Дневник жертвы - Кендал Клэр - Страница 23

– В каком состоянии мисс Локер вернулась домой в воскресенье, двадцать девятого июля?

– Ну-у-у… в раздрае. Вроде как не в себе. Вид у нее был хреновый. На глазу синяк. Трясется, плачет, прикасаться не разрешает. Воняет чем-то. Трусов нет, между ног кровь засохла. Я расстроился. Разволновался. Спрашиваю, где трусы? Она молчит. Дышит тяжело, вроде как ей больно.

Вечером Кларисса и Энни бродили по рынку. Идея принадлежала Энни: она предложила сходить за покупками и немного поболтать перед тем, как она уедет на автобусе в свой спальный район, а Кларисса умчится на поезде в Бат.

– Судья вечно нас задерживает, – говорила Энни. – Мы всегда самые последние уходим. К тому времени тут уже не купишь ничего нормального.

– В следующий раз можем пойти в обед – как тогда, в среду.

– Ты что, святым духом питаешься? Или солнечной энергией? В обед люди обычно обедают! – Она нахмурилась, глядя, как продавцы изделий ручной работы торопливо собирают не проданный за день товар: разрисованные горшки и карточные колоды, самодельные украшения, пестрые платья всех цветов радуги… Вещи исчезали с витрины раньше, чем она успевала протянуть руку. – Ладно, по крайней мере, твой зловещий друг нас сегодня не преследует. Лучше пусть мне на глаза не попадается ради собственного же блага!

За Энни можно не волноваться, подумала она. Энни сразу заметит, если Рэйф начнет за ней следить; она ему не по зубам: слишком наблюдательна и осторожна. К тому же было в ней нечто такое… глядя на Энни, Кларисса верила, что Рэйф никогда не осмелится к ней подступиться.

Кларисса высморкалась и бросила скомканную салфетку в урну.

– Ну а я ничего не собираюсь ему желать ради его же блага, – ответила она.

– Как тебе это? – спросила Энни, повертев в руках деревянную шкатулку ручной работы, украшенную изображениями диснеевской принцессы.

«Жуть!» – подумала Кларисса и выразительно промолчала. Энни поставила шкатулку на место.

– А вот это очень мило, – сказала Кларисса, показывая на васильково-синее детское платьице с вышитыми по подолу розами и гадая, понравится ли оно маленькой дочке Энни. Внимательно осмотрев подол, она нахмурилась: – О, тут шов расползается!

– Ах да, ты же у нас настоящая королева стежка! Вот как я буду тебя называть! – Она помедлила, словно сомневаясь, стоит ли продолжать. – Обещай мне подумать кое о чем в эти выходные. Просто задай себе вопрос: правда ли, что все женщины сходят с ума по артистам? Может быть, некоторые из них сходят с ума по пожарным? И, может быть, пожарные об этом знают? Работа у них такая – все замечать… – Энни сжала ее руку и пытливо заглянула ей в лицо. – Ты ведь ничего о нем не знаешь! В нем есть что-то такое, что я не могу… – Она запнулась. – В общем, не нужно уметь читать мысли, чтобы догадаться, что он вскружил тебе голову. Будь осторожна, пожалуйста.

14 февраля, суббота, 11:00. День святого Валентина

Спустившись в холл, я вижу мисс Нортон. Меня ждут разные мелкие дела и кофе с Гэри; мисс Нортон все утро провела в разъездах и уже успела вернуться домой. Теперь она прощается с таксистом, выговаривая ему за то, что донес до квартиры ее клетчатую сумку. Она говорит, что прекрасно справилась бы и сама.

Мисс Нортон девяносто два, и она любит размять ноги. В качестве утренней зарядки двадцать раз быстрым шагом обходит всю квартиру. Она любит говорить, что уличные тротуары слишком неровные: они не подходят для спортивной ходьбы в ее возрастной категории.

Я хочу встретить добрую фею-крестную. Желательно похожую на мисс Нортон, и с таким же звенящим смехом. Она скажет, что исполнит три моих желания. Я загадаю самое важное. Первое: хочу ребенка. Второе: хочу быть с Робертом. Третье: хочу, чтобы ты уехал на край света и никогда не возвращался. Она взмахнет палочкой – раз, другой, третий, – и желания исполнятся.

– Тут для тебя подарок, дорогая, – произносит мисс Нортон, глядя на меня с лукавым видом. – Конфеты. И в такой премилой коробке! Я положила их на твою полку вместе с почтой. Кто-то оставил их прямо перед входной дверью.

Подхожу к двери и после секундного колебания заставляю себя открыть ее.

Ты стоишь на другой стороне улицы, прислонившись спиной к фонарному столбу. На тебе знакомые черные джинсы и черная рубашка с длинными рукавами. Она не заправлена. Пальто нет, шапки тоже. Ты весь сгорбился от холода и выглядишь по-настоящему несчастным.

Вся моя ненависть куда-то испаряется. Я вдруг вижу тебя так, как, должно быть, видят другие: встревоженное лицо, потерянный взгляд… Вспоминаю чувство разочарования и безнадежного отчаяния, которое я испытывала после ухода Генри: может, с тобой происходит нечто подобное? Только в какой-то особой, извращенной форме? Помахав мне рукой, ты делаешь шаг в мою сторону. Ты приближаешься, и я понимаю, что больше никогда не хочу тебя видеть. Острый приступ жалости прекратился так же внезапно, как и начался.

– Доброе утро, Кларисса! Послушай…

Я захлопываю дверь. Седые брови мисс Нортон удивленно ползут вверх.

– Я уже видела его раньше, – говорит она.

– Пожалуйста, мисс Нортон, не пускайте его в дом!

– Можно подумать, я когда-нибудь пускала в дом незнакомцев, Кларисса!

– Простите. Конечно нет. Глупо вышло. Я не должна была… Но вы мне скажете, если увидите его еще раз?

– Конечно, дорогая.

– Вы сможете описать его, если вас попросят? Сможете его опознать?

– Конечно, дорогая, – повторяет она, пристально глядя мне в лицо.

– Отлично. Замечательно.

Мне неудобно. По-моему, я хочу от нее слишком многого. Я не должна просить защиты у девяностодвухлетней женщины! Это она нуждается в моей защите! Осторожно прикасаюсь к коробке в форме сердца, которую мисс Нортон заботливо поставила на мою полку. Коробка ярко-красная; отдергиваю пальцы, словно она может обжечь меня.

– Тебе присылают столько подарков, Кларисса! – Мисс Нортон удивленно трясет шелковистыми седыми кудряшками.

– Знаете, – говорю, – я ведь не ем шоколада. Может, вам нужно? Иначе я их выброшу.

Чувствую на себе изумленный взгляд мисс Нортон.

– Простите, – торопливо прибавляю я. – Я знаю, что ваше поколение пережило голод и карточную систему… Мне рассказывала бабушка… Она так от этого и не оправилась.

– А ваше поколение, дорогая, уверено, что дальше будет только лучше.

– Вы правы, – бормочу я, смутившись. – Вы, наверно, столько сил потратили на утренние покупки. – Я подталкиваю коробку – тяжелая какая! – на несколько дюймов в ее сторону. – Я же знаю, вы никогда себя не побалуете.

– Говори погромче, дорогая! У меня в слуховом аппарате батарейки садятся.

Я покорно повторяю.

– Да, – задумчиво отвечает она. – Я ведь на пенсии. – Я знаю, что когда-то она была директрисой в частной школе для девочек. – Приходится экономить.

Ее прозрачно-белая, испещренная голубыми жилками рука ныряет под кудрявые розовые ленточки, украшающие малиновую коробку, и водружает ее поверх других покупок. – Не забудь открытку, дорогая! – Она вытягивает из-под коробки конверт цвета сахарной ваты. Он тоже в форме сердца.

«Принцессе, которая живет на чердаке»[4], – читаю я. Будь это от Роберта, я бы улыбнулась. Мне приятно было бы читать эти слова.

Вот только ты не Роберт. Ты как кривое зеркало из «Снежной королевы» – искажаешь и уродуешь даже самое прекрасное.

– Это точно тебе, – говорит мисс Нортон. Я не знаю, куда спрятаться от ее испытующего взгляда. – Это ты у нас похожа на принцессу. А я слишком стара, чтобы жить на чердаке. – Протянув изящную, тонкую руку, она ласково гладит меня по щеке. Рука сухая и мягкая и пахнет эвкалиптом. – Ты плохо выглядишь, – прибавляет она.

Я силюсь улыбнуться:

– Со мной все в порядке. Вы такая добрая, мисс Нортон.

Внезапно наш холл погружается в темноту. Конверт выпадает у меня из рук.