Русский медведь. Император - Ланцов Михаил Алексеевич - Страница 14

– Врачи не говорили, сколько смогут поднять на ноги?

– Тысячу, может, полторы. Пока неопределенно все.

– Видел в Севастополе пополнение?

– Видел. Только толку с него? Сколько мы эту морскую пехоту тренировали? А эти еще совсем зеленые. Ничего не могут.

– Слушай, других нет. Распредели их по звеньям и гоняй.

– Ты все-таки хочешь взять Стамбул? – хмуро поинтересовался Апраксин.

– А у меня есть выход? Его нужно брать. Иначе мы так и будем сидеть в Черном море взаперти.

– Когда?

– Не раньше следующего лета. Людей нужно подготовить. Сам говоришь – совсем зеленые, таких в бой бросать глупо. Да и гостей встретить.

– Каких гостей?

– Дания и осколки Пруссии готовятся выступить против нас. Мы пока работаем над тем, чтобы это предотвратить и сорвать.

– Дания? – ошалело поинтересовался Апраксин. – Им-то это зачем?

– Они посчитали себя обделенными и хотят вернуть контроль над проливами, которые сейчас фактически контролируем мы. И в финансовом плане тоже. Датское королевство стремительно теряет позиции независимого государства, становясь верным вассалом. А амбиции играют. В общем, хотят жить как в старину – ничего не делать и получать солидную прибыль от таможенных сборов с проливов.

– И какими силами там против нас выступят?

– По моим сведениям, Франция, Испания и Итальянские государства выставят в северную группировку до ста тысяч человек. Преимущественно наемников. Огромные потери на Балканах высвободили довольно большие деньги. Трупам же платить не нужно. Плюс новоявленные союзники тысяч сорок соберут. Совокупно.

– Да уж…

– Вот-вот, – кивнул Петр. – После этих войн Европа обезлюдеет. На Дунае нашими усилиями было убито или умерло от ран около тридцати тысяч человек. В Стамбуле… сколько там войск коалиции полегло?

– Не могу даже догадаться. Весь город был завален трупами. Где там европейские солдаты, где османские, а где мирные жители – один черт разберет. Когда мы уходили, тела уже вовсю разлагались. На жаре. Думаю, что эпидемия какой-нибудь заразы им теперь обеспечена. Так что мы можем только гадать относительно их реальных потерь.

– Эпидемия – это хорошо, – кивнул Петр.

– Я только предполагаю подобное развитие событий. Если быстро не выведут войска за пределы города – точно какая-то гадость случится.

– А выводить их некому, – усмехнувшись, пояснил государь.

– В каком смысле?

– Им командующего армии убило. Остальные передрались за первенство. А простые солдаты бросились грабить город, пользуясь случаем.

– И откуда это стало известно? – заинтересовался Апраксин.

– Из Вены. Пока вы добирались, мне по оптическому телеграфу передали наши союзники эту диспозицию. Стамбул вне игры. Как и войска, введенные туда католической коалицией. На Балканах остались только две армии, притом что одна практически без оружия. За эти три месяца мы смогли уполовинить их группировку на юге. И поверь – три тысячи потерь – это сущая мелочь за такой успех. Шестьдесят, восемьдесят, сто тысяч? Сейчас сложно сказать. Но разгром у них чудовищный.

– Странно, – насупился Апраксин. – А почему я не знаю о том, что у них убили командующего? Мы же постоянно брали языков для допроса и были в курсе оперативной обстановки.

– Вы, когда отходили, давали прощальный салют? – усмехнувшись, поинтересовался Петр.

– Было дело, – кивнул адмирал. – Там на берег уж очень кучно набежали противники. Я не смог устоять.

– И они потом побежали?

– Верно.

– Вот в тот момент командующего и затоптали.

– Ох…

– Да, печальная история. Воину так умирать не пристало. Ладно. Это все лирика. Ты представления на награждения составил?

– Конечно, – кивнул Апраксин и достал из-за пазухи пачку листов бумаги. Петр вскользь проглядел ее и скис.

– Ты издеваешься?

– Что не так?

– На каждого – это, значит, не просто список фамилий и какую награду. На каждого нужно описать дело, за которое награждается. Или несколько дел. И ты павших забыл.

– А их-то как награждать? Умерли же.

– Жены, родители, дети у них остались? Вот. Им и вручим. Нельзя забывать воинский подвиг только потому, что солдат погиб. Неправильно это. Тем более что все приказы будут подшиты в архивы. На память потомкам. Так что ты уж постарайся – опиши все толково. И еще – на живых награжденных предоставь справку. Кто, откуда, куда, чем живет и так далее.

– Хм. А зачем родственникам эти побрякушки? – недоуменно спросил Апраксин. – Ты ведь их даже не из серебра да золота делать собираешься. Толку с них? Лучше бы монет отсыпал. Особенно ежели парни погибли из какой крестьянской семьи. Не поймут и не оценят.

– Зря ты так, – усмехнулся Петр. – Я собираюсь зимой собрать родственников погибших в Москве и торжественно вручить им награды. Оценят. Что же до меркантильной стороны – то я этого не забыл. За каждую побрякушку положена пенсия для награжденного. Пожизненная. И чем выше ранг награды, тем значительнее довольствие. Если у погибшего была жена с детьми, то ей это подмога. И неплохая. Если их нет, то старым родителям. Пенсия им будет выплачиваться.

– Ах вон оно что, – потер затылок Апраксин.

– Но о том пока не болтай. Пока это только проект. Нужно на Земском соборе утвердить. Не думаю, что кто-то откажется или пойдет против поощрения героев. Я там много что задумал. Умирающий за свою Отчизну не должен думать, что его дети и жена по миру пойдут, голодать станут. Родина их не забудет. И не должна забывать.

29 июля 1713 года. Нижний Новгород

Война войной, но и дела забрасывать было нельзя. Поэтому 1 августа 1713 года Петр прибыл на открытие нового строительного комбината в Нижнем Новгороде.

Зачем он был нужен? Так тайна невеликая.

Бурное развитие промышленности в России, больше подходящей под вторую половину XIX века, а местами и начало XX, требовало соответственного отношения. Прежде всего – огромного количества строительных материалов. Вот и вышел у Петра совершенно чудовищный по меркам XVIII века объект, на котором трудилось больше пятнадцати тысяч человек персонала. А уровень механизации обеспечивался огромным количеством станков и механизмов. Одних только паровых машин было сто семь штук, а станков – так и вообще за две тысячи. Само собой, такая мощь создавалась не в одночасье, наращивая свои возможности постепенно, пошагово, модульно.

Работа этого предприятия упиралась в два основных направления: глина и древесина. Доски, брус, шпон, фанера, паркет, мебельные щиты и прочие продукты переработки древесины, с одной стороны. И кирпич красный да клинкерный, черепица и керамические трубы[14] – с другой. Плюс побочные продукты, такие как топливные блоки из сильно спрессованных опилок, обладавшие на тридцать процентов большей теплотворностью, чем обычные дрова. Разгораются легче, да и горят дольше. Такие направлялись на юг, в места, где с топливом традиционно плохо. В Крым, в Астрахань. А главное, кроме использования части опилок на топливо для парового пресса – никаких расходов.

Почему такое странное сочетание? Глина и дерево?

Прежде всего потому, что именно эти строительные материалы были востребованы больше всего. Да и Нижний Новгород находился очень удобно – на пересечении ключевых транспортных магистралей. Как водных, так и сухопутных. Так, к примеру, через Беломоро-Балтийский и Белоозерский каналы в Волгу шел водный транспорт практически со всего севера. Через Астрахань – с юга. Через Каму – с востока. Через Оку – с запада. Причем через приток Оки посредством волоки под Тулой аж из Азовского моря. Кроме того, через Нижний Новгород шла очень важная шоссированная дорога, тянущаяся уже от Вены через Киев и Москву до степей Маньчжурии. И так далее. Конечно, не все дороги вели в Нижний Новгород, однако немало. По крайней мере, основных промышленных и торговых магистралей – точно.