Под созвездием северных «Крестов» - Бушков Александр Александрович - Страница 7

• Предыдущая
• 7/13
• Следующая

Зато гипотетическую наружку они с Машей работой обеспечили сполна.

В театр было поздно, в музеи и на выставки – безнадежно поздно, в ночные клубы еще рано, да и к тому же – так полагали они с Машей – у них впереди еще уйма времени, чтобы сходить куда душе угодно. И они провели остаток вечера, фланируя по Невскому, сворачивая на прилегающие улицы, прогуливаясь по продуваемым всеми ветрами набережным. Вдобавок опять сходили в кино, а опосля заглянули в кабачок на углу Жуковского и Маяковской с живой музыкой и досыта наслушались «битлов» в исполнении питерских ребят. Карташ, хоть к фанатам ливерпульской четверки и не относился, однако ж вынужден был признать, что лабают пацаны весьма и весьма на уровне. В общем, как говорится, провели время простенько, но увлекательно.

Но Алексей весь вечер ловил себя на неприятном ощущении, будто все, что происходит – происходит не с ним, а с кем-то совсем другим. Уж больно странны все те события, в центре которых помещается человек под именем Алексей Карташ.

И следом накатывали мысли и того чище. Ну, а как вдруг он, Алексей Карташ, вовсе не вышел победителем из схватки на железнодорожной насыпи? И сейчас он не гуляет по-над рекой Невой, а валяется на сыпучем гравии с ножевой раной в груди? Рядом шумит тайга, на лицо падает тень от стоящего рядом убийцы и в последний миг проносится перед глазами версия непрожитой жизни. Довольно причудливая версия, признаться…

Алексей отгонял от себя эти липкие, как паутина, мысли: стоило им поддаться, и они могли завести в вовсе уж непроходимые дебри разума.

Но он и в кошмаре не мог предположить, что на следующий день будет желать как раз того, чтобы эти безумные мысли – что он, дескать, лишь домысливает, воображает жизнь, – оказались сущей правдой.

Поскольку правда в реальности была еще страшнее, еще кошмарнее: он собственными руками убил Машу.

На следующий день им пришло приглашение на презентацию.

Арсенальная набережная, дом семь. Знаменитые «Кресты». «Академия», ежели на фене. Они же – следственный изолятор номер один. Они же – учреждение ИЗ сорок пять дробь один. Комплекс строений темнокрасного кирпича, огороженных кирпичной стеной того же оттенка, расположившийся на Выборгской стороне, на самом берегу Невы. «Кресты» – потому что оба четырехэтажных ее корпуса выстроены, если посмотреть сверху, в форме «греческих», то бишь равноконечных крестов. Quadrata, если кто сечет по-ихнему. Про архитектора «Крестов», некоего Антония Томишко, есть такая легенда: дескать, по окончании строительства пришел он к царю и говорит, от волнения путаясь в словах: «Ваше, мол, величество, а я тут для вас тюрьму построил…» «Н-да? – хмурится Наше Величество. – Нет уж, брат, это не для меня, это для себя ты крытку смастрячил…» И засадил архитектора в тайную одиночку (к слову сказать, тогда все хаты в «Крестах» были одиночными). Там и сгинул Антоний, заживо замурованный. И, дескать, до сих пор та камера не найдена, существует где-то на территории, а неприкаянный призрак бедолаги по ночам бродит коридорами и стенает… Брехня, конечно, однако ж могилка Томишко и в самом деле не сохранилась, так что байка сия живет и по сей день… Елки-палки, каких имен собранье, как сказал классик, кто в «Крестах» только не сидел – Троцкий, Керенский и папа Набокова, Малевич, Заболоцкий и Лев Гумилев, Жженов, Бродский, Олег Григорьев… А вот теперь и имя Алексея Карташа будет вписано в почетную книгу сидельцев…

Это он так пытался развлечь себя. Не помогало ничуть.

«Автозак» притормозил, послышались лязг и скрежет, и сквозь Южные ворота «ЗИЛ» вкатил на территорию «Крестов».

Пассажиры притихли: прониклись, наконец. Да и Карташ почувствовал трепет, аж передернуло всего – англичане называют это «гусь прошел по моей могиле». Совсем как парень из братанов Стругацких, попадающий на Зону – тот тоже всякий раз чувствовал содрогание и мурашки. Ну, а «Зона», «Кресты» – какая, на фиг, разница…

Остановились. И некоторое время не происходило ничего.

– Чего стоим-то? – напряженным шепотом спросил кто-то.

– Чего, чего, – огрызнулся «адидас». – Машину снаружи осматривают… А ты торопишься, что ли, куда-то?!

Распахнулась дверца, конвоир скомандовал скучным голосом:

– Выходи давай. И, это, стройся.

Поодиночке спрыгнули на свежий снежок, построились в неровную шеренгу. Уже было темно, пустынную заснеженную территорию освещали прожекторы. Оцепления вертухаев с автоматами и с рвущими поводок собаками поблизости не наблюдалось, лишь мялись от скуки трое прапоров. Без автоматов. И вообще без оружия. С беззвездного черного неба на «Кресты» смотрела желтая луна.

– Короче, я сейчас буду фамилии называть, а названный должен говорить: «Я!», – четко и громко. Ясно? Поехали, – сказал топчущий снег в ожидании гостей коренастый человек в камуфляже и с седыми усами.

– Комендант, – сказал кто-то шепотом. – И че он на воздух вылез, обычно внизу всегда встречал…

В сумерках звания коменданта было не разглядеть, однако ни злобы, ни презрения в голосе не слышалось. Говорил он деловито и отрывисто, как человек, не любящий тратить время попусту. Посмотрел на верхнюю из кипы папок в руках, прочитал:

– Мишкин!

– Я… – откликнулся «адидас».

– Имя-отчество.

– Пал-Иваныч.

– Статья.

– Сто шестьдесят первая, часть вторая, пункт «а».

– Место рождения.

– Волгоград…

И так далее – с некоторыми вариантами: иногда кроме места усач спрашивал и дату рождения, или, скажем, адрес прописки, или еще что-то. Когда очередь дошла до вроде бы знакомого бледнолицего, который искоса разглядывал Карташа по пути, Алексей прислушался внимательнее, но названные ФИО опять же ничего ему не сказали: какой-то там Крикунов Родион Сергеевич, осужденный по статье сто шестьдесят третьей, часть три, пункт «г». Серьезная статья. Ну и что? Ну и ничего.

Наконец с формальностями покончили. Усатый взял папки под мышку и, скомандовав: «Пошли за мной. И не растягиваться», – повел цепочку арестованных к мрачному приземистому строению с тускло освещенными подвальными окнами. Сооружение выглядело весьма мрачно и навевало мысли об энкавэдэшных застенках.

В тот подвал и спустились – обширное помещение с низким потолком, выложенное блеклым кафелем, с шаткими лавками по периметру.

А дальше настало время оформления постояльцев гостиницы под названием «Кресты»: процедура насквозь бюрократическая и оттого изнурительная сильнее, нежели любой допрос у следователя. Одна радость случилась поначалу: рассадили их по одиночкам, и Алексей наконец-таки жадно закурил. А потом понеслось…

Инструктаж насчет того, что любая попытка к побегу будет вредна для здоровья: «распишись-ка». Шмон одежды и личных вещей. Деньги, мобильники, колющережущее, шнурки-галстуки-ремни и тому подобное изымается, взамен выдается квитанция – дескать, будешь выходить, вернем. Распишись-ка. (Причем деньги можно положить на лицевой счет и официально покупать что-нибудь в «Крестах» типа как по безналу. Удобно, блин. Денег у Алексея было тысячи три.) Хорошо хоть, бритву одноразовую и зубную щетку не изъяли…

Фотографирование.

«Пальчики».

Осмотр у врача. «Флюшка» – флюорография, проверка на тубер и на вшивость, анализ крови на СПИД и прочую каку. Плюс – осмотр тела на предмет гематом и иных повреждений; при наличие таковых – обязательная запись. («А это зачем?» – поинтересовался Алексей. – «А это затем, – равнодушно сказал лепила, – чтобы ты потом не вопил, будто фингалов тебе здесь злые цирики понаставили».) Плюс – подробный осмотр организма на предмет «контрабанды»: а вдруг ты за щекой «марки» вперемешку с бритвами несешь, а в заднице – ствол?..

«Прожарка», баня, то есть, с местным колоритом: тугие горячие струи, клубы пара, голые тела – некоторые синие от наколок…

Наконец, выдача матраца-одеяла-подушки-миски-кружки-ложки: «распишись-ка». Прапор, который выдачей заведовал, наметанным глазом оглядел небогатый прикид Алексея, хотел было предложить помощь насчет «продать-купить», но, наткнувшись на угрюмый взгляд, ничего не сказал.

• Предыдущая
• 7/13
• Следующая