я. На, глотни, если хочешь…

Обернулась к Мите.

— Про кого говоришь, не знаю, но есть одна женщина… Она может помочь.

— Что за женщина?

— Вроде сестренка моя. — Зинка потупилась. — Но она не такая, как я. Привилегированная.

— Ну да? — восхитился Митя. — И кем она приходится Деверю?

— Сам знаешь кем… Кем же еще… — Зинка раскраснелась. С ней происходили загадочные метаморфозы. Митя и рассчитывать не мог на такой успех. Конечно, помог пацаненок, с лихвой отработал затраченные на него деньги, но главное — сама Зинка. У нее привилегированная сестренка. Трудно поверить. Откуда? Привилегированных краль в Москве (еще их называли стеаринщицами или лохматками по особой форме причесок, которые только они имели право носить) не больше сотни; чтобы добиться такого высокого положения, мало угодить высокопоставленному лицу из миротворческой администрации, необходимо доказать лояльность режиму громким деянием во славу демократии. К примеру, в популярном телешоу «Женские причуды» обслужить одновременно взвод пехотинцев, либо в благотворительном сериале «Руссияне — тоже люди» прочитать без запинки задом наперед молитву «Боже, храни Америку». Многим победительницам присваивали звание посмертно, а тем, кто уцелел, пройдя все испытания, выдавали пожизненный аусвайс, гарантирующий их качество, а также ставили на спину роскошное тавро с изображением статуи Свободы. «Лохматок» обыватели знали в лицо: они не слезали с экранов телевизоров наравне с политиками и бизнесменами. Глянцевые журналы печатали их портреты на обложках и отводили целые развороты описанию их привычек и образа жизни. Молодежные кумиры XXI века…

Митя уточнил:

— Если у тебя, Зина, привилегированная сестра и она знакома с Деверем, то почему она живая?

Зинка вдруг разозлилась, вырвала бутылку у «тимуровца», который втихаря успел отсосать половину.

— Хочешь подкалымить на ней?

Видя, как недобро полыхнули ее глаза, Митя примирительно заметил:

— Не волнуйся, Зин, я не продажный… Кстати, как ее зовут по аусвайсу?

Зинка пропустила вопрос мимо ушей, допила бутылку, бросила многозначительный взгляд на окошко раздачи.

— Что ей передать?

— Передай, странник разыскивает Деверя. Готов заплатить.

— Сколько? — Разговор пошел по–деловому, и Зинка вернулась в привычный облик честной «давалки»: взгляд обрел наглинку, голос окреп, в него добавилась эротическая хрипотца. Не верилось, что минуту назад это самое существо то краснело, то бледнело от прилива каких–то полузабытых эмоций.

— Если выведет прямо на него — сотня.

— И пятьдесят мне?

— Уже сказано.

— А аванс?

— Никакого аванса, не борзей.

Митя мог бы подкинуть ей деньжат, не жалко, но не хотел выказать себя олухом, что непременно навело бы девушку на размышления о кидке.

— Хорошо. — Зинка зачем–то начала себя ощупывать в разных местах. — Не знаю, о ком говоришь, но попробую… Где тебя искать?

— Нигде. Встретимся утром здесь же.

— Могу устроить с ночевкой.

Все еще надеялась затащить в постель. Он отказался.

— В другой раз. Только не делай глупостей, Зинуля. Один неверный шаг…

— Не пугай, Митя. Вижу, кто ты такой. Не считай меня дурочкой…

Митя снял номер в «Гостиничном дворе» для туземцев, расположенном в корпусах бывшей 1‑й Градской больницы. Это было рискованно, но игра стоила свеч. С одной стороны, он вроде бы подставлялся, а с другой — заявлял о себе как о легитимном руссиянине, что давало некоторые преимущества, в первую очередь небольшой запас времени. Здесь селились те, кому нечего бояться властей. В основном руссияне, состоявшие на доверительной службе, уже доказавшие свою беззаветную преданность рыночной глобализации, заслужившие пластиковую карточку гражданина 3‑й категории. В Москву они наведывались иногда по делам, но чаще чтобы просто гульнуть, с толком потратить нажитый капитал, столица предоставляла все возможности оттянуться по полной программе. Десять–пятнадцать лет они с таким же пылом и удалью куролесили по Европе и по всему миру, но после принятия Евросоветом нового закона об эмиграции, ограничивающего оборот грязных денег, дальше литовско–польской границы их уже не пускали. Зато в Москве они могли веселиться как угодно, естественно не выходя за рамки международной статьи об идентификации, действующей на территориях стран–изгоев. В статье было около ста пунктов, нарушение каждого из них каралось смертной казнью.

Карточка свободного гражданина, выданная полковником Улитой, оказалась в порядке, хотя он немного напрягся, когда администраторша сунула ее в компьютер. После этого пришлось пройти еще несколько не слишком приятных процедур: у него сняли отпечатки пальцев и радужной оболочки глаз, взяли необходимые пробы крови и спермы — на СПИД, на лучевую болезнь, на наличие космического вируса, — прокатали на детекторе лжи, и в заключение двое служек (разбитные, озорные парни, по облику — австралийские аборигены) сводили его в «моечную», где устроили кислотный душ из двух шлангов, сдирая, местами вместе с кожей, возможную инфекцию. Кроме того, он со всем вниманием заполнил гостевую анкету, в которой любая ошибка могла дорого обойтись, ибо подпадала под статью об идентификации. Пол — средний, национальность — руссиянин, вероисповедание — либерал, род занятий — бизнес, и так далее. Наконец пожилая администраторша (цыганка?), криво ухмыляясь, вручила ему ключ от номера и пожелала «приятного времяпровождения».

Митя очутился в одноместной клетушке на первом этаже, пропахшей хлоркой от плинтуса до постельного белья, и через окно за шкирку втащил пацаненка Ваню. Предупредил: пикнешь, линчуют обоих. Пацаненок сам это понимал, но был в полном восторге. Развалился на покрывале, дрыгал ногами и счастливо повизгивал.