Западня - дю Террайль Понсон - Страница 36

– И что мне теперь делать? – спросила у него молодая женщина.

– Если хотите, я могу переломать ребра парочке этих пижонов, – ответил грузчик. – Это успокоит остальных.

– Ах! Бедный мой Безомб, вы только о том и думаете, чтобы кого-нибудь поколотить. Я не могу принять ваше предложение. В данный момент я нуждаюсь не столько в ваших кулаках, сколько в хорошем совете.

Безомб почесал макушку.

– Почему бы вам не стать негоцианткой? – с триумфом в голосе воскликнул сей славный малый.

– Негоцианткой? – с улыбкой переспросила молодая женщина.

– Да.

– Что вы хотите этим сказать?

– Я признаю, что вы больше не можете стоять за прилавком на рынке, причем сразу по нескольким причинам, главная из которых заключается в том, что после всего, что произошло в последнее время, вам нужно пользоваться хотя бы относительной свободой.

– И что из этого?

– Как «что»? Почему бы вам, моя дорогая, не стать торговать оптом, не выходя из дома, точно так же, как до этого вы торговали в розницу на рынке?

– Но ведь…

– Погодите. Я убежден, что большинство ваших товарок будут с радостью делать у вас закупки. Вам будет достаточно лишь найти поставщиков, которые никогда не оставят вас без работы, а все остальное наладится само собой.

– Безомб, ваша идея, опять же, была бы просто великолепной, если бы не одна помеха, препятствующая ее практическому осуществлению.

– Что же вам мешает?

– Чтобы торговать оптом, нужен начальный капитал, а я бедна.

– Да, мне известно, что вы еще не успели сколотить состояния, но за этим дело не станет. Вы умны, рачительны, бережливы и в высшей степени трудолюбивы. Самым трудным в вашем новом ремесле будет вставать в два часа ночи, но вы, можно сказать, к этому привыкли.

– Вы полагаете? Полноте, Безомб, не забывайте – чтобы заняться подобной коммерцией, нужно иметь пять-шесть тысяч франков.

– А вот это, дочь моя, уже мое дело, – ответствовал великодушный трудяга. – Мы, грузчики, слава богу, зарабатываем прилично, и у тех, кто не спускает все до последнего гроша, довольно быстро заводится кубышка.

Кадишон внимательно его слушала, от удивления распахнув глаза.

– Лично я пью исключительно воду, поэтому мне удалось скопить сумму, достаточную, чтобы обеспечить человеку спокойную старость. Я одолжу вам эти шесть тысяч франков с тем же спокойствием, с которым доверил бы их самому почтенному нашему банкиру.

– Но ведь… – неуверенно протянула Кадишон.

– Полноте, Кадишон, полагаю, вы не будете вести себя по отношению ко мне, как гордячка. Я прошу вас принять эти деньги во имя Жана-Мари.

Кадишон без слов бросилась славному грузчику на грудь.

– Будет вам, будет. Ну что, мы договорились, дитя мое? Вы согласны?

– Вы очень добры и ведете себя со мной, как отец.

– Иначе и быть не может, ведь, кроме вас и Жана-Мари, у меня никого нет.

Восемь дней спустя Кадишон, если следовать выражению Безомба, стала негоцианткой и, благодаря неутомимым усилиям, вскоре уже была одной из самых бойких оптовых торговок на набережной Грав. Добавим, что благодаря уму коммерция ее стала настолько прибыльной, что год спустя она выплатила колоссу всю сумму, которую он ей одолжил.

Таким образом, молодая женщина обрела в своих действиях полную свободу. Дела до нее больше никому не было и вскоре о ней все забыли, к чему она, собственно, и стремилась, потому как в жизни ее присутствовала некая тайна.

От случая к случаю Кадишон на некоторое время пропадала. Никто, даже родственники и друзья, не знали, куда она отлучалась. Отсутствие ее длилось когда сутки, когда чуть больше. Ни один из тех, кто знал об этой ее особенности, не смог бы сказать, в котором часу она уходила, а в каком возвращалась.

Утром дверь дома женщины оказывалась закрытой, затем целый день ее нигде не было, на следующий день она появлялась вновь, но никто не знал, ни как она ушла, ни как вернулась.

Впрочем, Кадишон и сама, по-видимому, была крайне заинтересована в том, чтобы обмануть слишком любопытных, которые могли с удовольствием за ней шпионить, потому как нередко лишь симулировала отлучки, оставаясь дома и не отзываясь на стук в дверь.

Соседи в таких случаях говорили:

– Кадишон? Она уехала.

Многие предполагали, что она отправлялась в горы для закупки фруктов нового урожая, но говорить об этом с уверенностью было нельзя.

Эти ее загадочные отлучки не преминули привлечь внимание и ряда злодеев. В доме Кадишон жила одна мегера, болевшая типичным для Бордо недугом, заключавшимся в том, чтобы постоянно совать нос в чужие дела и пытаться проникнуть в тайны окружающих.

Будучи не в состоянии сказать что-либо конкретное об отлучках Кадишон, Жанетта (так звали женщину) в конечном счете превратила их в предмет сплетен и пересудов.

Она без всякого стеснения стала намекать, что молодая негоциантка ведет себя не совсем прилично.

– Ах! – говорила она. – Я совершенно уверена, что она напрочь позабыла Жана-Мари.

– Замолчи, гадюка, – отвечали ей.

– Когда человек творит добро, ему незачем прятаться.

Надо признать, что веры ее сплетням не было, что раздражало Жанетту до последней крайности.

Дошло до того, что она, решив раскрыть тайну Кадишон, несколько дней пряталась под лестницей, решив проследить за торговкой в том случае, если та выйдет.

Сначала она лишь попусту тратила время. Но однажды ночью Кадишон, обув на ноги мягкие страсбургские башмачки, украдкой открыла дверь и выскользнула на улицу.

Жанетта стала за ней следить, но настолько неумело, что жена Жана-Мари не преминула ее заметить. В итоге молодая женщина водила ее за собой три часа по улицам Бордо, пока наконец не вывела к Гравскому рынку.

Но на усталость Жанетте было наплевать. В другой раз Кадишон, увидев, что за ней опять следят, не таясь вошла к лавочнику, предоставлявшему во временное пользование костюмы, вышла от него в наряде молочницы и отправилась на бал-маскарад.

В этот вечер мы ее и встретили – в окружении Сентака, Мэн-Арди и целой толпы других молодых людей.

Нетрудно представить, какую радость при этом испытала Жанетта и как ее злой язык принялся перемалывать Кадишон кости. По ее словам, молодая женщина была последней распутницей, которая выходила из дому по ночам, чтобы вовсю предаваться разврату, и даже на отказывала себе в удовольствии появляться на костюмированных балах.

– Ах, дорогая моя, кто бы мог подумать! – с возмущением в голосе говорила Жанетта. – Падшая женщина. Я больше не желаю жить под одной крышей с подобной особой, это ужасно.

И далее в том же духе. Если верить Жанетте, то мир никогда еще не знал подобного скандала.

Кадишон знала, что о ней распускали подобные слухи, но в ответ лишь улыбалась, словно общественное мнение, считавшее ее ветреннейшей из женщин, доставляло ей радость.

От внимания более зоркого наблюдателя не ускользнуло бы, что завеса тайны, окружавшая жену гренадера, на фоне этих сплетен становилась лишь плотнее.

Перед тем как вернуться к нашему рассказу, чтобы предоставить читателю интересующие его сведения, добавим, что Кадишон носила траур по мужу, потому как капитан судна, намеревавшегося доставить Кадевиля в Индию, рассказал, что напрасно прождал его в Ришаре и что он, по всей вероятности, погиб во время бури 30 июля 1825 года.

Поэтому тот факт, что молодая женщина, все еще оплакивавшая супруга, отправилась на бал-маскарад, может показаться удивительным, но позже мы приведем объяснение этому поступку, который внешне может показаться предосудительным.

А пока продолжим.

Завеса над тайной, столь ревностно охраняемой Кадишон, приоткрылась для некоторых персонажей, уже выведенных нами на сцену, – при обстоятельствах, о которых нам еще предстоит рассказать.

Мэн-Арди, Бюдо и Мальбесан первыми узнали, как Кастерак оказался на большой дороге в тот самый момент, когда бандиты устроили нападение на карету мадам де Сентак.

Нетрудно догадаться, что героя этой истории засыпали вопросами.