Der Architekt. Проект Германия - Мартьянов Андрей Леонидович - Страница 66

Советский Союз выразил «крайнее недоумение», одновременно потребовав выхода из северных портов английских военных кораблей, ведших конвои до «полного прояснения причин инцидентов в Азербайджане и Персии».

Появилась неподтвержденная информация о том, что крейсер «Эмден» якобы открыл огонь в Архангельске.

Из транзитных портов Рейкьявик, Акранес и Квалфьордур сообщили, что британские военные власти в Исландии арестовали девять русских транспортов со всем экипажем. Американцы не вмешивались, наблюдая.

Босфор и Дарданеллы пока оставались под контролем Турции, пускай малочисленные русские части стояли всего в двух сотнях километров от Константинополя.

Москва — Пехлеви,

декабрь 1942 года — январь 1943 года

Бездействие и праздность комиссару Шмулевичу были противны. Так противны — сил нет. Еще с Гражданской Шмулевич привык подниматься на рассвете и трудиться, причем под этим словом можно было понимать лихую конную атаку на басмачей под Кокандом, кропотливую работу с документами в органах ГПУ-НКВД или планирование операций партизанского отряда, боровшегося с фашистами в Советской Белоруссии.

Едва не полный месяц в ноябре-декабре 1942 года Семену Эфраимовичу пришлось вынужденно бездельничать, отчего комиссар едва на стенку не лез. Курирующие Шмулевича товарищи из Управления Особых отделов исправно поставляли ему контрамарки в московские театры и билеты в кинематограф, приносили требуемые книги, но всеми этими культурными мероприятиями развеять тоску комиссара не могли никак.

После памятной кремлевской встречи никто из высокопоставленных товарищей Шмулевича к себе не приглашал — разве что Лаврентий Павлович Берия на прощание попросил оформить «показания» как полагается, в письменном виде, и передать через капитана Леонтьева.

И еще раз напоминаю, товарищ комиссар, молчание — золото.

Поняли?

Как не понять, товарищ нарком.

А дальше — тишина. Наверху будто решали, куда бы пристроить Шмулевича. Возвращать самолетом в отряд, как и просил? Невозможно, проще и дешевле сразу сдать в гестапо: носителя государственных секретов такого уровня на оккупированную территорию никто не отпустит.

Более того, Леонтьев сообщил, что людей, близко причастных к Свенцянской истории, решено спешно эвакуировать на Большую землю.

Всех, кто видел человека в бежево-коричневом френче, того самого, что умер в лазарете, а потом канул в бездонный омут белорусского болота. Доктора Раппопорта, командира «чертовой дюжины» Бутаева, вестового Степку и еще нескольких, кого поименно назвал Шмулевич.

Никак нельзя допустить, чтобы они попали в руки врага — по донесениям, немцы развернули на партизан самую ретивую охоту, и причина была вполне прозрачна: им требуются доказательства смерти (или не-смерти) помянутого человека во френче.

И ведь получилось, вывезли, с привлечением отлично знакомого комиссару летчика Тихомолова из 750-го полка АДД. Шмулевичу дозволили встретить знакомый «Дуглас» на аэродроме в Измайлово. Заодно притащили чудом выжившего немецкого генерала авиации.

Степку определили в военное училище в Москве, благо возраст уже позволял. Через полтора года станет лейтенантом РККА.

Павла Бутаева после проверки органами как окруженца 1941 года отправили от греха подальше на Дальневосточный фронт, в тамошний осназ.

Доктору Раппопорту с женой нашли места в одном из госпиталей в подмосковном Калининграде, дали комнату. Семья усыновила эвакуированного ленинградского сироту.

У Степки конфисковали трофейный Железный крест, присовокупив к делу. Всем настрого указали держать языки за зубами, иначе…

Сами знаете, не дети.

Шмулевич, как и сказано, пребывал в неизбывной тоске. Написал шесть рапортов с просьбой отправить в действующую армию, однако положительного ответа не получил. Капитан Леонтьев, три-четыре раза в неделю навещавший подопечного, утешал: подождите, вы же видите, какие дела творятся! Не беспокойтесь, о вас не забыли.

Дела творились и впрямь из ряда вон — наше наступление под Сталинградом, армия Паулюса окружена и обязательно будет разгромлена. Удивительная чехарда в самой Германии, «Правда» с «Известиями Советов депутатов трудящихся СССР» публиковали сообщения одно невероятнее другого — новый канцлер Шпеер буквально вырезал всю нацистскую верхушку за единичными исключениями.

Дошло до того, что даже товарищ Илья Эренбург отозвался о герре Шпеере с некоей долей симпатии: «Инженер-буржуа сделал то, чего в начале тридцатых не сумели все германские социал-демократы, предатели рабочего класса, вместе взятые».

Шмулевич не без удовлетворения отметил несколько раз встретившуюся в газетах знакомую формулу «буржуазно-демократическая революция», пускай эта революция и не добилась главного — полного уничтожения фашизма и отказа «Тысячелетнего рейха» от своих безумных притязаний.

Ничего, писала «Правда», Красная армия обязательно наставит немецких капиталистов и недобитых наци на путь истинный.

Наконец свершилось. Объявился товарищ Леонтьев и приказал собраться в пять минут. Форма одежды… Ну не парадная, конечно, таковой у вас пока нет, а соответствующая.

Вас спешно вызывают.

Большая Лубянка.

Любопытно. Значит, судьба решена.

«Эмка» въехала во внутренний двор одного из самых знаменитых зданий Советского Союза. Пост охраны. Короткий коридор, лифт. Еще один коридор, мягко освещенный, с красно-зеленой ковровой дорожкой. В секретарской за столом человек средних лет кавказского облика с петлицами старшего майора НКВД. Представился — Мамулов, начальник секретариата. Шинель можете снять, товарищ Шмулевич, вот вешалка.

Пройдите в кабинет.

— Здравствуйте, — быстро сказал нарком. Комиссар вытянулся. — Да бросьте вы, не на плацу… Присядьте.

Слева в дальнем углу стоял письменный стол, рядом маленький столик с батареей разноцветных телефонов. В центре кабинета большой прямоугольный стол для совещаний со стульями по обе стороны и председательским креслом во главе.

В нем и расположился Лаврентий Павлович — вновь в статском: строгий черный костюм с темно-фиолетовым галстуком.

Блеснули стеклышки пенсне.

— Угощать не буду, не посетуйте, — продолжил народный комиссар. — Крайне занят, едва сумел выкроить для вас, Семен Эфраимович, десять минут. Вы бывали за границей прежде?

Шмулевич опешил. Это-то здесь при чем?

— Никак нет, товарищ Берия. Если не считать поездку в Варшаву, в юности, но то было до революции и Польша заграницей не считалась.

— Замечательно, теперь получите незаменимый опыт, — просто сказал нарком. — Вам доверяется важное задание партии. Отправитесь в Иран.

— К-куда? — невольно вырвалось у Шмулевича.

— Иран. Персия. Вы что же, географию в прогимназии не учили? Инструктаж получите тотчас, в Пятом иностранном отделе наркомата. Но вызвал я вас не для этого…

Берия поднялся, подошел к своему рабочему столу, взял в руки лист твердой типографской бумаги и маленькую красную коробочку. Кивком подозвал Шмулевича.

— Разрешите поздравить вас с присвоением внеочередного звания майора государственной безопасности. А лично от товарища Сталина и политбюро ЦК ВКП(б) позвольте вручить…

Коробочка открылась.

Орден Ленина.

— Наградной лист примите.

— Служу трудовому народу!

— Вот и служите, товарищ Шмулевич. — Берия, когда был предельно серьезен, говорил вообще без грузинского акцента. — Родина и партия, как отметил товарищ Сталин, не забудут ваших заслуг. Можете быть свободны, вас проводят куда следует.

Шмулевич вздернул бровь, услышав донельзя знакомую и двусмысленную формулировку. Берия весело фыркнул:

— Куда следует — это на инструктаж. Идите.

Без посадок аэроплан обычно шел от Москвы до Баку шесть с половиной часов, но была предусмотрена остановка в Куйбышеве — забрать груз и двоих пассажиров. Так оно даже безопаснее, чем напрямую, пролетая вблизи от линии фронта. ПС-84 принадлежал Главному управлению пограничной и внутренней охраны НКВД СССР — не такой комфортабельный и скоростной, как «Скайтрэйн» или его родной брат «Дакота», но лучше отправляться в дальний путь самолетом, чем несколько дней трястись в поезде.