Чекисты [Сборник] - Коллектив авторов - Страница 29

В феврале 1921 года контрреволюционные элементы подняли мятеж в Кронштадте.

В Петрограде среди некоторой части моряков во втором Балтийском экипаже, располагавшемся на Мойке, началось брожение. После соответствующей разъяснительной работы волнения эти были успокоены.

В Кронштадте дело было хуже. Монархистские элементы при поддержке белогвардейской эмиграции и империалистических разведок вели контрреволюционную пропаганду, выступая с лозунгом «Советы без коммунистов».

Обманным путем им удалось убедить некоторых матросов, что на их стороне находятся рабочие Петрограда и воинские части.

Батальону чекистов, которым я командовал, довелось участвовать в подавлении мятежа. Накануне штурма я получил приказ: первым делом захватить тюрьму, где содержались арестованные мятежниками коммунисты, любыми средствами предотвратить возможную расправу.

17 марта начался штурм Кронштадта. Вместе с частями Красной Армии, делегатами X съезда партии, наш батальон ворвался в крепость со стороны Петроградских ворот. Задание партии было выполнено. Коммунисты были освобождены из тюрьмы. Кронштадтский мятеж подавлен.

Я не сразу решился писать эти воспоминания.

Память человеческая иногда кажется глубоким колодцем, где нескоро различишь то, что случилось с тобой более сорока лет назад. Посмотришь в темный квадрат воды: гулко капают капли со стен колодца, за каплями срываются песчинки, и вот уже по поверхности воды побежали маленькие волны. Всего одно мгновение— и исчез блестящий квадрат. Замутилась вода в колодце, рябью покрылась ее поверхность.

Так и память. Ясно вижу яркий, солнечный день. Листва деревьев еще не покрыта летней пылью. Новгород. Лето 1922 года. Белое здание на окраине города. Здесь, в просторных хоромах Десятинного монастыря, разместился губернский отдел ГПУ.

Я сижу за своим рабочим столом. Я еще молод. В 1919 году на фронте принят в ряды коммунистов. На мне неизменная гимнастерка. Как и все чекисты, я чувствую себя на переднем крае острейшей классовой битвы, хотя отгремели уже залпы гражданской войны и рядом, на соседней улице, нэпман прибивает вывеску «Чайная „Уют”». Оттуда по вечерам доносятся разухабистые звуки баяна и раздражающие запахи только что испеченных оладий.

В памяти возникают подробности обстановки. Но не все вспоминается в равной степени ярко: почему-то припоминаю старенький телефонный аппарат «Эриксон» с красным вензелем из перекрещенных молний, массивную чернильницу с бронзовой крышкой, часового у дверей.

Какие мы были тогда молодые, энергичные, решительные! Старшие товарищи сдерживали нашу порывистость, называли полушутливо «необъезженными лошадками», и каждый из нас хотел быть похожим на Феликса Эдмундовича, про которого уже тогда, в 1922 году, ходили легенды. Слова Дзержинского о главных качествах чекиста узнали мы из инструкций и служебных предписаний; их передавали из уст в уста: «У чекиста должны быть горячее сердце, холодный ум и чистые руки».

В «Памятке сотрудникам ЧК», разработанной еще в 1918 году, говорилось, что каждый чекист должен быть «всегда корректным, вежливым, скромным, находчивым. Каждый сотрудник должен помнить, что он призван охранять советский революционный порядок и не допускать нарушения его; если он сам это делает, то он никуда не годный человек и должен быть исторгнут из рядов Комиссии.

Быть чистым и неподкупным…

Быть выдержанным, стойким, уметь быстро ориентироваться, принять мудрые меры…»

Быть выдержанным, быть стойким — это понятно. А вот как «уметь принять мудрые меры»? Здесь не иначе нужно самому мудрецом стать. В молодые годы, увы, не каждый на это способен.

Короче говоря, наступил и для меня день экзамена. Июльской ночью 1922 года польско-советскую границу перешла банда террористов.

Сформированная Борисом Савинковым, этим злейшим врагом Советской власти, снабженная оружием и деньгами генеральным штабом панской Польши, банда проникла в глубь советской территории. Десятки конспиративных квартир и явок, разбросанные вдоль границы, облегчили ей скрытное передвижение.

Как ни хитрили бандиты, их передвижение было замечено.

В центр поступили первые тревожные сигналы. Одна из шифрованных телеграмм была адресована Новгородскому губотделу ГПУ. Немногое знал я о Савинкове в ту ночь, когда пришла тревожная шифровка.

На столе передо мной лежит теперь маленькая книжечка: «Борис Савинков перед Военной коллегией Верховного Суда СССР». Листаю страницы обвинительного

заключения, застенографированные ответы подсудимого, читаю приложенные в конце книги фотокопии его писем. С первой страницы смотрит на меня человек с остановившимся взглядом. При внешней обыденности его лица за полузакрытыми веками чувствуется недобрая сила профессионального террориста.

В тот день, когда чекисты напали на след его подручных, сам Борис Савинков беседовал с маршалом Пилсудским в Варшаве, обсуждая проблему отделения Украины и Белоруссии от Советской России, торговался О количестве винтовок и пулеметов, выклянчивал деньги в злотых и в фунтах стерлингов для содержания подпольных организаций, договаривался о цене шпионских материалов, собранных его людьми.

Холодны строчки обвинительного заключения: «…ни один работник Народного Союза не отправлялся через границу в Россию без того, чтобы одновременно не состоять сотрудником разведывательного отдела Генерального штаба Польши или Французской военной миссии. При вступлении в организацию и при отправке в Россию савинковские агенты давали присягу, в которой обещали вести непримиримую борьбу с Советской властью. Агенты снабжались особыми мандатами на полотне за подписью Бориса Савинкова…Возвратившийся из России агент прежде всего должен был являться в разведывательный отдел Польского генерального штаба, где делал письменный доклад о проделанной шпионской работе, и только после этого мог отправиться к начальнику пункта Народного Союза…»

Далее идет перечисление убийств, грабежей, насилий, диверсий, произведенных в разное время на советской земле савинковскими бандитами.

В те далекие дни я знал только о нападениях на военные комиссариаты и советские учреждения, совершенных в Белоруссии в 1921 году.

Знал, что бандами руководит сбежавший от справедливого возмездия эсер Борис Савинков, что в годы гражданской войны был он организатором многих контрреволюционных заговоров, а затем стал представителем Колчака в Париже и Лондоне.

Именно в 1922 году Савинков и известный английский разведчик Сидней Рейли готовили покушение на наркома по иностранным делам Г, Чичерина, возвращавшегося вместе с советской делегацией после конференции в Гааге. Лишь случайная задержка на дипломатическом приеме спасла тогда жизнь Чичерину.

Савинков был представлен Сиднеем Рейли самому Уинстону Черчиллю. Раскройте воспоминания Черчилля и прочтите, что пишет он о Савинкове: «…невысокого роста, с серо-зелеными глазами, выделяющимися на смертельно бледном лице, с тихим голосом, почти беззвучным. Лицо Савинкова изрезано морщинами, непроницаемый взгляд временами зажигается, но в общем кажется каким-то отчужденным…» Черчиллю Савинков показался «странным и зловещим человеком», однако нашел он в нем то главное, что его интересовало: непримиримость в борьбе с Советской властью, личную смелость, редкую выносливость.

Локкарт в своих мемуарах отмечает умение Савинкова «зажигать» слушателей, хотя и рассказывает о его бешеном честолюбии и любви к роскошной жизни.

Кстати, об этих чертах характера Савинкова я узнал недавно, прочтя книгу Льва Никулина «Мертвая зыбь». Один из деятелей савинковского подполья в России Стауниц говорит о нем: «Человек для него спичка: понадобился — взял, потом сломал и бросил…»

Данная Савинкову характеристика достаточно иронична, но полностью соответствует истине. Именно таким был этот авантюрист.

В губотделе ГПУ, несмотря на ранний час, жизнь шла своим чередом: дежурный разговаривал по телефону, сменились на посту часовые, у дверей кабинета встретила меня озабоченная шифровальщица: