Увязнуть в паутине (ЛП) - Марченко Владимир Борисович - Страница 34

• Предыдущая
• 34/73
• Следующая

Машину он припарковал под домом.

— И какую же я несу пургу, — произнес он вслух, пряча панель приемника себе в папку. — Все хуже с тобой, Шацкий, все хуже.

пятница, 10 июня 2005 года

УЕФА приняла решение, что Ливерпуль все же сможет защищать свой титул в следующем сезоне Лиги Чемпионов, хотя и не должен, поскольку в Премьер-лиге занял только пятое место. Московская прокуратура посчитала, что в формулировке «еврейская агрессия как форма сатанизма» ничего заслуживающего порицания нет. Органы Польской крестьянской партии решили, что Ярослав Калиновский будет кандидатом в президенты от партии. Кандидат в ходе избирательной кампании желает провести дебаты на тему «Какой быть Польше». А в зондажах общественного мнения Лех Качиньский снова завоевал два балла, обогнав Религу на восемь баллов. Из других опросов следует, что большинство поляков поддерживает крестовый поход Качиньского против геев, но вот большинство варшавян — против этого. В столице объявлена антитеррористическая тревога. Полиция, опасаясь применения зарина, на три пополуденных часа исключила из дорожного движения головной перекресток города и остановила движение метро. Образовавшаяся мегапробка наверняка превзошла самые смелые ожидания шутника. Тем временем, на хоботе Бубы появились опухоли, скорее всего, вирусного происхождения. Слониха храбро переносит лечение, и для проведения манипуляций ее не нужно усыплять. Максимальная температура — 18 градусов, скорее — солнечно, осадков не предвидится.

Доктор Еремияш Врубель внешне походил на кота. Лицо у него было словно вычерчено циркулем, бледное и веснушчатое, с реденькой и короткой рыжей щетиной и реденькими вьющимися рыжими волосами, подстриженными под еж. К тому же, у него не было профиля. Хотя, когда кто-то глядел на него анфас, у него наверняка складывалось впечатление глубины, но сбоку лицо его было совершенно плоским. У Шацкого мелькнула мысль, что в детстве тот должен был спать исключительно на животе и всегда на полу. Уши его так плотно прилегали к голове, что, казалось, их у него вообще нет. Выглядел он курьезно, — но — и Шацкому пришлось это признать — чертовски симпатично. Голос у него был приятным и теплым, похожим на терапевтический голос Рудского, только более бархатным. Если бы Шацкому пришлось выбирать, кому рассказать о своих проблемах, он, вне всякого сомнения, указал бы Врубеля. Может быть и потому, что тот не был замешан в убийство.

Вместе они быстро покинули микроскопический кабинет врача в Институте Психиатрии и Неврологии на Собеского и прошли по коридору в конференц-зал, где врач мог посмотреть запись установки на Лазенковской. Друг с другом они обменялись всего парой слов. Говорил, прежде всего, Шацкий, сообщая Врубелю о ходе следствия. Выяснил и то, почему вместо — как оно обычно бывает — просьбы о даче письменного заключения, он настаивал на личной встрече.

— Быть может, эта запись является ключом к загадке убийства Теляка, — сказал он. — Потому-то я и так закажу у вас письменное заключение для материалов дела, но сейчас я просто обязан как можно быстрее узнать, что об этом думаете вы.

— Пан прокурор отличается от своих как хороший такой стояк в клубе пенсионеров, — сказал терапевт, зажигая свет в небольшом конференц-зале, где больничная вонь смешивалась с запахом кофе и свежего напольного покрытия. До Шацкого начинало доходить, почему видение протоколирования беседы с Врубелем пробуждало всеобщее веселье. — Мы редко принимаем в гостях представителей вашего учреждения. Сам я считаю, что каждый из вас обязан переговорить с нами до и после выдачи заключения. Но это всего лишь мое мнение, скромного садовника, ответственного за разведение овощей в винограднике Божием.

На конце языка у Шацкого уже вертелось, что пациентов в психиатрических больницах следует лечить индивидуально, а не хранить группами, но вспомнил лишь о том, что, если со вчерашнего дня ничего не поменялось, то прокуратура не страдает от избыточного трудоустройства.

Не отвлекаясь, терапевт просмотрел запись. Несколько раз что-то записывал. Потом перемотал на момент, в котором Квятковская и Каим приближаются к стульям, символизирующим родителей Теляка, Ярчик устраивает истерику, а сам Теляк с искаженным болью лицом всматривается в пространство. Тут он воспроизведение остановил.

— Можете спрашивать, — предложил он, повернувшись к прокурору.

— Почему вы остановили именно на этом моменте?

— Сначала вступительная игра, потом оргазм, — покачал головой терапевт.

Шацкий чуть автоматически не сообщил при этом: «Пан говорит точь в точь как моя жена», но в последний момент сдержался. Он ведь был на работе.

— Прежде всего, мне бы хотелось знать, была ли данная терапевтическая сессия проведена по всем канонам.

Врубель откинулся на стуле и сплел руки за головой.

— Видите ли, с ars therapeutica немного так же, как и с ars amandi.[74] Тут нет никакого надежного способа, чтобы любую женщину за три минуты довести до оргазма, равно как нет одной-единственной позиции, которая бы всем подходила.

— Вообще-то я пытаюсь избежать вашей поэтики, — Шацкого все это начинало уже бесить, — но, тем не менее, спрошу: это был секс или насилие?

— Ну, наверняка не насилие, — ответил на это Врубель. — Секс смелый, но… такой, без кожаных одеяний и полицейских фуражек. Видите ли, согласно теории в терапии установок должно принимать участие больше человек. Я могу дать вам на время диск с записью установок, проводимых самим Хеллингером. Зал полный, кроме пациентов много публики. Всегда хватает народу, чтобы установить какого-нибудь троюродного братца или любовника жены. Но то, что сделал пан Рудский — замена стульями родителей пациента в тот момент, когда у них уже нет ролей, которые необходимо сыграть — допустимо. Иногда так на самом деле и поступают, когда не хватает заместителей.

— Здесь с самого начала было сего четыре человека, — заметил Шацкий. — Разве этого не мало? Известно ведь, что у каждого имеются родственники, собственная семья, дедушки-бабушки. Наверное, трудно работать в столь малой группе?

— Возможно трудно, но в чем-то я Рудского понимаю. Я и сам не слишком люблю все те оргии, иногда там только животных не хватает. Больше всего мне нравится забавляться в группах человек по десять. Рудский пошел еще дальше. О'кей, даже любопытный такой эксперимент. И из того, что вижу, поле действует, причем очень даже неплохо. Этого пан отрицать не может.

Шацкий и не отрицал.

— Кроме того, пан должен понимать, что доктор Цезарий Рудский не новичок. Возможно, он и не так известен, как Эйхельбергер[75] или Тот-Имени-Кого-Уже-Нельзя-Называть, но в профессиональной среде это фигура важная. Неоднократно он экспериментировал с терапиями, которые казались такими же неодолимыми, как половое влечение у шестнадцатилетнего подростка, и часто получал удивительнейшие результаты.

— Выходит, по вашему мнению, он никаких ошибок не совершил?

Еремияш Врубель чмокнул, сморщился и почесал себя за ухом. Шацкий подумал, что вот если бы сейчас сделать с него фотку и выслать организаторам выставки породистых котов, его наверняка бы приняли для конкурсного отбора.

— Как мне кажется, имеется одна серьезная имеется, — сказал он наконец. — То есть, понимаете ли, лично я бы сделал не так. Но, возможно, у коллеги Рудского имелись какие-то другие планы. Он посчитал, что все сделает под конец.

— А конкретней?

— Ну да, извините. Когда выяснилась проблема с родителями пациента, прежде чем вводить в расстановку его нынешнюю семью, следовало, как мне кажется, ввести разрешающие предложения. Из-за того, что все это осталось в подвешенном состоянии, продолжение должно было стать невероятно трудным. Если бы был наведен порядок в исходной семье, семье происхождения, если бы пациент почувствовал мгновенное облегчение, вызванное согласием с родителями, если бы с того момента чувствовал, что ничего в их отношении не должен — в последующую часть терапии он вступил бы более сильным. Мало того — я уверен, что и остальные участники почувствовали бы себя лучше, и эти чудовищные сцены просто не случились бы.

• Предыдущая
• 34/73
• Следующая