Выбери любимый жанр

Карьер - Быков Василь Владимирович - Страница 8


Изменить размер шрифта:

8

— О, где он устроился! Хорошо, свежий воздух, правда? Ну, здравствуй, парень!

— Здравствуйте, — слегка смущенно сказал Агеев, приподнимаясь на топчане. Он не сразу понял, за кого она его принимает, но ее простота в обращении настраивала на легкий, общительный лад.

Хозяйка молча стояла у порога, незнакомка еще раза два второпях затянулась и, бросив окурок наземь, старательно затерла его ботинком.

— Ну так что? Болечка?

— Да вот немножко, — сказал Агеев, догадываясь, что, по-видимому, это докторша.

— Немножко — пустяки. Теперь немножко не считается.

Подойдя к топчану вплотную, она обхватила его ногу у щиколотки и резко согнула в колене. Агеев дернулся от боли.

— Да-а, — неопределенно сказала женщина. — Барановская, несите воды.

— Теплой?

— Горячей. И полотенце тоже.

— Сейчас принесу, Евсеевна.

Хозяйка выскользнула за дверь, Евсеевна, раздумывая, выждала немного и, изучающе уставясь на него, спросила:

— Военный?

— Военный, — сказал Агеев, глядя в ее настырные, казалось, всевидящие глаза. Под взглядом таких глаз говорить неправду было рискованно, он почувствовал это сразу.

— Ох-хо-хо, хо-хо! — горестно произнесла женщина, скорее, однако, в ответ на какие-то свои мысли. — Ну, снимай штаны.

— Совсем?

— Совсем. Чего стесняешься? Или больно стеснительный?

— Да я ничего, пожалуйста, — сказал он и, сидя, с преувеличенной решимостью стащил измятые брюки.

Евсеевна тем временем раскрыла свой саквояж, позвякивая инструментами, достала большие ножницы. Он принялся развязывать свою повязку, но докторша, ловко поддев ее, разрезала пополам и брезгливо отбросила в сторону.

— Да-а, картинка!

— Картинка, — согласился Агеев. — И, знаете, черви!

Он думал, что это его сообщение удивит или даже встревожит докторшу, однако на полном нахмуренном лице ее с темными усиками над верхней губой не дрогнула ни одна жилка, видно, ее занимало другое.

— Червячки — это ерунда! — сказала она, несколько раз ковырнув рану длинным пинцетом. — Червячки — это даже неплохо.

«Что же может быть хуже?» — раздраженно подумал Агеев.

— Но, знаете, я испугался…

— Не надо пугаться. В жизни вообще вредно пугаться. В войну тем более. Вот так, молодой человек!

— Это конечно.

— Вот именно. Осколок? — она снова, испытующе посмотрела ему в глаза.

— Осколок.

— Это похуже. Придется рассечь.

— Что рассечь? — не понял Агеев.

— Рану, конечно. Барановская! — хриплым баском позвала докторша, обернувшись к двери.

Молча зайдя в сарайчик, хозяйка поставила наземь чугунок с водой, положила на ящик чистое полотенце и отступила к двери, спрятав под темный передник маленькие сухие руки. Евсеевна отерла полотенцем вокруг раны, Агеев слегка поморщился — прикосновение ее руки отозвалось ощутимой болью.

— А ну ляг и отвернись, — приказала докторша. — Нечего смотреть, не маленький.

Он вытянулся на топчане, слегка отвернув голову, вперив взгляд в щелястую стену. Евсеевна готовилась к операции — остро запахло лекарством, нашатырем, звякнули металлические инструменты в саквояже.

— Сейчас мы таво… Это дело простое. Не успеешь почувствовать…

Острая боль в ране до кости пронизала ногу, Агеев дернулся, скрипнул зубами.

— Что, больно? — недовольно оборвала его стон Евсеевна. — Не ври! Это не больно. Это ерунда, комариный укус.

Он снова дернулся от такой же пронизывающей боли, но удержал себя, чтобы не застонать, закусил губу.

— Так, так… это ерунда… Да, тут набралось… Почистить надо. Так, это туда, это сюда… — приговаривала Евсеевна, ковыряясь в ране, и Агеев собрал в себе все силы, чтобы стерпеть без стона. Больно было зверски, всю ногу до кончиков пальцев резала глубинная боль, но, кажется, он стерпел. — Во-о-о-от! — довольно протянула докторша. — А теперь будет немножко того… Вроде комариного укуса будет. Может, чуть-чуть больше.

Не сразу сообразив, что она имеет в виду, Агеев на секунду расслабился, и в тот же момент резкий болевой удар мощно отдался во всем теле. В глазах у него померкло, он напрягся, обеими руками вцепившись в края топчана, словно боясь сорваться с него. И новый удар повторил прежний, потом что-то в ноге потянулось, напряглось и вдруг разом высвободилось.

— Вот, полюбуйся, какая железяка!..

Весь в холодном поту, Агеев приподнял голову — Евсеевна в кончике пинцета держала перед ним небольшой продолговатый осколок с зазубренными краями.

— Хорошо, что кость не задел. Еще бы на сантиметр — и плохо было бы твое дело, сынок, — сказала Евсеевна и швырнула осколок в угол за сено.

Агеев лежал, к своему удивлению, совершенно лишенный сил, отирая с лица обильно стекавший пот, руки его мелко тряслись, и он едва выдавил из себя «спасибо». Хозяйка его, которая в течение всей операции стояла за спиной докторши, все приговаривала что-то, чего он не мог расслышать, и Евсеевна ее оборвала:

— Да перестаньте вы, Барановская! Больно! Что это за боль! Для такого мужика!

— Что ж, что мужик? Всем больно, — тихо отозвалась Барановская.

Докторша между тем обрабатывала рану. Бросая на пол окровавленные клочки ваты, обтерла ногу, потом засунула в свежий разрез раны мокрый леденящий тампон и, ловко орудуя сильными руками, туго перевязала бедро.

— Вот так! Скоро танцевать будешь.

Побросав в раскрытый саквояж инструменты, она присела в ногах и принялась сворачивать цигарку. Барановская тем временем прибрала чугунок, полотенце и, хотя было тепло, накинула на обнаженные ноги Агеева старенький вытертый кожушок.

— Это что за боль! — выдохнула Евсеевна густым дымом. — Вон Султанишку молодую спасала. Полночи возилась, пришлось сечение делать. С этими вот инструментами! Парень на пять кило вывалился, а Султанишка, вы же знаете,

— муха! Соплей перешибешь.

— Жить хотя будет? — насторожилась Барановская, хмурясь своим морщинистым личиком.

— Ни черта ей не сделается. Бабы живучие.

— Не говорите, Евсеевна. Бабы ведь тоже люди.

— Люди, конечно! — вздохнула докторша. — Но теперь вон беречь мужиков надо. Война идет!

— Беречь всегда всех надо. Каждому одна жизнь суждена, — сказала Барановская мягко, но с заметной убежденностью, на которую докторша уже не возразила.

— Если бы ваши слова да богу в уши. Чтобы он остановил этих варваров.

— Он не остановит. Это уже дело мирское.

— Вот я и говорю. Мужики должны, — сказала докторша и умолкла.

Агеев глядел сбоку на полную, грудастую фигуру Евсеевны и не знал, как благодарить эту женщину. Он уже понял, что она акушерка. И, если бы он понял это сразу, еще неизвестно, дался ли бы он ей для операции. Но теперь, так или иначе, дело было сделано, самая острая боль осталась позади, а главное — извлечен осколок, который едва не оставил его без ноги…

— Спасибо, доктор, большое…

— Не за что. Бог отблагодарит. Да вон Барановская. А ну, гражданка, гоните десяток яиц, — с нарочитой грубоватостью сказала Евсеевна и засмеялась.

— Яиц нет, всего одна курочка осталась, но чего-нибудь поищу, — подхватилась хозяйка. Однако Евсеевна тут же остановила ее грубым голосом:

— Ладно, не старайтесь! Обойдусь без яиц. Вон у вас есть кого яйцами кормить.

Нещадно дымя самокруткой, она повернулась к двери, но, прежде чем выйти, вынула изо рта цигарку.

— Ну, поправляйся. На днях загляну. Перевязка потребуется.

Он кивнул на прощание, и обе женщины вышли, впереди самоуверенная Евсеевна, за ней черной мышкой бесшумно прошмыгнула его хозяйка. Агеев остался один. В сарайчике потемнело, лучи в щелях исчезли, солнце, наверно, повернуло за угол. Нога зверски болела от колена до верхушки бедра, но теперь появилась надежда, и он думал, что, может, еще как-нибудь обхитрит судьбу и вырвется из ее кровожадных когтей.

Остаток того дня он мучительно боролся с болью, которая властно охватила всю ногу — от стопы до бедра. Его стало познабливать — похоже, начинался жар. Кажется, так не болело даже в первые часы после ранения, или, быть может, в горячке разгрома он не замечал боли, все время находясь в действии, в лихорадочной смене событий. Теперь же события отошли в прошлое, Агеев обрел хотя и тягостный, но все же относительно безопасный покой, и потревоженная рана отозвалась резкой злой болью. После ухода Евсеевны он глубже натянул на себя кожушок и так и лежал в полудреме, временами содрогаясь от озноба. Дверь несколько раз тихонько приотворялась, но он не раскрывал глаз, и дверь опять бесшумно затворялась

8
Перейти на страницу:
Мир литературы