Его батальон - Быков Василь Владимирович - Страница 5
- Предыдущая
- 5/41
- Следующая
Майор Гунько решительно вошел в землянку, быстрым взглядом окинул фигуры присутствующих, безошибочно определив среди них начальство, и коротко, но четко представился. Генерал, однако, неподвижно сидел на ящике, нахмурив брови, и Гунько смущенно переступил с ноги на ногу. В тишине слышно стало, как прошуршала его наброшенная поверх шинели палатка и тоненько звякнула на сапоге шпора.
— Вы что — командир кавалерийского полка? — тоном, не обещавшим ничего хорошего, спросил генерал.
— Никак нет! Стрелкового, товарищ генерал.
— На какого же черта тогда у вас шпоры?
Майор в замешательстве передернул плечами и снова замер, не отрывая взгляда от генерала, который вдруг энергично вскочил с ящика. Тень от его грузной фигуры накрыла половину землянки.
— Вы бы лучше порядок у себя навели! И менее заботились о своем кавалерийском виде! А то у вас бардак в полку, товарищ майор!
Видно, еще мало что понимая, майор стоял смирно и невинно смотрел в рассерженное лицо генерала. А тот, вдруг замолчав, через плечо бросил бойцам, столпившимся возле печки:
— А ну — покурите там!
Гутман, Чернорученко, боец в бушлате и разведчик вылезли в траншею. В землянке стало просторней, генерал отступил в сторону, и огонек фонаря тускло осветил немолодое, страдальчески напряженное лицо командира полка.
— Какая у вас позиция? Где вы засели? В болоте? А немцы сидят на высотах! Вы что, думаете, они вам оттуда будут букеты бросать? Платочками махать?
— Я так не думаю, товарищ генерал! — невозмутимо сказал Гунько.
— Ах, вы не думаете? Вы уже поняли? А вы знаете, что все подъезды к вам простреливаются пулеметным огнем? Вот полюбуйтесь! — генерал ткнул пальцем в свой забинтованный лоб. — Едва к архангелу Гавриилу не отправили. А «виллис» колесами вверх лежит. Новый вы мне дадите?
— Виноват!
— Что?
— Виноват, товарищ генерал!
Комбат едва заметно улыбнулся — уже и виноват! В чем тут вина командира полка, трудно было себе представить, не то что признаться в ней. Скорее всего виноват шофер, не сумевший проехать в темноте и, наверно, включивший подфарники. Но майор Гунько, донятый гневом большого начальника, по-видимому, готов был принять на себя любую вину, лишь бы не раздражать генерала. Впрочем, возможно, в этом и был резон, так как генерал, не встретив возражения, скоро замолк, подошел к угасавшей без присмотра печурке и начал толкать в нее разбросанный по земле хворост. В землянку повалил дым, генерал закашлялся, притворил дверцу.
— И вот он тоже виноват! — повернул он голову в сторону командира батальона. — Он должен был взять высоту. А не сидеть в болоте.
— Так точно, товарищ генерал! — вдруг бодро ответил Гунько и почти обрадованно обернулся к Волошину. Страдальческое выражение на его лице сменилось надменно-требовательным оттого, что начальственный гнев переходил на другого. Волошин с холодным недоумением пожал плечами:
— Мне не было приказано ее брать.
Генерал поднялся от печки, возле которой его услужливо сменил майор в полушубке. В печи загудело, затрещало, все ее щели ярко засветились пламенем.
— Вот он уже второй раз оправдывает свою бездеятельность отсутствием приказа. По плану командующего высота в вашей полосе? — спросил генерал, и командир полка поспешно схватился за свою полевую сумку.
— Так точно. Для меня включительно.
Немного суетливее, чем следовало, он достал из сумки испещренный знаками лист карты, и они склонились над ней в тусклом свете карбидки. Комбат чувствовал, что тут что-то напутано, но молчал, с покорной готовностью подчиненного ожидая, что будет дальше. И вдруг генерал выругался:
— Где же включительно? На карте для вас исключительно.
— Так точно, исключительно, — поспешил подтвердить командир полка.
— Так что же вы путаете? Или вы не понимаете знака?
— Понимаю, товарищ генерал.
— Разгильдяи! — Генерал швырнул карту. — Слишком о себе заботитесь! — выкрикнул он и страдальчески приложил руку к повязке. Волошин сузил глаза. Сдержанность, не покидавшая его все это время, начала изменять комбату.
— Надеюсь, товарищ генерал, ко мне это не относится.
Генерал сделал шаг к выходу и остановился:
— Относится! И к вам тоже относится! Вот мы разберемся — и будете завтра брать высоту штурмом. А то расположились мне, печки-лавочки!
Комбат молча про себя выругался, вот тебе и на — дождались наконец! Он уже чувствовал, что эти слова генерала — не пустая угроза, что очень даже возможно — прикажут, и придется брать высоту штурмом, особенно если в это дело вмешается такой высокий начальник. Но ведь столько упущено времени! Там, наверно, отрыты уже все траншеи, заложены минные поля, оборудованы все огневые позиции, и теперь — наступать! «Где же вы были сутками раньше, товарищ решительный генерал?» — думал командир батальона. Теряя остатки выдержки, он шагнул вперед и сказал как можно спокойнее:
— Судя по всему, высота шестьдесят пять ноль включительно для полосы соседней армии.
Генерал остановился и вперил в комбата злой взгляд своих суженных колючих глаз. Его лоб под высоко надетой папахой резко белел в сумраке свежим бинтом. Комбат, не моргнув, почти с вызовом выдержал этот многозначительный взгляд.
— Ишь какой умник! Знает: соседней армии! А я вот нарезаю ее вам. А то
— соседней! Вы знаете, где соседняя армия? У черта на куличках соседняя армия. Жуковку еще не взяла.
— Тем более нам нельзя вырываться. Открытый фланг.
— Смотрю, ты чересчур грамотный! За фланги беспокоишься. А ты бы побольше о фронте думал. О фронте! За фланги позаботятся кому надо.
— Я беспокоюсь за батальон, которым командую. А в батальоне и так семьдесят шесть человек на довольствии.
Генерал замолчал, засунув руки в карманы бекеши, прошагал к печке, назад к ящикам и остановился, задержав взгляд на робком огоньке фонаря. Майор Гунько, не сходя с места посреди землянки, почтительно повернулся к генералу.
— Командир полка, вы пополнение получали?
— Так точно. Сегодня в конце дня.
— Пополните его батальон.
— Будет сделано.
— Мне нужны еще командиры, — с упрямой настойчивостью сказал комбат. Его сдержанность перед генералом вдруг исчезла, вытесненная беспокойством перед неожиданно свалившейся новой задачей. Он уже весь был во власти этой задачи и теперь, воспользовавшись моментом, хотел изложить перед начальством все многочисленные нужды своего батальона. — У меня только один штатный командир роты. Недостает двенадцати командиров взводов. У меня у самого нет заместителя по политчасти — выбыл в госпиталь. Поддерживающая батарея артполка сидит без снарядов, — сказал он и умолк. Для начала было достаточно.
Наступило молчание. Командир полка, расслабив в колене ногу, продолжал стоять перед генералом, у которого все ниже на глаза оседали его тяжелые косматые брови.
Где-то на поверхности снова громыхнули разрывы, но в этот раз дальше, чем прежде; генерал настороженно вслушался и, как только эхо разрывов смолкло вдали, спросил у Гунько:
— Вы на лошади?
— Так точно.
— С коноводом? Одну лошадь дадите мне. Поедем в штаб.
Поняв, что самое неприятное минуло, майор Гунько будто стряхнул с себя все время владевшую им скованность школьника перед строгим директором.
— Пожалуйста, товарищ генерал. А ваш адъютант, если угодно, может подождать, я пришлю коня. Это быстро.
— Зачем ждать? — сказал майор-адъютант. — Мы пешком. Коновод поведет.
— Можно и так, — сговорчиво согласился Гунько, и у комбата как-то не в лад с его настроением мелькнуло в голове: какая почтительность! Эту граничащую с угодливостью почтительность Волошин наблюдал в своем командире впервые, никогда не подозревая прежде, что въедливый, желчный майор может оказаться таким покладистым. В другой раз он бы не преминул с удовольствием понаблюдать за новой чертой командира полка, но теперь, взбудораженный всем, что ему предстояло, грубовато спросил Гунько:
— Так мне что, готовиться к атаке?
- Предыдущая
- 5/41
- Следующая
