Солдат на войне. Фронтовые хроники обер-лейтенанта вермахта. 1939 – 1945 - Прюллер Вильгельм - Страница 6

Мы ушли не очень далеко. Застряли в следующем поселке. Несколько часов назад подразделение польских саперов снялось со своих позиций, оставив понтоны, свои тяжелые пулеметы, боевую технику и даже радиостанцию. Никогда еще нам не доставалась радиостанция в рабочем состоянии. Мы слушаем новости из Лемберга (Львова). Возможно, это единственная польская радиостанция, которая еще работает. Там говорят, что немецкие войска выбиты из пригородов Варшавы, что английские бомбардировщики бомбят Берлин каждый день, что французское зенитное орудие у границы сбило множество немецких бомбардировщиков, что немецкие войска находятся в 260 км от Лемберга, что они окружены польскими частями…

Все ложь и клевета. Например, мы находимся ровно в 65 км от Лемберга. Так говорит надпись на дорожном знаке прямо перед нами. Затем мы слушаем танцевальную музыку. Это полезно во время войны!

Утром мы занимаем свои позиции, потому что не уверены в том, не вернутся ли поляки. Мы покупаем молоко и яйца. В 14.00 мы отправляемся на Лемберг… В 16.00 делаем остановку. Здесь нас догоняет Маркль. Слава богу! Приходит наш лейтенант с новостями о том, что Лемберг только что пал.[18] Теперь мы, конечно, поедем еще куданибудь.

Ночью у нас была возможность получить прекрасный опыт: в 21.00 наш эскадрон получил приказ спешиться. Наша дивизия заняла позиции в Раве-Русской. В окрестностях, наверное, находится некоторое количество нежелающих сдаться поляков. Вероятно, кавалерия. Кто-то из местных показывает нам дорогу. Мы углубляемся в лес, но там не находим ничего. Тогда начинается совещание. Конечно, прочесывать лес в полной темноте опасно. Полчаса спора проходит в приведении доводов за и против. Мы прочесываем лес. Ничего. На возвышенности подразделения собираются друг с другом вместе, и мы переходим в следующий лес. Впереди нас слышатся многочисленные крики. Кучка поляков поднимается и широкими жестами просит нас не причинять им вреда. Они сдаются. Здесь восемь польских солдат, которые давно уже выбросили свое оружие. Они мирно спали в сене и совсем не слышали нашего приближения; их разбудил лишь звук разрыва ручной гранаты.

Весь наш эскадрон, около 250 человек, может гордиться тем, что пленил восемь безоружных солдат! Конечно, все мы были раздражены.

В 23.30 мы возвращаемся к машинам и устраиваемся спать, кто как может. Сегодня я все еще жив, как и ты, как и Лоре! Все трое!

Вчера, когда мы входили в город (Хрубещув), я заметил, что население выстраивается на улицах и поднимает руки в знак того, что сдается. Сегодня я узнал, что они ожидали прибытия польских войск. Можешь себе представить, какими перекошенными были их лица!

В 11.30 мы продолжаем движение, теперь в сторону Хелма. В поселке по дороге нас обстреляли. Мы берем поселок штурмом. Противник отступил через реку на другую окраину поселка. Я со своими людьми преследую его, пока остальные прочесывают дома. В течение двух полных часов я со своими солдатами лежу и веду бой с противником.

Через несколько часов ко мне подходит обер-лейтенант; в 18.00 меня сменили. Во второй половине дня заставили открыть все еврейские магазины, и теперь гражданское население грабит их. Нигде невозможно достать шоколад и сигареты.

Вечером мы отправились дальше. До того как мы заняли позиции, по нам открыли убийственный перекрестный огонь: поляки с большим шумом попытались устроить tour de force, решив отбить поселок штурмом. Их атаку, разумеется, отразили. Нам пришлось провести ночь под открытым небом. Сегодня я все еще жив, как и ты и Лоре! Все мы!

16 сентября 1939 г.

В 3.00 наша артиллерия открыла огонь. Я сомневаюсь, что от соседнего поселка остался хоть один целый камень. Польские бомбардировщики попытались атаковать нас, но наше зенитное орудие вовремя открыло по ним огонь, и поляки сразу же исчезли.

Утром мы немного вернулись назад и свернули на другую дорогу, лучшую из тех, по которым мы ездили, начиная с 1 сентября. Хорошо мощенную и, что самое главное, совершенно без пыли. Наша одежда и тела обычно покрыты толстым слоем пыли уже через несколько минут после того, как мы начинаем свой путь.

Этой ночью произошло действительно нечто. Только свистели пули! Это очень любопытное ощущение – слышать пули над тобой и рядом с тобой, не знаю даже, попадут ли они в тебя. Когда ты слышишь это, то бросаешься ничком на землю, по крайней мере после первых выстрелов. Или взять минометный и артиллерийский огонь: ты слышишь его задолго до того, как он тебя настигнет. И никогда не знаешь, где приземлятся снаряды. Если ты находишься на открытом пространстве, то у тебя действительно нет никакого надежного укрытия. Что ж, тем не менее все будет так, как решит судьба. Ничего не поделаешь, остается только скрестить пальцы. Если Господь позволит, я вернусь домой раненым или даже целым и здоровым или… не стоит об этом. Увидим.

14.30. Мы прибыли в довольно большой город Замосць. Въезд туда был опоясан линиями брошенных поляками окопов. Первые дома были полностью разрушены нашей артиллерией: ужасное зрелище.

Уже полночь. Сегодня я все еще жив, как и ты с Лоре. Все мы!

В 1.00 ночи мы наконец получили вечернюю горячую пищу: черный кофе! В 4.00 мы снова были на ногах и переносили наши позиции вперед. Я так хочу спать, что не думаю, что смогу выдержать. Вряд ли мы за всю последнюю неделю спали больше 15 часов. Теперь уже мне днем очень трудно даже просто стоять прямо, так как последние три недели стали для меня невероятно изматывающими. А когда мы сидим в машинах, наши задницы уже через полчаса начинают так ныть, что приходится снова вставать. Как хорошо было бы пройти пешком хоть несколько километров.

Я почти забыл рассказать, что с нами вместе сражаются два польских солдата-фольксдойче, предки которых были немцами. Они добровольно присоединились к нам, и трудно себе вообразить лучших товарищей.

Сегодня воскресенье. Хенни, ты помнишь, как часто по воскресным дням я хотел послушать Hafenkonzert,[19] но настолько уставал, что не мог не заснуть снова?

Теперь я три воскресенья подряд лежу в грязи, и как я был бы счастлив снова оказаться дома, лежать в постели и слушать радио. Во время войны приходится пройти через многое, но многое делать трудно или даже невозможно. А те, кому не пришлось сражаться на фронте, не знают, что такое война. Правда, есть такое, что все равно должно быть сделано, и должны быть люди, которые должны делать это. Но фронт есть фронт. Здесь нет вопросов, и здесь совсем нелегко. Я и мои товарищи лично видим это все время.

Двое наших офицеров реквизировали частный автомобиль и теперь колесят на нем туда-сюда. Каждый из них прибавил по 15 кг. А мы? Штаны, в которые мы прежде не могли даже влезть, теперь нам велики. Но несмотря на это, я не хочу уезжать с фронта – ни при каких обстоятельствах. И если бы мне довелось получить ранение и вылечиться, я первым делом поспешил бы сюда снова, и сделал бы это с удовольствием.

Сегодня я все еще жив, как и вы с Лоре. Все мы!

Ночью шел проливной дождь. Неприятно, когда тебе приходится лежать в чистом поле и быть начеку, не имея над собой никакого укрытия от дождя. А ведь вчера нас должны были сменить.

Так нам теперь приходится принимать пищу – в самое неподходящее время. Черный кофе на завтрак, хотя обычно мы не получаем его совсем. На обед – горячий Eintopf,[20] который обычно привозят на закате или ночью.

На ужин – чай, который мы получаем в час или два ночи. Можешь себе представить, как сытно нас кормят! Однако это не просто ошибка со стороны командования вермахта, поскольку данное упущение имеет место повсюду, начиная с самого мелкого подразделения, как в данном случае с нашим эскадроном.