Культ Ктулху (сборник) - Коллектив авторов - Страница 109

– Джон? – позвал я.

Никто не ответил.

– Джон, ты где?

И снова никакого ответа, совсем.

И вот тут я за него действительно испугался. Решил первым делом наверх наведаться и полез по лестнице на второй этаж, где спальни, так быстро, как мои старые ноги только позволяли. Заглянул в одну, в другую, но ни Джона, ни Кэрри там не нашел. Обе комнаты стояли чистые, прибранные, все чин по чину. Дальше я нашел узкую лестницу на чердак и все там как следует обыскал, но нашел только старые корзины да картинные рамки, да коробки какие-то, линялыми лентами перевязанные. Выглядело все так, словно сюда ни одна живая душа годами не заглядывала.

Я стоял там, дрожал и все никак нового воздуху в легкие набрать не мог. Потом кое-как заставил себя расслабиться, хоть немного, и стал спускаться обратно, в кухню. Словами не передать, как мне худо со всего этого стало. Ихний брак, наша дружба, уходящие годы, то, как мне хорошо было с ними эти последние недели – все смешалось у меня в голове и крутилось там теперь вихрем. Понятия не имею, что я думал тут, наверху, найти, но уж хотя бы что-то – точно. Кэрри нигде в доме не было, это как пить дать – вот где плохая новость. И Джон на зов не отвечал. Осталось проверить только подвал. К тому времени, как я до кухни добрался, усталость уже взяла свое, так что пришлось присесть, посидеть. Стол был заставлен грязными тарелками и пустыми квартовыми банками. От этого мне еще похужело: так и представил, что Джон тут был совсем один, долго, жрал персики из банки, как какой-нибудь старый холостяк, которому уже на все наплевать. А может, персики ему о Кэрри напоминали, откуда мне знать. Хошь так, хошь эдак, а знак все равно плохой.

Ох, господи, как мне тогда только голову не разорвало от всех этих мыслей! Я там, у стола, минут пять, наверное, просидел, все успокоиться пытался. Единственный звук был – тиканье Джоновых часов, которые Кэрри ему с Чикагской Всемирной ярмарки привезла. В общем, дело ясное: придется идти в подвал. Куда там Кэрри подевалась, это другой вопрос, а вот Джону больше быть однозначно негде!

Так что я выдвинулся в холл, свет там включил и оказался прямо перед дверью в погреб. Теперь-то я знал, что такое «трястись, как осиновый лист» – это вот так я боялся того, что мне предстояло. Пришлось даже заставить себя еще немного там постоять – пока не взял себя хоть немножко в руки. Наконец я решил, что готов. Приоткрыл подвальную дверь ровно настолько, чтобы внутрь протиснуться, и шагнул на площадку в самом верху лестницы. Внутри было темно, хоть глаз выколи – как в чернильнице. Я пощелкал выключателем туда-сюда, но лампочка то ли перегорела, то ли вывинтили ее, то ли еще что. Свет, короче, не зажегся. Внизу никого и ничего слышно не было.

– Джон? – позвал я. – Эй, Джон?

Сейчас это как-то странно вспоминать, но я тогда позвал его тихо, почти что громким шепотом. Даже как бы уважительно, что ли. Словно боялся слишком громко кричать. Это важно.

В общем, мне опять не ответили.

Тогда я отворил подвальную дверь пошире – чтобы света, значит, из холла впустить. И пока глаза у меня к темноте не привыкли, сел на вторую сверху ступеньку и просто сидел там, ждал.

Ни звука снизу не доносилось, но я как забрал себе в голову, что Джон где-то там, внизу, и просто на зов мой не отвечает, так и не мог это оттудова больше выбить. С чего я так решил, понятия никакого не имею, не спрашивайте.

Мало-помалу я начал что-то различать и вскоре уже видел большую часть подвала. Печка вон, воздуховоды, верстак, чем-то заваленный, маслобойка, всякое такое. Не то чтобы хорошо, но видно было.

Нигде никакого движения. Я уже было решил, что надумал лишнего, когда вообразил, что Джон Леманн с какой-то радости должен сидеть тут.

Но убедиться-то было надо, так что я медленно, потихоньку, полегоньку, сполз вниз, задницей по ступенькам, одну за раз, пока не оказался, что ли, на третьей снизу – так что оттуда было видно весь погреб, что перед лестницей, что позади нее.

И тогда, помоги мне боже, я и правда кое-что увидал. Я был совсем не готов к тому, что было там, у дальней стены, которая, значит, к реке примыкает. Да хоть миллион лет гадай, все равно такого не нагадаешь.

Все до сих пор было серое, никаких других цветов, но к этому времени я хотя бы детали различать начал. Ближе к речной стене, короче, стояла старая латунная кровать со смятыми простынями. До меня достаточно быстро дошло, что тут-то, видать, Джон и спит – так оно все в точности и выглядело, только почему-то в подвале. Может, с тех самых пор, как Кэрри исчезла, он тут и ночевал.

А между кроватью и стеной возвышался длинный холм, недавно насыпанный на земляном полу. Тут из меня всякий дух-то и вышибло. Я же понял, что это было, сразу понял. Длинный такой холм и слегка закругленный, и я знал, что это такое.

Сразу куча чувств через мою голову пронеслась: страх и гнев, и жалость, и горе. И неизбежное «почему?».

О Боже, боль-то какая…

Понятия не имею, что этот холм делал тут, в подвале. Зачем он ее тут-то похоронил? Она умерла, точно умерла, страхи мои были не напрасны, но Кэрри ведь заслужила нормальную, достойную могилу, чтобы как у людей! А она была вместо этого тут, в тайной яме, в затхлом подвале, в темноте и плесени, да с кроватью под боком. Жуткое, мерзкое место.

Сказать не могу, как мне сразу стало грустно и одиноко. Кэрри-то… Кэрри больше нет.

А потом Джон пошевелился, и я его, наконец, увидал. Он стоял на коленях в головах могилы, сложив руки – и дрожал, я даже в темноте это увидел. Лица его я не разглядел, но поза у него была самая что ни на есть говорящая: молился он, вот что.

Не верится, чтобы он ни шума не слышал, ни моих криков – но внимания-то уж точно не обращал. Будто меня тут вовсе не было.

Он был совсем рядом со стеной. А стена была вдоль реки. И никак по-другому не объяснишь, что случилось дальше – скажу, как есть, прямым текстом.

Я внезапно различил звук, низкий и далекий, вроде как смутный такой шелест или шипение, а потом даже больше как скрежет какой – и он нарастал. И не умолкал. Он становился громче и громче, и ближе, и ближе – пока я не понял, что идет он снаружи. Вскоре это был уже настоящий рев, громкий ворчащий рокот; он шел из реки и приближался к дому, а потом, что бы это ни было – оно врезалось в стену подвала и проломилось насквозь, и вода хлынула внутрь через дыру. И вода подняла Джона, прямо от земли его оторвала, и об стену шмякнула прямо у меня на глазах. Секунды не прошло, клянусь.

Вода с грохотом рвалась внутрь, завывала в дыре, яростно била в подвал, и я закричал, и принялся карабкаться вверх по ступенькам и вон из погреба, а река выдергивала ступеньки у меня из-под ног и на глазах заполняла комнату под самый потолок. Несколько секунд прошло, вот ей-богу не больше.

И я кинулся прочь из дома, как только мог быстрее, а вода уже вытекала из подвала и струилась по всем полам и даже наружу выплескивалась.

Я бежал, пока изо всех сил не выбился – до моего собственного дома ярдов сто оставалось вверх по холму. Там я упал наземь и лежал, не в силах двинуться – такой я был усталый. Лежал, хрипел, стонал и даже всхлипывал. Да, я плакал, потому что напуган был до самых печенок.

Потом я кое-как сел и заставил себя смотреть. И то, что я увидел, даже реальным-то назвать было сложно. Все было какое-то замедленное: вода теперь текла из дома, из дверей и из окон нижнего этажа, негромко так побулькивая, медленно-медленно, будто уже поднялась до отпущенного ей предела. Вытекши, она окружила дом со всех сторон, и стал он как остров в небольшом озерце, соединенном с рекой.

Свет был только лунный, и в нем это все смотрелось ух как зловеще, скажу я вам. Луна так и сверкала на воде, а дом стоял весь черный. С Джоном было покончено, это дело ясное. Не было больше Джона.

А дом меж тем принялся трещать и стонать под тяжелым напором реки, и она толкала его и толкала, пока он не начал разваливаться на глазах. Доски щепились, ухали, треск стоял неимоверный, и уже совсем скоро не было в озере никакого дома, будто никогда его тут не стояло. Пропал, сгинул, река разорвала его на куски.