Большая игра - Сапожников Борис Владимирович - Страница 31

– Довольно, – заявил Зангиев. – Иван и Дорчжи, вы свободны на сегодня. Остальные заканчивают тренировку по расписанию.

Мы вернулись в дом, занимаемый Зангиевым, и уселись за стол. Только после этого он спросил у меня:

– Так кого ты берешь, Иван?

– Дорчжи, – не задумываясь, ответил я. – У него и внешность более экзотичная, так что лучше подойдет для боев на арене.

– В Бухаре монгольской физиономией ты никого не удивишь, – усмехнулся Зангиев.

– Мы все-таки больше по европам гастролируем, а там монголы – редкость и дикость. Придумаем костюм поэффектней – и вся публика наша.

– Но дело ведь не только в этом.

Проницательности Зангиева я мог только позавидовать, он как будто видел меня насквозь.

– Поддубный не создан для боев на арене – цирковой борец из него выйдет отличный. Быть может, он еще прославит твою школу на весь мир, Виктор. А если я его возьму с собой – не протянет и первого боя. В нем нет жестокости, он начал по-настоящему драться, только сильно получив от Дорчжи по морде. Да и то не стал добивать его, хотя мог бы. Уверен, окажись в такой же ситуации Дорчжи, он бил бы Поддубного до тех пор, пока тот не рухнул бы.

– Хочешь сказать, у Дорчжи достаточно жестокости для игрока?

Зангиев задавал этот вопрос больше для проформы – ответ был отлично известен ему самому.

Через четверть часа умывшийся и приведший себя в порядок после тренировки Дорчжи стоял перед нами в доме Зангиева. Парень переоделся, сменив безрукавку и шаровары на просторную крестьянскую рубаху и порты. Обувь он не носил, предпочитая оставаться босиком.

– Дорчжи, – обратился к нему Зангиев, – этого человека зовут граф Остерман-Толстой, и он капитан команды игроков. Я готовил тебя, можно сказать, для этого часа, однако гнать из школы не собираюсь. Присоединиться к команде графа или нет – решать тебе.

– А что стало с рукопашным бойцом в вашей команде? – напрямик спросил у меня Дорчжи.

– Он погиб, – так же прямо ответил я, глядя парню в глаза. – И теперь ищу ему замену. В нашем деле тяжело дожить до седых волос.

– В моей семье никто до них не доживал, – ответил Дорчжи, криво усмехнувшись. – Учитель, – обратился он к Зангиеву, – я поеду с графом и буду драться в его команде.

– Ступай же, Дорчжи, – кивнул Зангиев. – Надеюсь, ты прославишь мое имя на аренах Европы.

Вещей у Дорчжи, как я и думал, было немного. Тарас уезжал со мной из слободы примерно с таким же узелком, который легко помещался у него на коленях. Правда, в тот раз нам пришлось идти пешком – денег на извозчика до Москова у меня не было. И вместе с нами шагал Корень, всюду сопровождавший меня в первые месяцы, после того как начали собирать команду.

Извозчик всем видом своим демонстрировал, что он умаялся ждать «барина», и надо бы накинуть ему за это самое ожидание еще несколько копеек. Когда же понял, что денег от меня не дождется, завел прежнюю шарманку:

– Барин, долго вы проторчали в той слободке. Я бы за это время успел троих свезти куда им надобно.

– Послушай, – не выдержал я. – Мы с тобой рядились за одну цену – ты знал, что меня придется в слободе ждать. Так что не жалуйся теперь на горемычную судьбу. Раньше думать надо было.

Извозчик обиделся и промолчал всю оставшуюся дорогу до Москова, что меня вполне устраивало. А вот молчаливость Дорчжи совсем не порадовала – парня как будто вовсе не интересовали перемены, произошедшие только что в его жизни. И поэтому беседу пришлось начинать мне, хотя вышло это довольно неловко.

– Не буду лезть в твою жизнь, Дорчжи, – сказал я, – но все-таки должен знать человека, которого беру себе в команду. Я видел тебя в бою, но это далеко не все, согласись?

– И чего вы хотите от меня, граф?

Дорчжи был ошеломительно прямолинеен.

– Для начала, чтобы ты назвал меня командиром, можно капитаном.

– Хорошо, капитан.

Продолжать он явно не собирался.

– Сперва тебя следует переодеть, – заявил я. – В Москове первым делом отправляемся в магазин готового платья. А после надо сделать тебе стальную руку для боев. На все про все у нас один день – завтра команда уезжает в Бухару.

– Ты привез ланисте стальную руку бойца, который был до меня, почему было не отдать ее мне?

– Сразу видно, что раньше ты бился только тренировочными конструкциями, которых у вас от силы десяток на школу. Настоящая стальная рука – это конечность рукопашника, ни больше ни меньше. Она делается под определенный рост, длину руки, объем мускулов, ширину плеч. Оружие Тараса тебе бы не подошло. Конечно, по-настоящему хорошей стальной руки за один день не подобрать, но того, что найдем сегодня, вполне хватит для тренировок с командой. А уж в Бухаре сделают ту руку, которая подойдет тебе как нельзя лучше.

– Ты много вкладываешь в меня денег, капитан, – усмехнулся криво Дорчжи. – А если я не оправдаю вложенного?

– Даже если просто переживешь первый бой, оправдаешь. В первом бою редко кому удается принести хоть какую-то пользу команде, главное, как я уже сказал, пережить его – не дать убить себя более опытному врагу в первые секунды.

– А каким был твой первый бой?

– Очень… странным. Я еще не был игроком, когда пришлось сразиться с опытным бойцом-тяжеловесом.

– Это как?

– Это было в Крыму, у Арабата. Враг решил обезглавить нашу оборону и спровоцировал дуэль между командирами осаждающих и осажденных. Вот только хитрым британцам было невдомек, что барон Врангель уже отступил по Феодосийской дороге, а защищать Арабат остался только мой батальон егерей при поддержке всего лишь взвода тяжелых бойцов. Вот тогда-то мне и пришлось встать на защиту чести отбывшего барона и драться на дуэли с профессиональным игроком.

Моя история вызвала у Дорчжи интерес. В глазах его загорелся огонек, и он повернулся ко мне вполоборота, желая услышать продолжение. И я решил не обманывать моего будущего боевого товарища, тем более что до Москова трястись еще не меньше часа. Извозчик, видимо, решил взять измором, услыхав мои слова о том, сколько всего надо успеть за один день, и пустил лошадку медленным шагом, так что плелись мы не сильно быстрее пешеходов. Но на меня этот трюк никакого впечатления не произвел – времени на все вообще-то было даже с избытком.

Это было похоже на один из крымских снов. Я пересказывал Дорчжи историю моего поединка с Дереком Лэйрдом, игроком настолько знаменитым, что даже я, в те годы далекий от спорта, был наслышан о нем, и как будто снова перенесся в те времена. На зубах у меня заскрипела едва прозрачная вездесущая крымская пыль. Прохлада позднего лета в Москове сменилась невероятной крымской жарой. В воздухе повис отчетливый запах Гнилого моря, Сиваша. От него тогда было не избавиться никак. Привкус гнили чувствовался со всем: в пище, воде, разговорах. Особенно разговорах, а точнее – переговорах с осаждавшими нас британцами.

Первое время переговоры вел сам барон Врангель – победитель турок на Чингильских высотах, человек безусловной храбрости. Он любил разыгрывать из себя этакого недалекого остзейского барона, попросту не понимающего дипломатических хитростей оппонентов. Однако на дуэль его спровоцировать все-таки удалось, правда, для этого британцам пришлось перейти все нормы элементарных приличий, скатившись до прямого оскорбления и ничем не прикрытого обвинения в трусости. Я отлично помню прямую спину барона, его отточенные движения, когда он сорвал с правой руки перчатку и швырнул ее под ноги британскому офицеру. Когда красномундирная сволочь подняла ее, на лице противника расплылась полная довольства улыбка.

Однако на следующее утро на бой с выбранным британцами поединщиком вышел я, а не барон Врангель. Командующий же покинул Арабат с большей частью войск, воспользовавшись тем же правилом, что и британцы. Сам он, раненный на Чингильских высотах в ногу, еще недостаточно восстановился, чтобы драться. Да и возраст, откровенно говоря, Карла Карлыча был не тот.