В объятьях олигарха - Афанасьев Анатолий Владимирович - Страница 54

Митю с его юным проводником группа отщепенцев окружила на одном из пустырей, заваленном горами зловонных мешков с какой–то органикой. Человек шесть выскочили из развалин и в мгновение ока взяли их в плотное кольцо. Нападавшие представляли собой живописное зрелище: оборванные, исхудавшие, многие с ярко–красными пятнами проказы на бледных, синюшных лицах, все неопределенного пола и возраста, но передвигавшиеся быстро, слаженно и явно вменяемые. Это поразило Митю больше всего. Как любой горожанин, он много чего слышал про отщепенцев. Однако столкнулся с ними впервые. Митя не испугался, был уверен в себе, но внутренний голос подсказывал, что ссориться с ними не стоит, хотя бы по той причине, что он у них в гостях.

Предводитель группы, косматый, с пергаментным лицом, но с лукавыми огоньками в иссиня–черных глазках ткнул его в грудь тонкой железной пикой:

— Лазутчик? Шакал? Мародер? Говори.

— Странник, — ответил Митя. — Иду по своим делам на Самотеку. Никого не трогаю.

— Почему прячешься?

— Я такой же отверженный, как и вы.

— Что надо на Самотеке?

Митя помедлил мгновение. У отщепенца в глазах нет и намека на дурь, и дикция совершенно отчетливая, как у непогруженного.

— Деверя ищу. — Его слова произвели среди отщепенцев сотрясение, они все разом сдвинулись ближе. Пацаненок Ваня Крюк заполошливо забулькал:

— Не трогайте его, он не врет. Он с поезда, у него доллары есть. — В подтверждение он выудил из–за щеки мокрую заветную бумажку.

Предводитель поднял пику к Митиной шее.

— Зачем тебе Деверь?

— Послание имею.

— От кого?

Опять Митя колебался недолго.

— Из дальних краев. От Марфы–кудесницы. Слыхал про такую?

По группе отщепенцев пробежал легкий общий вздох, словно перед нырком в глубину. В глазах предводителя появилось странное выражение, недоверчивость, смешанная с надеждой.

— Раздевайся, — приказал он.

Митя подчинился. Медленно снял куртку, рубашку, полотняные брюки со штопкой на коленях (новая одежда на руссиянине автоматически вызывает подозрение), размотал и аккуратно сложил пояс, спустил трусики из ситчика, остался в чем мать родила. Отщепенцы в десять рук его ощупали, обстукали, нырнув во все дырки. Митя зябко поеживался. Такой вроде бы поверхностный обыск, конечно, имел смысл. Даже если бы Митю подзарядили умельцы из миротворческих лабораторий, все равно где–нибудь на коже или (что чаще всего) на черепушке обнаружилось бы входное отверстие. Из карманов брезентухи отщепенцы высыпали на землю содержимое: сигареты, зажигалку, упаковки питательных таблеток, складной нож с десятком приспособлений, включая миниатюрный миноискатель, а также деньги в мелких купюрах — доллары, рубли, монгольские тугрики, иены, евро… Предводитель собрал деньги в горсть.

— Зачем столько разных?

— Для отвода глаз, — сказал Митя.

Нехорошо кривясь, предводитель поднял кожаный пояс, бегло прощупал. Митя ожидал, что потребует вскрыть, но тот, покачав головой, вернул пояс.

— Одевайся.

Митя оделся. Поведение отщепенцев его озадачило. Никто не польстился ни на деньги, ни на что другое. Это вступало в противоречие с расхожими представлениями о маргиналах. Чувствовалось, все они слепо подчиняются воле главаря, что могло свидетельствовать о наличии коллективного разума. Митя покосился на пацаненка, тот грезил наяву, следя, как богатство исчезает обратно в карманах. Счастливо открытый рот, побледневшие от алчности детские глазенки.

— До Деверя трудно добраться, — сказал предводитель, понизив голос, хотя, казалось бы, кто мог подслушивать на зачумленном пустыре. Пятеро других отщепенцев синхронно зажали мохнатые уши ладонями, пацаненок Крюк что–то тихонько пискнул, как в первый раз, когда услышал это имя.

— Я доберусь, — заверил Митя.

— Время «Ч»? — шепнул предводитель, не отворяя губ, и Климову показалось, глаза у него нырнули в череп и потухли.

— Чего не знаю, того не знаю. Это не в моей компетенции.

— Если повезет и найдешь Деверя, скажи, мы давно готовы.

— Скажу. Но я не знаю, кто ты.

— У нас нет имен. Он поймет… — Предводитель перевел вернувшиеся на место глаза на пацаненка. — Эту каракатицу оставь здесь, он ненадежен.

Ваня Крюк с воплем рванулся бежать, но не сделал и двух шагов, как очутился под мышкой у одного из отщепенцев. Мите это не понравилось.

— Отпустите его, — потребовал он. — Он купленный.

— Я купленный, купленный! — заверещал пацаненок. — Я его раб до утра… Я…

Отщепенец, поймавший пацаненка, прикрыл визжащий рот ладонью.

— Хочешь, забери, — удивленно сказал предводитель. — Но после не пожалей. Маленький зомби иногда опаснее большого зомби.

— Я за ним пригляжу.

Отщепенец стряхнул пацаненка с руки — тот подскочил к Мите и вцепился в его колено.

— Никогда не играй по их правилам, гонец, — посоветовал предводитель. — Все равно обманут.

Дальше двинулись в сопровождении всей группы, по дороге к ним присоединились еще десятка два отщепенцев, полуголые, угрюмые, передвигающиеся как бы во сне. Изредка то тут, то там возникали дикие собаки, но близко не подходили. Тявкнут раз, другой, порычат — и исчезнут. Расклад сил на этой территории был Мите понятен. Они с главарем вели приятельскую беседу.

— Первый раз в Чистилище? — поинтересовался главарь.

— Бывал раньше. С год назад.

— Ну да? — не поверил тот. — Ты же просветленный.

— Длинная история. — Пацаненок путался у Мити под ногами, хватал за руку. Митя сам не понимал, зачем тащит его с собой. Главарь безусловно прав: дети Москвы опаснее ядовитых тараканов, ужалят — и не уследишь, но Митя теперь часто поступал неадекватно. В свою очередь, он спросил:

— Твои люди… На каком коде?

— Ни на каком… На них не действует глубинная стерилизация. Почти животные.

— И как объясняет это наука?

— Науке пока не до нас, — усмехнулся главарь. — Мы для нее отработанный материал. Вторичная переплавка…

Когда сквозь курчавые дымки горящих свалок проступили черные шпили Самотеки, главарь остановился, удержал Митю за плечо. Остальные отщепенцы сбились в кучу в отдалении.

— Все, дальше нам ходу нет. — Он теперь чем–то неуловимо напоминал Мите учителя Истопника. Неторопливость речи, внимательный взгляд, внушительность жеста. — Скажи, ты правда от Марфы? Это не блеф?

— Не сомневайся, от нее.

— Разговаривал с ней?

— Как с тобой. — Митя блаженно улыбнулся.

— И какая она?

— Спроси что–нибудь полегче.

Предводитель нахмурился, погрустнел, и Митя, понимая его состояние, добавил:

— В конце концов, командир, разве так важно, какая она? Важнее, что существует.

Предводитель тяжко вздохнул, как проснулся.

— Конечно, я тебе не верю, гонец, но слушать приятно… Да, чуть не забыл. У Деверя есть двойники, не попадись на эту удочку.

— Лабораторные?

— Какие же еще. Говорят, по виду не отличишь.

— Отличу, не волнуйся. — Митя повернулся и пошел. Ваня Крюк за ним. Едва отошли на безопасное расстояние, он облегченно забулькал:

— У-уф, страшно было, а тебе, босс?

— Не очень… Чего боялся?

— Да ты что? Они все отвязные, человечину жрут. Я на плакате видел. Отрежут ногу или руку — и хрум, хрум. Даже не варят, сырятиной едят… Как думаешь, почему они башли не взяли?

— Где им их тратить?

На Самотеку прошли длинным, закопченным проходным двором, словно из тени в свет, и сразу окунулись в буйство праздничного дня. Мите повезло: они оказались на площади, окольцованной громадными рекламными плакатами, где предлагали себя на продажу в суточное рабство гулящие девки, то есть те из горожанок, которые еще надеялись зашибить копейку старинным женским ремеслом. Одна задругой под ритмичную музыку выскакивали на дощатый помост и демонстрировали свои прелести, кто как умел. Некоторые, помоложе, успевали исполнить стриптизик, более зрелые матроны, не полагаясь на свою сноровку, выбегали уже полуголые — каждой отводилось на показ три минуты, что было вполне оправданно: иначе не успели бы попытать счастья все желающие. Покрутившись на помосте, очередная стриптизерша выкрикивала свою цену, и толпа зевак, сгрудившаяся на площади, отвечала доброжелательным ревом и свистом. И хотя цены были бросовые, торговля шла худо, можно сказать вообще не двигалась. На площади в основном скопилась раздухарившаяся чернь, у которой не было денег на лишнюю дозу дури, не то что на рабыню. Однако это обстоятельство ничуть не снижало накал невольничьих торгов.