Красная Армия (ЛП) - Питерс Ральф - Страница 88

— Какие изменения? — Спросил Шилко у Ромилинского.

Капитан покачал головой.

— Ситуация остается крайне запутанной. Количество огневых задач для дивизионной артиллерии остается низким, а вот полковые орудия ведут огонь на пределе возможностей. На фронте горячо. Там все смешалось. Я опасаюсь, что программа распределения целей работает не очень хорошо.

Из-за низких холмов отчетливо слышались звуки боя. Но в долине, в которой дивизиону было приказано остановиться и развернуться, было спокойно. Шилко надеялся, что война не доберется сюда, чтобы уничтожить аккуратную технику в сараях или животных, или причинить любой ущерб хорошему хозяйству отсутствующего фермера.

— Что с американским наступлением?

— Доклады от фланговых подразделений поступают с перебоями. Я проверял дивизионную сеть связи, — сказал Ромилинский, нахмуривая от беспокойства брови. — На юге настоящий бардак. Но меня гораздо больше беспокоят немцы, действующие здесь. Похоже, даже голландские войска присоединились к контратаке. А все думали, что они потеряли боеспособность.

— Ими движет отчаяние, — сказал Шилко, как ни в чем не бывало. — Они сражаются за свои дома. Должно быть, это страшно — находиться сейчас по другую сторону фронта.

Ромилинский удивленно посмотрел на него. Затем продолжил тоном правильного штабного офицера, проигнорировав размышления командира.

— Все наши силы заняли позиции. В нашем распоряжении восемь орудий, и мы работаем над тем, чтобы восстановить орудие номер три батареи Давыдова. Вроде бы проблемы с гидравликой. И до сих пор нет снабженцев с боеприпасами. Но у нас осталось достаточно снарядов, чтобы устроить кому-то теплый прием, товарищ подполковник.

— Позиции подобраны так, чтобы орудия могли вести огонь прямой наводкой? Если будет нужно? — Путаные сообщения по каналам управления артиллерией говорили ему, что нужно было ожидать чего угодно. Тем не менее, идея использовать его тяжелые орудия для огня прямой наводкой по вражеским танкам и боевым машинам пехоты казалась ему абсурдной и расточительной. Полной бесхозяйственностью. Но Шилко был, в сущности, очень упрямым человеком, и, невзирая на все личные чувства, собирался сражаться до последнего против любого противника.

— Позиции подобраны именно для огня прямой наводкой по дороге, — сказал Ромилинский. — Надеюсь, мы получим какое-то предупреждение.

— Просто будьте готовы. Я не желаю потерять хотя бы одного человека из-за того, что они были неподготовлены.

Сильные гулкие удары на расстоянии на расстоянии звучали так, словно сборище великанов било по земле дубинами. Грохот усилился, достигая изможденных ушей Шилко. Может быть, подумал он, война, в конце концов, доберется до нас. Он пытался ободриться, говоря себе, что уши были настолько расшатаны, что обманывали его, что он просто сильно устал и оказался неспособен оценить ситуацию с полной объективностью.

— Всем занять боевые позиции, — сказал Шилко. — До последнего повара. Мы зашли слишком далеко, чтобы отбросить наш успех.

Ромилинский резко двинулся исполнять приказ. Шилко решил, что когда война закончиться, он сделает все, чтобы Ромилинского представили к награде и быстрее продвинули по службе. И намеревался спокойно сделать все возможное, чтобы капитан получил лучшее назначение, туда, где у него будет больше возможностей для продвижения по службе. Ромилинский заслужил это.

Шилко внимательно вслушивался в далекий грохот. Слышно было плохо, поэтому он отставил чашку очень сладкого чая и вышел из палатки, чтобы слышать четче. Шум транспорта на дороге стих, так как проходящие подразделения получили приказ свернуть с нее и занять оборонительные позиции. Дорога должна была оставаться свободной для подхода танкового резерва.

Но никаких танков пока не было, и вокруг скотного двора стоял обманчиво мирный деревенский рай. Признаки войны были наиболее заметны в небе, на расчерченной инверсионными следами синеве. Шилко попытался оценить, на каком расстоянии идет бой, судя по звукам стрельбы далеких орудий, умоляя свои уши помочь ему в этом. Он понимал, что должны были ощущать его предки, прислушиваясь к топоту копыт, выстрелами или диким крикам, говорящих о приближении набега или вражеской армии. Когда было уже слишком поздно сопротивляться, и оставалось только смириться и надеяться, что они вырежут не всех, что останется достаточно еды, чтобы прокормить оставшихся в живых зимой и засеять поля следующей весной.

Вслушивающемуся в гул Шилко вдруг показалось, что грохот разрывов начал стихать, словно отвечая на его желания. Расстояние до стреляющих орудий и рвущихся снарядов не изменилось, но интенсивность огня явно уменьшилась. Через несколько минут даже расшатанные долгой службой уши Шилко безошибочно уловили разницу.

Сердце забилось чаще. Возможно, контратака была отбита. Он оставался совершенно спокоен, несмотря на угрозу прорыва противника. Но от возможности того, что боевые действия на некоторое время прекратились, пускай временно и по неизвестной причине, сердце забилось чаще.

Грохот орудий стих полностью.

Из-за тканевой стенки командной палатки высунулся явно взволнованный Ромилинский.

— Товарищ подполковник, — крикнул он, явно избыточно эмоционально, почти утратив контроль над своим выверенным образом штабного офицера. — Товарищ подполковник, немцы запросили прекращение огня!

Чибисов вышел из бункера на свет. Вид разбомбленного леса, покрытых пеплом опалин, потряс его. В течение всей войны он слышал и ощущал, как поверхность над бункером сотрясалась от взрывов. Но последствия оставались невидимыми. За рябыми от осколков дверями бункера, огромные кратеры от бомб и черные опалины покрывали пейзаж. Едкий запах взрывчатки витал в воздухе. Тем не менее, голубое небо благословляло живых и мертвых, а пропитанный гарью воздух показался свежим после затхлости бункера.

Вскоре ему придется посетить хорошего врача, возможно, даже лечиться в санатории. Дыхание не могло нормализоваться и, несмотря на свою решимость, Чибисов начал сомневаться, что сможет справляться со своими обязанностями еще какое-то время.

Самолеты все еще рассекали небеса, на дорогах продолжала шуметь техника. Но, в общем, стало гораздо тише, чем было раньше. Исчезли звуки боя.

Штейн, это отвратительное существо из генштаба со своими поганенькими фильмами, в конце концов, оказался прав, как и предсказывал Дудоров. Немцы сломались. У Чибисова все же оставались сомнения в том, что отвратительные фильмы и передачи Штейна сыграли в этом такую большую роль, как тот разглагольствовал. Даже у самой лучшей пропаганды есть свои пределы. Но уже задачей историков было спорить, чей вклад оказался значительнее. Для Чибисова все это было частью неделимого целого. Честно говоря, он столкнулся с ужасающими просчетами и некомпетентностью. Однако, в целом советская армия показала себя лучше, чем ее отдельные части. В конечном счете, результат был налицо.

Удар военный, политический, психологический… правительство ФРГ сломалось на вопросе о применении ядерного оружия. Американцы и англичане требовали прибегнуть к нему, а французы готовились к самостоятельному удару. Но немцам не хватило воли и решимости. Столкнувшись с ошеломляющей скоростью, с которой они потерпели очевидный крах и невиданным масштабом разрушений, они отказались превратить свою страну в ядерное поле боя. Немцы подорвали политику НАТО в мирное время, и теперь пожали урожай в военное.

Чибисов был одним из немногих, кто знал всю правду. Американцы, чья контратака в действительности оказалась основным компонентом генерального контрнаступления, едва не нанесли им поражение. Возможно, прибывшие подкрепления сдержали бы их, но наступление американцев и удивительно стойких войск СГА было мощным. Даже Дудоров не смог верно оценить, сколько рассеянных остатков СГА смогло вступить в бой. Бои шли уже в десятке километров от места переправы через Везер в Бад-Эйнхаузене, когда немецкий запрос на прекращение огня остановил их.