В объятьях олигарха - Афанасьев Анатолий Владимирович - Страница 10

— Вы гений, Леонид Фомич, — сказал я просто. — Постараюсь дотянуться.

Появилась кое–какая дополнительная информация, с которой я сразу не смог сообразоваться. Оказывается, для того чтобы проникнуть в глубину деяний и размышлений прогрессивного олигарха, следовало напитаться их истинным духом, а для этого лучший способ — принять в них посильное участие. Иными словами, мне придется время от времени выполнять конкретные поручения героя, связанные с его бизнесом. Я спросил, какие именно поручения. Я ведь не специалист и ничего не умею делать, кроме как марать бумагу. Оболдуев чуть раздраженно ответил, что над этим он еще подумает, но, наверное, даже писатель сумеет справиться, допустим, с деловыми переговорами по заданной теме. Допустим, по поводу приватизации какого–нибудь предприятия.

— Справитесь, а, Виктор? — с какой–то неожиданной хитринкой усмехнулся Оболдуев.

— Можно попробовать.

— А как вам Лизетга? — неожиданно переменил он тему.

— В каком смысле?

— Есть у нее филологические данные?

Я секунду подумал, прежде чем ответить. В вопросе был подвох, но почти неуловимый.

— Леонид Фомич, — сказал я с важностью доцента, — мы общались около часа, одно могу сказать твердо: необыкновенная девушка, тонко чувствующая, несколько, я бы даже сказал, несовременная. Насчет способностей мне пока трудно судить.

— Смотри не влюбись, Виктор.

Вот он, подвох. Шуточная фраза прозвучала как предостережение, завуалированная угроза.

— Мы свое место знаем, Леонид Фомич.

— То–то, дружок… Что касаемо несовременное ™, эго в мать. Мать у нее была чудная баба. Три года ее натаскивал, так и не научилась доллар от евро отличать. Представляешь?

Его внезапная откровенность привела к тому, что у меня в нервном тике дернулась левая щека.

Леонид Фомич нажал клаксон золотой дудки, висевшей на ножке стола, и в комнату явился мужик с седыми волосами, обряженный в шотландского горца, в клетчатой юбочке, только что без волынки на боку. Это оказался управляющий поместья Осип Федорович Мендельсон. Почему он был в юбочке, я вскоре узнал от Лизы. Леонид Фомич был англоман, полагал, что англичане самая культурная нация на свете, правда после евреев. Но у англичан было преимущество, они умели пожить, а евреи умели только делать деньги. В поместье все слуги, включая садовника, носили англо–шотландско- ирландские одеяния и худо–бедно изъяснялись по–английски. По мнению Оболдуева, это создавало в его вла

дениях здоровую ауру и хоть немного перешибало зловонный руссиянский дух. Сам себя он называл греком по отцу и арийцем по матери. Какие у него были для этого основания, не мне судить.

Он распорядился, чтобы управляющий показал предназначенные мне покои, что и было исполнено. Покои были такие: зала метров тридцать с высокой кроватью под балдахином в стиле Людовика XIV, уставленная аппаратурой — компьютер, музыкальный центр, стереотелевизор «Шарп» последней модели стоимостью 15 тысяч долларов. Мебель старинная, тяжелая, в мрачновато–темных тонах. Если бы несколько дней назад кто–нибудь сказал, что мне предстоит жить в подобном помещении, я бы не поверил.

— Обед в пятнадцать часов, — торжественно уведомил управляющий Мендельсон. — В малой гостиной. Просьба не опаздывать, владыка строг. Платье к обеду в шкафу, там все по вашему размеру.

Когда он ушел, я первым делом заглянул в этот самый шкаф, пузатый, черного дерева. Одежды там было примерно на роту пехотинцев — костюмы, рубашки всевозможных фасонов. На полках груды нижнего белья. В первый раз у меня отдаленно мелькнула мыслишка, не прав ли Владик, не сошел ли я с ума, ввязываясь в подобную авантюру.

За столом нас было четверо: добрый хозяин Леонид Фомич, молодая женщина по имени Изаура Петровна, которая оказалась новой женой владыки, Лиза — и чуть поодаль от этой троицы, как бы на застольной галерке аз грешный. Прислуживал смешной курносый арапчонок с коричневой продолговатой головенкой и сверкающей, ослепительной улыбкой, которого Леонид Фомич самолично с гордостью отрекомендовал:

— Натуральный людоедец. С Алеутских островов. Приобрел с оказией. По–нашему ни бельмеса не смыслит.

— А вот нет, барин, а вот нет! — счастливо закудахтал арапчонок. — Мой тебя понимай!

Оболдуев ласково потрепал мальчонку по лоснящейся щечке.

Я вполне отдавал себе отчет, какая мне оказана честь. Тем более что Леонид Фомич счел нужным сделать некоторые уточнения:

— Будешь с нами столоваться, когда гостей нету. Но иногда придется перемещаться на кухню, не обессудь, дружок.

Я заметил, как Лиза покраснела при этих словах. Бедняжка, видимо, все, что касалось отца, воспринимала буквально.

Не нужно было быть психологом, чтобы понять, какие отношения сложились у нее с новой мачехой. Та была лет на пять старше Лизы и, конечно, выглядела суперсексуально. Ничем особенным внешне она не выделялась, крашеная блондинка из числа тех, которые сидят во всех «мерседесах», но было в ее облике нечто неуловимо влекущее, действующее непосредственно на половой инстинкт, заставляющее мужчину стыдливо ерзать. В ней, как в ее прародительницах Лилит и Еве, таился смертельный вызов всему мужскому роду. Безусловно, надо обладать бесшабашностью новых русских завоевателей, чтобы держать такую дамочку возле себя постоянно. Диковинное имя Изаура подходило к ней идеально. Не уверен, что она была супругой Оболдуева в общепринятом смысле. Допускаю, что они вкладывают в это слово — супруга, жена, — что–то иное, внятное только им, оболдуевым, но, во всяком случае, за столом Изаура Петровна держалась хозяйкой. Леонид Фомич насыщался сосредоточенно и угрюмо, большей частью молча, Лиза тоже притихла, собственно, мы с Изаурой Петровной вдвоем вели светскую беседу. Она, по всей видимости, успела пройти некую выучку в английском духе, потому что для завязки первым делом сообщила мне, что простолюдинов почти невозможно обучить пользоваться столовыми приборами. Подумав, добавила, что это так же трудно, как заставить их поддерживать чистоту в местах общего пользования. Это родовое клеймо на руссиянине: он за столом жрет как свинья и в сортире ведет себя так же. Поинтересовалась, согласен ли я с ней. Я ответил, что не только согласен, но восхищен меткостью ее суждения. К нему можно лишь присовокупить, что руссиянин отвратителен и в любви. Он и здесь ведет себя как животное. Эти три вещи — стол, сортир и постель — в сущности, представляют собой бездонную пропасть, которая отделяет нас от цивилизованного западного обывателя, и вряд ли ее удастся преодолеть в ближайшее столетие.

— Виктор Николаевич, вы же не всерьез это все говорите? — с ужасом воскликнула Лиза.

— Лизонька у нас романтическая особа, — мягко заметила Изаура Петровна, — и совершенно не знает жизни. К тому же, — тут она обернулась к Лизе, — последнее время читает всякие вредные книжки. Кто, интересно, их тебе подсовывает, Лизонька?

— Неужто вы собираетесь руководить моим чтением? — саркастически осведомилась Лиза, но прозвучало это жалобно.

— И не желает прислушиваться ни к чьим добрым советам, — закончила тему Изаура Петровна. Я сразу начал испытывать к ней сложное чувство вожделения, смешанного с отвращением и страхом. Она умела любую фразу произнести так, что в ней звучало тайное предложение: хочешь, купи меня, но учти, это обойдется недешево.

Арапчонок–людоедец по имени Яша на первое подал осетровую ушицу, на второе — телячьи отбивные с жареной картошкой. Кроме того, стол ломился от закусок, солений и копчений. Из напитков — соки, клюквенный морс и водка. Водку пила одна Изаура Петровна, но тоже в меру. Осушила две–три рюмки. Как раз за отбивными Леонид Фомич сделал дочери замечание:

— Лизетга, ты совсем не ешь. Суп не ела, мясо не ешь, а ведь все очень вкусно. Так недолго ноги протянуть… Ну–ка, наложи себе картошки. Простая пища здоровее всего. Только хорошенько пережевывай.

— Папочка, я не голодна, честное слово.

— Потому что налопалась пирожных перед обедом.