Красная Армия (ЛП) - Питерс Ральф - Страница 63

Безарин не докладывал «Невскому десять», пока не ощутил, что собрал достаточные, хотя и довольно скудные силы, чтобы выступить в качестве передового отряда. Он лично проверил собравшуюся технику, убедившись, что все настроили рации на правильные частоты и правильно рассредоточились на местности, что могло дать хоть какую-то защиту от наземного и воздушного наблюдения. Ясное небо было расчерчено инверсионными следами, и Безарин понимал, что это только вопрос времени, когда противник попытается их атаковать. Лучшие из его танкистов быстро усвоили новые приоритеты, и теперь усиленно работали, перегружая в танки боекомплект из скудных запасов, доставленных на прибывших грузовиках взвода снабжения. Безарин торопил их, будучи убежден, что время поджимает, и уже перевалило за полдень. Когда он, наконец, посмотрел на часы, его поразило, что еще не было и десяти утра.

Когда Безарин вернулся в танк, наводчик сообщил ему, что его вызывал «Невский десять».

Безарин пришел в ужас.

— Почему не нашел меня и не сообщил?!

Наводчик пожал плечами. Он был наводчиком танка. Командирская связь не входила в круг его обязанностей.

Безарин поспешно натянул шлем.

— «Невский десять», я «Ладога пять», прием.

Генерал-майор Дузов отреагировал быстро.

— Я «Невский десять». Доложите.

— Гряда очищена. Я сформировал группу из моего батальона и остатков первого. Мои силы — неполный танковый батальон, мотострелковая рота и приданная батарея самоходных орудий. Готовы выступить в качестве передового отряда. Я направил усиленную танковую роту разведать маршрут в направлении Хильдесхайма.

Безарин напрягся в ожидании. Ему хотелось, чтобы ему поставили эту задачу. Он хотел быть впереди. Он почувствовал вкус крови, и он ему понравился. Ему казалось, что он мог справиться со всей британской армией. Его батальон заслужил право первым выйти к Везеру.

— Я «Невский десять». Вы четко понимаете поставленную задачу? Без подробностей. Просто да или нет.

— Так точно. Понимаю. Мы готовы. — Безарин знал, что это некоторое преувеличение. Нужно было еще десять-пятнадцать минут, чтобы загнать всех обратно в танки и сформировать колонну.

— Хорошо. У вас есть надежные средства связи дальнего радиуса действия?

Безарин напряженно размышлял. Ему нужен был танк или машина командира полка.

— Я «Ладога пять». У нас есть машина управления артиллерийским огнем. Я смогу воспользоваться ее системами связи в случае необходимости.

— Вас понял. Выводите свою технику на дорогу. Все, что от вас требуется — продолжать двигаться. Мы следуем за вами. Конец связи.

Тяжесть голоса командира дивизии и его простой набор слов завели Безарина. Он переключился на частоту своего батальона, стараясь сказать именно те слова, которые передадут другим его решимость. Он знал, что требуется время, чтобы танки пополнили боекомплект, чтобы собрать рассеянные машины в группы, потому что там, за линией фронта его подразделение будет предоставлено само себе. Но он знал, что теперь, когда в последней линии обороны противника была пробита широкая брешь, время стало решающим фактором. Его настроение было одновременно приподнятым и полудиким, с небольшой долей призрачного расстройства. Он передал по рации приказ жестким, бескомпромиссным голосом, который зрел у него с утра. Майор Безарин хотел действовать.

Сизый утренний туман плыл над Везером, смешиваясь с медленно ползущим черным дымом от горящих домов. Гордунов, укрывшись, сидел на берегу реки в одиночестве, позволив себе короткий отдых, борясь с усталостью и пытаясь сохранить в себе силы быть командиром. Он ожидал атаки с первыми лучами солнца, но мутный воздух уже час был неподвижен, и единственным напоминанием о противнике были далекие короткие очереди особенно нервных автоматчиков и пулеметчиков. С наблюдательных пунктов сообщали только о шуме техники в окрестных холмах. Гордунов не мог понять, почему они медлили. Мешавший обзору дым и туман были идеальным прикрытием для атакующих. Позже, когда туман рассеется, наступать будет заметно тяжелее. Гордунов ощущал, как меняется погода. На исходе ночи дождь прекратился. День обещал быть ясным и теплым.

Он был уверен еще в одном. С обеих сторон будет проявлено очень мало милосердия. Когда он обходил оборонительные позиции с первыми лучами солнца, его поразило количество погибших мирных жителей. Было понятно, что пожары выгнали их из домов в самый разгар боя. Ночью их невозможно было отличить от вражеских солдат. Мелькающие темные силуэты. Крики на чужом языке. С обеих сторон стреляли без разбора. Но Гордунов понимал психологию ситуации. Вся вина будет возложена на его солдат. Когда противник вернется, они увидят горы трупов мирных жителей. И они не будут стоять и разбираться, сколько из них было убито из советского, а сколько из их собственного оружия. Они не будут брать пленных. Его солдаты быстро поняли это.

И пусть будет так.

Во многих, в таких многих отношениях это было совершенно другая война, нежели неудачная афганская. Там редко можно было увидеть настолько тяжелое и тягучее утро, или медленно ползущие облака густого тумана. В горной части Азии воздух был сухим, а горные потоки неслись вниз по непроходимым ущельям в разбитые долины. Не было столь урбанизированной территории, за исключением Кабула. Но многое оставалось неизменным. Когда-то, молодым и необстрелянным офицером, только выйдя из самолета, осуществлявшего ротацию войск, и впервые ощутив глазами и зубами несомый ветром песок, он прибыл в Баграм, где новые офицеры десанта набирались опыта. Приоритетной задачей было разблокировать дорогу на Кандагар. Афганской армии, как всегда, это не удалось, и советские войска получили приказ сделать работу за них. Гордунов тогда командовал ротой в батальоне, оснащенном авиадесантными вариантами боевых машин пехоты. Они следовали по дороге на юг, небольшой частичкой крупной войсковой операции, нервно ожидая засады, которой так и не случилось. Тогда Гордунов так и не увидел боя. Однако, он впервые взглянул на войну с близкого расстояния.

Колонна остановилась в разрушенном кишлаке, грязные улицы которого были завалены телами, над которыми реяли тучи мух. Сначала он заметил только туши животных, больших и мелких. А потом понял, что валяющиеся тут и там груды тряпья были человеческими телами. Стервятники кружили над головой, словно ожидающие приказа ударные вертолеты. Колонна стояла в окружающей жаре и вони, ожидая приказа поддержать силы, ведущие бой в соседней долине. Машины стояли в готовности, но никаких приказов так и не последовало. Гордунов спешился, чтобы облегчиться и отошел от колонны в поисках места, где мухи не вились бы вокруг очередного трупа и не доставали его. Он свернул в переулок между двумя грудами щебня, бывшими некогда домами, и натолкнулся на настоящий ковер из тел людей, которых убивали, пока они не покрыли землю в три слоя. Переулок был, по меньшей мере, пятнадцать метров в длину и примерно полтора в ширину. Он упирался прямо в каменную кладку стены. Местных жителей сгоняли в этот переулок, а затем методично убивали. Сейчас они лежали, медленно высыхая на солнце. Несколько птиц-падальщиков поднялись в воздух, не зная, чего ждать от Гордунова, но явно были настолько объевшимися, что еле двигались. Муха укусила Гордунова за щеку. Он сильно ударил себя же по лицу, испытав тошноту от мысли о странной и неизлечимой инфекции. Он изо всех сил старался совладать со своими внутренностями, когда кто-то схватил перекинутый за спину автомат.

Это оказался улыбающийся майор спецназа.

— Ну и как вам это, товарищ капитан?

Гордость призывала Гордунова держать эмоции при себе. Но бестолку. Было еще слишком много вещей, к которым ему предстояло привыкнуть.

— Это… Конечно… Не мы сделали это, — сказал Гордунов.

Майор рассмеялся, отпустив оружие Гордунова. Его кожа приобрела темный оттенок, став почти такой же смуглой как у этих обезвоженных трупов. Он выглядел жителем этих гор.