Большая восьмерка: цена вхождения - Уткин Анатолий Иванович - Страница 69

Шеварднадзе, а потом Горбачев буквально воспели Лондонскую декларацию НАТО как «реалистическую и конструктивную, придающую исключительно большое значение обещаниям не прибегать к агрессии, ревизующую прежние натовские стратегические планы и концепции»³⁰⁷.

(Бейкер заранее передал вариант Декларации НАТО в руки Шеварднадзе, что помогло тому и Горбачеву подготовиться к политической схватке в Москве. При этом Бейкер сказал Шеварднадзе, что именно президент Буш был инициатором и автором Лондонской Декларации³⁰⁸.)

В своей тарелке ощутил себя американский посол Мэтлок, когда в начале мая 1990 года прибыл в молдавский Кишинев. Руководители Народного фронта Унгуряну и Хадирча бросились к американскому послу с просьбой о разъяснениях — нельзя ли и Молдавию представить жертвой пакта Риббентропа-Молотова и объявить власть Советского Союза здесь, как и в Прибалтике, незаконной. Мэтлок обязан был их разочаровать, ситуация, с легальной точки зрения, другая. Большая часть современной Молдавской республики была между мировыми войнами частью Румынии — не независимой, как в случае с балтийскими странами. После Второй мировой войны Румыния официально уступила (получив на западе спорную Трансильванию) захваченные в 1918 году и потерянные, возвращенные в 1940 году молдавские территории (Бессарабия). Румыния была разбитым союзником Германии и имел место мирный договор, который признали и Соединенные Штаты. Поэтому у Вашингтона нет легальных оснований оспаривать статус Молдавии как части СССР. Комментарий Хадирчи был: «Очень плохо». Первым действием новых молдавских властей был перенос бюста Пушкина из центра одноименного сквера на боковую алею. Мэтлок узнал также, что православная Молдавия была в 1812 году спасена от турецкого правления русскими войсками, что вызвало тогда всеобщее ликование местных жителей. И вот теперь безумцы из Народного фронта рвали по живому, они разделили город и с каждым днем все более нагнетали разобщение между молдаванами и русскими. Это было одно из преступлений Горбачева, знает он о нем или нет. Если бы его — в его возрасте — поместить среди внезапно разъярившейся толпы, то мало бы ему не показалось. Способен ли был Горбачев влезть в шкуру тех, кто ему так доверился и оказался преданным?

Большинство жителей РСФСР довольно неожиданно узнали, что доселе они были зависимы и теперь нуждаются в независимости 12 июня 1990 года. Такой же шок испытал и внешний мир. По стране прокатилась невиданная волна. Молдавия и Узбекистан объявили себя суверенными в июне, Украина и Белоруссия — в июле. Туркмения, Армения и Таджикистан — в августе.

1 августа 1990 г. Горбачев встретился с Борисом Ельциным, и они договорились совместно подойти к реализации экономических реформ. Быстро была создана группа экономистов во главе с академиком Станиславом Шаталиным. Горбачев и Ельцин обсуждали выдвинутый Шаталиным план «перехода к капитализму за 500 дней». Мечущийся в прострации Горбачев постарался в середине августа присоединиться к Ельцину и создать нечто вроде политического тандема на основе созидания экстренного экономического плана. На этот счет была назначена специальная комиссия. Оба «злых гения» российской истории выдвинули своих кандидатов в эту комиссию, которую возглавил академик Станислав Шаталин. От горбачевского президентского совета сюда вошли такие люди, как академик Петраков, от правительства РСФСР — Григорий Явлинский и Борис Федоров. Основой совместной работы стал план «500 дней» — творение безумного оптимизма, а газета «Известия» дала изложение этого плана. Да, в руки звероподобного хирурга попала несчастная Россия.

8—9 октября 1990 г., словно последняя попытка сохранить власть, состоялся пленум Центрального Комитета КПСС, на котором коммунисты попытались вернуть некоторые утраченные позиции. 13 октября Горбачев встретился с руководителями одиннадцати союзных республик (не было прибалтов и грузин) для обсуждения плана экономических реформ. Через три дня президент представил свой экономический план Верховному Совету СССР. Согласно новому планированию, центральные государственные органы сохранялись.

На посла Джека Мэтлока огромное впечатление произвел первый заместитель Ельцина Руслан Хасбулатов. Он был первый, от кого посол Мэтлок услышал, что Советский Союз недолговечен, что место мировой державы займет новая Россия, что она будет возглавлять весьма непрочно связанный новый союз республик, каждая из которых будет иметь собственные вооруженные силы — но ядерное оружие будет только у России. Республики будут взимать налоги только с собственного населения. Они будут по отдельности государствами-членами ООН. Экономические решения будут приниматься внутри республик — только это поможет преодолеть бюрократию Центра. Постепенно Россия будет вырабатывать собственную внешнюю политику. (Хасбулатов считал, что Москва должна жестче отнестись к агрессии Ирака против Кувейта.) Союз будет управляться десятью представителями республик-учредительниц. Россия на себя возьмет 75 процентов долга СССР. Такой прогноз ошеломил Мэтлока: «Я покинул кабинет Хасбулатова пораженным». Тогда еще большинство специалистов, рисковавших делать прогнозы, предсказывали продолжение существования мощного Союза с единой валютой и общей внешней политикой, совместной обороной и едиными телекоммуникациями. Некоторые смотрели как на идеал на США. Они желали увеличения полномочий отдельных республик без роспуска Союза. Хасбулатов в негативном отношении к Центру шел дальше. И он не был неким эксцентриком, он был профессором экономики Плехановки. И он занимал второй по важности пост в России.

В августе 1990 года постоянный визави Мэтлока Бочаров (депутат обоих Верховных Советов — СССР и РСФСР) впервые предсказал выделение России из СССР, а затем создание в результате переговорного процесса новых объединительных структур. Если Горбачев будет по-прежнему колебаться, Россия во главе с Ельциным устроит распад, бунт против Центра. Бочаров предвидел создание некого подобия Европейского союза — группа государств с неким единым экономическим пространством, подобием Европейской комиссии в Брюсселе и парламента в Страсбурге.

Подобные взгляды Мэтлок объясняет не неким желанием сокрушить СССР, сколько разочарованием в отношении неспособности Горбачева перейти от слов к делу, Разочарование Горбачевым постоянно увеличивало численность и влияние сил, готовых нанести удар по Центру.

Мэтлок впервые написал в Вашингтон о возможности распада СССР за два месяца до встречи с Хасбулатовым. «Мы должны всерьез воспринимать возможность распада Советского Союза… Я считаю необходимым приготовиться к последствиям… Я предполагал, что такие республики, как Украина, будут настаивать на своей независимости, вынуждая тем самым Россию идти своим путем»³⁰⁹.

Силу теперь могла остановить только сила. С созывом Верховного Совета 10 сентября вокруг Москвы залязгали гусеницы. Через два с половиной года генерал-полковник Евгений Подколзин, командующий воздушно-десантными войсками Советского Союза, рассказал, что в сентябре 1990 г. Горбачев перед вылетом в Хельсинки приказал вывести войска, а Язов не уведомил об этом Верховный Совет³¹⁰.

Между тем завязавшийся союз Горбачева и Ельцина продлился недолго — Ельцин резко отверг горбачевский вариант 16 октября 1990 г. и заявил, что применит нетронутым «план Шаталина» в Российской Федерации. Теперь любые экономические наметки Горбачева становились фантазиями, так как крупнейшая республика, Россия, отвергала их с порога. Ельцин и Хасбулатов становились величинами национального значения. Как едва ли не последнюю попытку взаимного сближения следует рассматривать встречу двух антагонистов 11 ноября 1990 г. Язык этой встречи был жестким как никогда. Через два дня Горбачев делает весьма нехарактерный для него шаг — встречается с 1100 депутатами от вооруженных сил страны. Офицеры, видящие общий развал, были готовы на многое. Казалось, что у Горбачева появился шанс. 16 ноября Горбачев выступает со своей оценкой состояния страны. Уже с первых строк этого послания было видно буквально всякому, что перед ними не Юлий Цезарь, а величайший путаник эпохи. Несколько позднее тайные писатели Ельцина произвели на свет более живой продукт.