Культ Ктулху (сборник) - Коллектив авторов - Страница 15

– Да знаю я, знаю… Там была кровь. Я так и думал – совершенно обычный элемент архаических ритуалов. Прирезали какого-нибудь козла…

– Козла того звали Метеллий, – ответствовал черный человек, сомкнув уста и раскрыв новые – поперек горла! – в жуткой ухмылке.

– Это не шрам, друг мой. Теперь моя кровь – в тебе. Поэтому я и смог прийти к тебе вот так, пока разум твой открыт внешним влияниям. У меня мало времени. А у тебя – и того меньше.

Питер стряхнул остатки оцепенения и рывком поднял себя в сидячее положение. Широко распахнутыми глазами он уставился в лицо мертвого друга – но чем больше прояснялось у него в голове, тем туманнее становились черты Метеллия.

– Нет, Метеллий, я…

Слова пришли из ниоткуда, как тихий шорох.

– Ты теперь не смеешь противиться Древним и не можешь уйти без их позволения. Не смей открыто бунтовать против них. Но не смей и служить им. Я скоро…

И он пропал.

Как следует проснуться у Питера так и не вышло. В голове гудело безо всяких барабанов. Дым почти рассеялся, по каковой причине, рассудил Питер, у него и прочистилось в мозгах. Он попробовал прилечь на минутку, но от этого голова разболелась только еще хуже. Тогда он перекатился на четвереньки, чтобы встать… но по дороге наткнулся на лежащее навзничь тело и в ужасе отпрянул. Воспоминания перемешались – ему показалось, что это женщина, с которой он был несколько часов назад… Но нет, это была не она.

Питер так и отпрыгнул от Метеллия, над которым, казалось, тщательно поработал мясник. Горлом он явно не ограничился – он с него просто начал. Наяву Метеллий выглядел совсем не так, как у Питера во сне… но в этом проклятом месте не было никакого смысла гадать, где сон, где явь и даже в чем разница между ними. Все здесь было одинаково реально. Питер распахнул хлипкую дверь и, шатаясь, побрел наружу. Полукруг старейшин культа, а с ними знакомая пара бугаев и несколько совсем маленьких мальчиков уже ждали нового посвященного. Его эффектный выход застал одних врасплох и разбудил других. Дети разбежались, утратив на время интерес к чужаку. Несколько человек встали и придвинулись как-то уж слишком близко, тяжело, словно бы угрожающе дыша, образуя вокруг него сплошную стену. Странно у них тут встречают гостей и новых братьев по вере! Зато они явно читали его мысли, как раскрытую книгу. Старые привязанности против новых? Самое время отринуть прошлое и броситься в объятия будущего – и чем дольше они продержат его здесь, у себя, вдали от дома, от семьи и коллег, тем легче свершится переход.

На их вежливые вопросы о том, как он себя чувствует, Питер дал такие же вежливые, пустые ответы. Он должен был увидеть труп Метеллия, это понятно – часть ритуального опыта, «тайны жизни и смерти». Ну, и, конечно, предупреждение: такое может случиться и с ним, усомнись он только. Попробуй он выразить горе и гнев по поводу ритуального убийства друга, и подозрений не избежать. Нет, лучше уж пусть и дальше думают, что как всякий белый человек (о да, они знают!) он видел в Метеллии просто чернокожего слугу, наемника, расходный материал и не более того.

– Я… видел великие вещи. Слышал великие слова… Слова судьбы…

Старейшины заулыбались и переглянулись. Питер знал, что нечто подобное они и ожидали услышать.

До самого вечера он слушал и записывал: старики выполнили данное ему обещание – инициация означала раскрытие тайн. Питер наелся преданиями культа по самые уши. Впрочем, история общины оказалась крайне скудной. От года к году жизнь в их крошечном мирке почти не менялась – да она и из века в век оставалась той же самой, не считая разве что введения рабства. Но даже оно никак не повлияло на веру, которая благополучно выжила и в рабских кварталах, пусть даже жертвоприношения временно прекратились. Время от времени, в определенные ночи, рабам удавалось улизнуть на болота. По большей части предания общины касались Древних Владык, старых богов – Питер этого и ожидал, но теперь он сидел зачарованный, охваченный каким-то болезненным трансом, а перед его внутренним взором разворачивались дряхлые сказки и причудливые теогонии, подобных которым он при всем своем богатом научном опыте до сих пор не встречал. Это была настоящая сокровищница подлинной и древней традиции – куда больше, чем он мечтал. Даже отправляясь на Гаити в надежде обнаружить какой-нибудь непочатый клад, он ничего такого не ожидал. Старейшины дали понять, что большую часть полученной информации ему разрешат поведать миру в форме ученых монографий. Да, они решили пожертвовать традиционной секретностью, но это было необходимо, дабы замостить путь Древним – дабы их прошлое могло вернуться в мир.

Люди должны знать своих Хозяев, чтобы должным образом приветствовать их, когда настанет великий день. Были и более великие тайны, к которым две полученные им степени посвящения пока не допускали, и о них он спрашивать не дерзнул – да и старейшины вряд ли разрешили бы ему вынести это знание с острова. Впрочем, Питер отнюдь не горел желанием поскорее продвинуться дальше в мистериях культа, памятуя, какое знание обрел на пике инициации злосчастный Метеллий. Последние слова, сказанные тенью в видении, никак не шли у него из головы. Друг оставил ему непростую задачу. Питер страшился выразить хоть малейшее сопротивление или сомнение в отведенной ему в этом заговоре великой роли, но и не мог себе позволить стать их сообщником, их марионеткой. Он ждал словно бы сигнала… сигнала, который не придет уже никогда – ибо обещавший его был мертв. Шли дни и недели, а наставления все продолжались. Питер и не подозревал, что где-то в мире еще существует подобное религиозное богатство. Сколь же древней должна быть мифология, чтобы стать такой сложной, такой всеохватной, такой изобилующей деталями! Выяснить точный возраст традиции не представлялось никакой возможности. Предания возводили ее происхождение, конечно, к самим Древним, и утверждали, что они явились на эту планету из каких-то совершенно иных миров. Здесь-то история и тонула в трясине мифа, чтобы никогда уже не вынырнуть на поверхность. Кажется, он снова начинал мыслить как антрополог. Сидя вечерами у костра и проглядывая свои записи, он ловил себя на том, что ищет методы и приемы, способные выстроить запутанные символы и сюжеты в некую стройную картину. Да сам Леви-Стросс[27] и тот спасовал бы перед этими прожженными мифотворцами! Ясно, по крайней мере, одно: если ему когда-нибудь удастся выбраться отсюда живым и невредимым, материалов у него хватит не на одну монографию, а на целую серию, да на такую, что по сравнению с ней знаменитый Виктор Тернер[28] с его ндембу[29] будет выглядеть как ребенок, описавший в дневничке свой день рождения!

Ох, если бы только на этом можно было закончить… но словно траурная сень висела над ним. Питер понимал, что вряд ли старейшины станут противиться его возвращению во внешний мир (который он некогда звал «реальным»… но чем теперь стала реальность?) – раз уж именно от этого и зависит успех их плана. Но сколько еще ужасов выпадет ему на долю, прежде чем они отпустят его? Там, дома, ему всегда удавалось благополучно выкинуть эту часть полевой работы антрополога из головы. Культурный релятивизм и все такое прочее: кто он, сын Запада, такой, чтобы судить древние обычаи? Как раз сегодня ночью должен был снова состояться ритуал с призыванием Древних, чтобы верующие могли хотя бы чуть-чуть причаститься экстазу прошлого, которое, благодаря их новому брату, вот-вот грозило вернуться. Питер знал, что он не сможет, просто не сможет еще раз смотреть, как несчастных жертв выбирают из толпы, чтобы они разорвали друг друга в кровавой мясорубке, предшествующей церемонии. О, да, он слишком хорошо вспомнил ту, самую первую ночь.

В кругу у него было почетное место рядом с шаманами и бокорами. Позади собралась кучка детей. Ему даже думать не хотелось о том, что они увидят сегодня… хотя они, должно быть, успели привыкнуть к подобным зрелищам. Питер стал любимцем детишек, особенно после того, как с его кожи принялась сходить краска, и с каждым днем та становилась все светлее и светлее, приблизившись уже к своему первоначальному тону. Детей это совершенно околдовало – они так и ходили за ним повсюду стайкой утят.