Большая игра - Сапожников Борис Владимирович - Страница 33

– Я слышал, что Дерек Лэйрд погиб в Крыму, – удивился Дорчжи, – а по вашим словам выходит, что вы его пощадили.

Он не то чтобы не верил мне, просто хотел во всем разобраться – внести ясность.

– Он и погиб, – ответил ему я, – но в следующем бою при штурме Арабата.

– В бою? – еще сильнее удивился Дорчжи. – Разве игроки ходят в бой?

– Когда приходится, становятся в строй с простыми солдатами или едут вместе с офицерами. Но с Лэйрдом дурную шутку сыграли сами наниматели, припомнив ему временный патент лейтенанта.

Не прошло и пяти минут, как извозчик остановил уставшую от долгой дороги лошадку.

– Все, господа хорошие, – заявил он, – вот Москов, так что извольте вылезать.

– Все как рядились, – кивнул я, выскакивая из повозки.

Приятно было размять ноги после долгой поездки. Дорчжи не отстал от меня.

Вместе мы поспешили к остановке трамвая, вагон которого уже показался из-за поворота. Садясь в него, я обернулся и глянул в ту сторону, где остался извозчик. Тот сплюнул под копыта лошади и, тронув ее вожжами, отправился подальше от остановки. Здесь-то много клиентов не наловишь уж точно. Про себя, наверное, он ругал трамваи на чем свет стоит.

Купить в магазине готового платья костюм и пару рубах для Дорчжи труда не составило. Развитая фигура его была все же самой что ни на есть стандартной. Тем не менее после магазина готового платья отправились прямиком к моему знакомому еврею-портному, чтобы как следует подогнать костюм по фигур^е.

– Для чего это, капитан? – возмутился Дорчжи, когда мы вышли из магазина и поехали вовсе не за оружием.

– Игроки в моей команде должны выглядеть самым лучшим образом, – отрезал я не терпящим возражений тоном. – С первых же твоих премиальных мы справим уже нормальный костюм, который сошьют по твоим меркам. А пока придется довольствоваться тем, что имеешь.

– Да мне и так хорошо.

– Это потому, что ты не привык носить нормальные костюмы, – усмехнулся я. – Вот когда наденешь костюм, уже подогнанный старым Шмуэлем, тогда поймешь, насколько удобнее его стало носить.

Дорчжи пришлось смириться – он быстро понял, что я своих решений не меняю.

Я оценил преимущества электрических трамваев перед извозчиками. Теперь мне стало ясно, почему они постепенно вытесняют ванек. При почти одной скорости передвижения – ваньки в отличие от лихачей никогда не гнали лошадей – поездка выходила в разы дешевле. Да еще и без торга и вечного извозчичьего нытья о том, что хорошо бы и накинуть хоть копеечку или хоть денежку, а то хоть бы и полушку. В трамвае же все просто. Вошел, занял место, на выходе оплатил проезд кондуктору – и никакой лишней суеты.

Старик Шмуэль был классическим еврейским портным – за это он мне и нравился. Я ходил к нему подгонять повседневные мундиры, он же сшил и мой единственный парадный, в котором лишь раз показался в свете на балу в честь отбытия нашего корпуса в Крым. Шмуэль ютился со своим огромным семейством в подвале богатого дома, на первом этаже которого находилась его портняжная мастерская. Жилище его с виду было убого, жена и дети, да и сам Шмуэль одевались опрятно, но очень бедно. Так сразу и не скажешь, что он один из самых преуспевающих портных в Москове.

В мастерской Шмуэля всегда было удивительно светло – на чем он никогда не экономил, так это на освещении. Внутри обычно горели несколько газовых ламп. Но когда вошли, в глаза нам с Дорчжи ударил свет столь резкий и неприятный, что оба рефлекторно прищурились и прикрыли их рукой.

– О, ваше сиятельство, ваше сиятельство, – услышал я знакомый чуть надтреснутый голос старого Шмуэля, – вы простите за это маленькое неудобство, я сменил газовые лампы на электрические. Они светят ярче и не оставляют осадка на тканях, вот только денег стоят немалых – и приходится разоряться на электричество, а оно тоже, знаете ли, чего-то да стоит.

Шмуэль подошел к нам и низко поклонился мне. За его спиной маячили двое сыновей – ребята довольно крепкого телосложения. Они не раз отбивали мастерскую отца во время еврейских погромов, случавшихся в южной столице империи с завидной регулярностью. Оба состояли в нелегальном отряде еврейской самообороны и с дубинкой обращались куда лучше, чем с иглой.

– Я так понимаю, что на этом молодом человеке надо подогнать только что купленный костюм, – произнес Шмуэль. – Нет ничего проще. Хотя, конечно, стоило бы сразу обратиться ко мне. Я бы пошил куда лучше, и уж точно подгонка бы не понадобилась.

– Мне слишком дорого время, – ответил я. – И подберите Дорчжи костюм для арены, что-нибудь в монгольском стиле.

– Для какого бойца? – оживился, почуяв реальную выгоду, куда большую, чем от простой подгонки готового платья, Шмуэль.

– Рукопашного.

– Стало быть, правую руку оставляем открытой. Или молодой человек левша?

– Правша, – тут же ответил Дорчжи.

– Отлично, – потер руки Шмуэль. – Мальчики, – обернулся он к сыновьям, – проводите молодого человека в примерочную. Мне нужны его мерки, и как можно скорее. Когда закончите с ними – пускай поглядит на нашу коллекцию костюмов для рукопашных бойцов.

– Я составлю компанию Дорчжи, – заявил я.

– Ну конечно-конечно, ваше сиятельство, – заулыбался Шмуэль, – как я могу отказать вам.

В общем, у Шмуэля мы провели куда больше времени, чем в магазине готового платья. В итоге Дорчжи подогнали его цивильный костюм и подобрали тот, в котором он будет драться на арене. Последний меня не слишком устраивал, потому что состоял только из широких штанов, подпоясанных кушаком, и мягких сапог, оставляя торс Дорчжи открытым. Однако это стало своеобразным компромиссом. То, что нравилось мне, никак не устраивало молодого монгола, а с его мнением мне приходилось считаться – ведь в конце концов драться-то в этом костюме ему, а не мне. Самому же Дорчжи не нравилось ничего из предложенного сыновьями старого Шмуэля.

– Я привык драться почти без одежды, – говорил Дорчжи. – Борцовский костюм у нас почти не стесняет движений, не то что это.

– У тебя на родине, наверное, вовсе голышом дерутся, – усмехнулся я.

– Так лучше всего, – на полном серьезе ответил Дорчжи, – раны легче обрабатывать, и в них с одежды не попадает грязь. С голым торсом драться у нас вполне нормально.

Мне удалось настоять на свободных шароварах, вроде тех, о которых Гоголь писал, что они шириной во все Черное море, и мягких сапогах. Даже от нательной рубашки Дорчжи отказался наотрез.

Пока мы ехали на трамвае в оружейную мастерскую подбирать Дорчжи стальную руку, он спросил у меня, отчего Шмуэль живет так скромно – почти в нищете, хотя явно преуспевает.

– Евреи, видимо, не добрались до твоих краев, – ответил я, – и, что такое погром, ты тоже не знаешь. – Дорчжи отрицательно покачал головой. – А вот в Москове значение этого слова отлично известно. Евреев не любят по многим причинам и считают, что они живут лучше за счет остальных. Ну а если душа справедливости требует, то русский человек идет громить евреев, и власти этому не то чтобы потворствуют, но мер против погромщиков не предпринимают. Так уж повелось на Руси, что во всем всегда виноваты евреи и немцы. Но немцев сейчас бить опасно. Их достаточно среди военных и чиновников, так что можно получить серьезный отпор. С евреями все проще. Они сильно поражены в правах, и единственной защитой их остается показная бедность. Зачем грабить того, у кого ничего нет?

В оружейной мастерской мы провозились ничуть не меньше, чем у старого Шмуэля. Стальная рука – это не сабля и даже не арбалет, это устройство куда сложнее и индивидуальней. Это в Древнем Риме гладиаторам достаточно было защитить левую руку бронзовым доспехом, начинающимся на плече и закрывающим пальцы, – современному рукопашному бойцу требуется куда более хитрая конструкция. Она состоит из ременной «упряжи», которая крепится на спине, и собственно стальной руки. Но вариантов этой самой руки есть множество – все зависит не только от длины рук и ширины плеч игрока, но и от стиля его боя. А потому первым делом в мастерской Дорчжи отвели на задний двор и попросили отработать несколько ударов по деревянному манекену. Он обернулся на меня, прося разрешения, и я кивнул. Про себя же подумал, что стоит напомнить парню: он уже не ученик и разрешений ему уже никаких не требуется.