Экзамен по социализации (СИ) - Алексеева Оксана - Страница 23

— Не очень, — Макс уже примерно осознавал, зачем Сан Санычу на старости лет понадобился сын, который «может за себя постоять», но ему требовались подробности.

— Соловченко получает право на наследство только и только в том случае, если прямых наследников нет. Если ты, например, просто не доживешь до момента вступления в наследство — а это полгода после кончины завещателя — следующим наследником становится Алена, даже без завещания, как наследник первой очереди. Таким образом, пока ты жив, никто про Алену и не вспомнит. Ты в списке смертников будешь стоять перед ней.

Вот. Теперь понятно. Он брал из детдома не сына, а щит перед своей дочерью. Можно сказать, что Сан Саныч не прогадал, выбрав на эту роль единственного, кто сможет с ней справиться и понять причины такого цинизма.

— То есть вы уверены в том, что это именно Святоша пытался вас убить? Ему нужен ваш бизнес полностью, а не какая-то там управленческая должность.

— Теперь уже уверен, — отозвался Сан Саныч.

— Я все равно не понимаю, — размышлял Макс. — Если вы так сильно боитесь за дочь, то почему бы просто не написать завещание в его пользу? Отдайте ему все, пусть подавится. Ведь он в любом случае останется в верхушке вашей сети, продолжая грести бабло. Алене вашей все равно из этого ничего не перепадет. Ради чего риск?

Ответил ему снова юрист:

— Максим, я же тебе объяснил. У Алены останется первостепенное право оспорить завещание, наш суд в таких делах обычно принимает сторону прямых наследников. Даже если все просто подарить Соловченко, он ее уберет для подстраховки. Поэтому это не вариант.

— Теперь ясно. И что я должен делать?

— Когда тебе исполняется восемнадцать? Через семь дней? — Макс кивнул приемному отцу. — Я постараюсь прожить и это время, и гораздо дольше. Но что-то сомневаюсь, что буду высылать тебе новогодние подарки. Сразу после моей смерти Юра подаст документы об оглашении завещания и все, что там нужно. Но до вступления в наследство, то есть шесть месяцев, ты должен быть в недосягаемости от Святоши. Поэтому берешь свою сестру и укатываешь куда подальше, где он тебя не достанет. Понял?

— Почему только шесть месяцев? А потом? Разве он не захочет достать меня потом?

— А потом, — это уже снова Юрий Никитич, — смысла не будет. После того, как ты вступишь в наследство, у него уже не будет никакой юридической возможности его получить. И если он не захочет терять свое место, то ему сразу станет выгодно, чтобы ты жил. Соображаешь, какая игра? Если протянешь полгода, потом будешь жить припеваючи.

— Я могу просто убить его. Прямо сегодня, — пожал плечами Макс, который всегда искал более простые пути.

— Сынок, — улыбнулся мужчина, — ну что же ты как маленький. Я сколько раз тебе объяснял? Он сейчас во главе структуры, хоть и не собственник — убей его, и вся структура встанет против тебя. И тогда тебе уж не дадут жизни ни через полгода, ни через год.

— Ладно, я все понял. И желаю вам дожить до новогодних подарков. Мне будет жаль… когда… Но я уеду с Мирой, как вы и сказали. Только один вопрос напоследок — что мне потом делать со всей этой индустрией?

— Что хочешь! — вот теперь голос Сан Саныча стал гораздо тише, чем вначале. Похоже, сильно переутомился. — Что хочешь, то и делай. Возглавляй. Или просто получай свои дивиденды — Святоша их тебе отработает, мало не будет. Или разрушь ее со временем и продай по кирпичикам — мне все равно. А потом, когда все закончится, отправь моей Аленке новогодний подарок от меня.

Сан Саныч уснул до того, как Максим успел выйти из палаты. Но его окликнул юрист:

— Максим, — очень тихо, почти шепотом. — Не вздумай приезжать на похороны. Отдай свой долг человеку, который очень старался быть тебе отцом — выживи.

Документы из детского дома они забрали первого сентября, как только стали совершеннолетними. Потом из школы. Перевод денег с открытых Сан Санычем счетов на новые, чтобы невозможно было отследить. И другие формальности, которые и обусловили опоздание Танаевых на начало учебного года в языковой профильной гимназии.

Они сразу сошлись во мнениях, что сейчас наступил тот самый момент, когда стоит проверить город и школу — координаты, оставленные 5-1п. Прошло уже много времени, возможно, что там уже никого и нет. В том числе и ловушки. Мира пошла на эту уступку брату, понимая, что его туда тянет. Так почему бы не сейчас?

Пройти собеседование в гимназии не составило труда. Правда, Макса очень уговаривали пойти в 11 «Б» — там детей меньше, а его немецкий звучал просто потрясающе. В Организации у Макса вторым был именно он, и Танаевы рассудили, что лучше делать сначала ставку на немецкий, поскольку там нехватка учеников. А им непременно надо было поступить. Но после зачисления Макс отказался заниматься отдельно от сестры, и учителя были вынуждены уступить, потому что английский тоже у обоих звучал потрясающе.

Они и не думали сразу же столкнуться с кем-то из Первого Потока, гарцующим по коридорам. Не найдя вообще никаких зацепок, они решили задержаться там, где им понравилось. И оставалась вероятность, что оставивший сообщение наведается сюда позже.

Жизнь моя менялась в корне и слишком быстро. После того, как Макс насильно отсадил от меня Белова, ругаться с тем стало просто как-то несподручно. Он, кстати, тоже заметно остыл — возможно, что наше пребывание в одной компании все же снизило степень его ненависти ко мне, или он не хотел портить отношения с близнецами. Не только он — никто не хотел портить отношения с близнецами, а это значит, что меня просто продолжали игнорировать, но никаких активных действий ко мне больше никто не применял. Я даже начала ходить в общую столовую и больше не боялась одна пройти по коридорам. Слишком быстро все изменилось в лучшую сторону. Думаю, именно это и повлекло за собой мои дальнейшие ошибки. Дело в том, что в последние два года я привыкла себя во всем ограничивать, к беспросветному одиночеству; но в течение этого времени во мне взрослела девушка со своими желаниями. Я хотела быть, как все — гулять с друзьями, получать внимание от мальчиков, обсуждать с кем-то свои дела. И очень часто плакала не из-за физических, а именно моральных страданий, проклиная мимо проходящую жизнь. А неудовлетворенные желания не исчезают — они ждут своего часа, зреют, чтобы потом вылиться в гипетрофированной форме. Поэтому я почти сразу ощутила эйфорию от этих изменений, пытаясь компенсировать все упущенное.

С Мирой отношения становились все более близкими — каждый день мы шли домой вместе, очень много времени проводили рядом. Едва расставшись, я тут же снова набирала ее номер, чтобы обсудить очередное мелкое событие. Уверена, что я была немного навязчива, но Мира ничем не демонстрировала свое недовольство. Она была очень странной, и наверное, только поэтому принимала всю меня — со всеми достоинствами и недостатками. Мы часто ходили с ней по магазинам, когда Макс и Белов оставались на тренировки по баскетболу, или в кино, или в кафе. Даже посещение школы теперь стало радостью — я будто не могла остановиться, отвоевывая обратно свое место в пространстве. Например, не стала на уроках физкультуры сторониться остальных по старой привычке, садилась прямо в центре лавки, когда парни играли, в душ шла первая — я будто даже провоцировала их: ну же, только подайте голос протеста! Я и без Танаевых вас тут всех в щепки разнесу! Это сложно объяснить, но одноклассники будто подсознательно это чувствовали и не нарывались. Со временем даже прекратились шепотки за моей спиной. Да, они и сейчас, наверное, могли бы бросить мою обувь в унитаз или сказать что-то унизительное — я бы снова могла стать пострадавшей, но уже никогда — жертвой. Вот в чем отличие, оказывается. Но они и этого не делали. А может, Мира была права, и всем уже давно эта травля надоела? И после того, как даже Белов покинул поле боя, остальные окончательно потеряли интерес.