Ди Канио Паоло. Автобиография - Ди Канио Паоло - Страница 1

Я родился в 1968 году. 9 июля, если быть точным.

Оглядываясь назад, 68‑й год был насыщенным в Италии и вообще в мире. Наверняка это было будоражащее время для тех, кто тогда жил.

Студенты бунтовали в университетах от Токио до Турина. Париж погрузился в бездействие из–за всеобщей забастовки рабочих. В Праге Александр Дубчек стал первым правителем страны из Восточной Европы, который противостоял Советскому Союзу. За Атлантическим океаном Доктор Мартин Лютер Кинг и Роберт Кеннеди погибли за свои идеи. Правительство США запустило свой первый спутник–шпион, три астронавта «Аполло 8» облетели вокруг луны и запечатлели самый первый снимок восхождения Земли над лунным лимбом. Был изобретен виндсерфинг, а также цветное телевидение. Человек по имени Чарльз Кокерелл создал самый первый транспорт на воздушной подушке, а парень по имени Джеймс Уотсон придумал двойную спираль, на которой базируется современная теория ДНК. Люди соорудили одно из новых чудес света Асуанскую плотину в Египте, а когда поняли, что это грозит затоплением древнему храму Абу — Симбел, то они просто перенесли его выше, камень за камнем.

Все это, втиснутое в двенадцать месяцев, позволяло думать, что все возможно, что человеческий разум способен добиться чего угодно, а человеческие старания могут победить любую неприятность.

Однако в Квартиккьоло, где я родился, это было едва заметно.

Вы можете прожить в Риме всю свою жизнь и никогда не побывать в Квартиккьоло, даже случайно. Вероятно, о нем редко заходит даже беседа. Все потому, что этот район был спланирован и создан с одной целью: приютить людей. Ничего больше, просто гигантская каморка, в которую запихивают людей.

Здесь нет ничего интересного, только ряд жилищных построек, вплотную скученных на южной окраине Рима. Здесь находится бесклассовое общество главным образом потому, что здесь нет богатых людей, нет представителей среднего класса и нет бездомных. Только рабочий класс, аккуратно спрятанный в крошечных квартирах. Постройки выглядят слишком похожими, наверно для того, чтобы разрушить мнение, что the family down the street somehow got lucky and were given a nicer flat. Ничего подобного. Фактически для дополнительного подкрепления идеи похожести, у кого–то в голове завелась блестящая мысль не присваивать имена блокам. Вместо имени блоки имеют номера. Мы были в Settimo Lotto, седьмом блоке, а вокруг нас были другие номера: Quinto Lotto, Decimo Lotto и т. д. Нас определяли по номерам.

Несколькими десятилетиями ранее на это, вероятно, смотрели бы, как на урбанистическую утопию. В 50‑х годах итальянские города наполнялись людьми. Многие покидали сельскую местность в поисках работы. Другие, кто был за границей в течение войны, изведали разные культуры и различные уклады жизни и осознали, что в городах намного больше возможностей, чем в их маленьких деревнях. Добавьте демографический бум — и неожиданно появится серьезная нехватка жилья, благодаря которой и был создан Квартиккьоло. Необходимо было место, в которое можно было бы набить тела, и этот район неплохо справился с таким объемом.

Я знаю, социологи посвятили километры текста вопросам и проблемам в урбанистических постройках. Они говорят об отчуждении, криминале, об отсутствии отдушины и сервиса. Я же могу сказать только о своем опыте. Это было трудным местом для жизни, здесь было легко связаться с плохой компанией, повернуть на неправильный путь наркотиков, криминала и безысходности.

Посторонний человек может видеть разве что семьи рабочего класса, которыми переполнены квартирки, мужчин, вынужденных тратить часы на поездку на низкооплачиваемую работу, детей, которым нечем заняться и проводящих время в цементных дворах или в тусклых видео игротеках.

Все же, когда я вспоминаю, это было замечательным местом, чтобы стать взрослым. У нас многого не было, но я никогда не чувствовал себя обделенным. Больше всего я трепетно вспоминаю о той близости, которая развилась у нас в семье. Не могло быть иначе — мы жили вшестером в односпальной квартире. Это означало, что мы были неразлучны все время. Я был либо во дворе, играя в футбол, либо дома со своей семьей. Они всегда были здесь, и я помогал создавать ту близость, уют, которых я бы не имел, если бы жил в другом месте.

Я был четвертым из четырех братьев. Оглядываясь назад, я не понимаю, как моя мама, Пьерина, справлялась с пятью мужиками Ди Канио, находящимися в доме. Неизбежно она была на проигрышной стороне во всех семейных войнах. Было пятеро нас, и только одна она, но как все интеллигентные женщины, она знала, как управлять нами и гнуть свою линию. Мужчины пропали бы без женщин, подобных моей маме или ее четырем сестрам. Все они впятером жили в Квартиккьоло, разделенные каменными плитами друг от друга. Сестры встречали схожие проблемы, как и моя мама, и преодолевали их без больших усилий.

Антонио, мой старший брат, был моим кумиром в детстве. Он старше меня на девять лет. Он всегда выглядел таким большим и сильным, не было ничего, что могло бы его остановить. Первые пять лет моей жизни мы делили с ним кровать в нашей квартире. Одним из моих ранних воспоминаний является то, когда я просыпался посреди ночи и ощущал его тело. Если мне было холодно, я часто прижимался к нему поближе, чтобы нагреться теплом его тела. Я знал, что здесь я в полной безопасности, что это было счастливейшим, уютнейшим местом в мире.

Вспоминая прошлое, я ощущал себя, пожалуй, слишком безопасно. Когда ты полностью спокоен, расслаблен, иногда ты позволяешь себе просто жить: в каждом смысле слова. Я чувствовал себя настолько довольным с ним, что порой, когда мне надо было идти в туалет, я просто не желал подниматься. Я бы лучше намочил свою кровать.

Уверен, это было какого–то рода психологическим явлением, вызванным сердечной теплотой и безопасностью, которые ощущал я рядом с Антонио. Надо бы спросить у Зигмунда Фрейда. Когда ты в безопаснейшем месте на свете, ты не желаешь покидать его, особенно если надо нащупывать путь в темной, холодной квартире, чтобы пройти в туалет.

Мочиться в постель, кстати, было для меня чем–то, что я делал, пока мне не стало десять или одиннадцать лет. Но странно то, что Антонио никогда не страдал со мной. Как будто, если он понимал меня, знал, что произошло.

Антонио был тем, кто пробудил во мне желание стать футболистом. Он был феноменальным талантом, гордостью Квартиккьоло, и выступал за юношеские команды «Лацио», точно как я девять лет спустя. Мне нравилось наблюдать за его игрой. У него были природное чутье, талант, творчество, видение — все составляющие, необходимые тебе, чтобы преуспеть как футболист. Все, кроме одного: у него не все в порядке было с головой. Его особенности характера часто были несносными для товарищей по команде и тренеров. Он всегда выражал свое мнение и зачастую с минимальной тактичностью. И когда становился раздраженным, он не тренировался так, как следовало бы. На него смотрели, как на неконтролируемую пушку, как на уникальный талант, испорченный непредсказуемым темпераментом.

Звучит знакомо? Позволю себе заметить, что я унаследовал некоторые качества Антонио. Но главное отличие состоит в том, что для меня тренировка и тяжелая работа всегда были клапаном, спускающим пар перед лицом неприятностей. Как и Антонио, я никогда не позволял себе молчать в стороне, никогда не боялся высказывать свое мнение. И я всегда платил по счетам. Но когда что–то шло не так, когда идти становилось тяжело, я просто погружался в свою работу с еще большим упорством. Всегда это было лучшим выходом для моей злости, идеальным стоком для моих эмоций. Я думаю, на длинной дистанции именно это позволило мне приходить в норму раз за разом. Каждая неудача делала меня только сильнее, потому что за этим следовали многие часы тяжелой, интенсивной работы.