Der Architekt. Проект Германия - Мартьянов Андрей Леонидович - Страница 61

— Для начала передать общий список. Ясно намекнуть, что тех, в ком советское правительство заинтересовано, мы можем отпустить без всяких условий. Ограниченное число, пятерых или семерых. Зачем начать осторожную торговлю по дальнейшему обмену.

— Стоп-стоп, — Рейнхард Гейдрих подался вперед. — Кажется, я сообразил… В первоначальный список можно включить некоего Андрея Власова, генерал-лейтенанта, пошедшего на сотрудничество с нами после пленения в июле сорок второго… Он сейчас здесь, в Берлине, в распоряжении армейского отдела «Wehrmahts Propaganda». При Гиммлере Власовым интересовалось СД, но дальше нескольких допросов дело не пошло. Лично я считаю затею с образованием русских вооруженных частей под эгидой Вермахта бесперспективной, а Власов успел сделать несколько громких заявлений…[38] Как Сталин относится к предателям, вам объяснять не нужно.

— Шаг абсолютно иезуитский, — сказал я.

— А мы с вами не в гольф играем, доктор Шпеер. Предпочитаю быть живым иезуитом, чем повешенным филантропом. — Гейдрих повернулся к Шуленбургу. — Граф, как полагаете, русские клюнут?

— На такую приманку могут и клюнуть, — согласился министр иностранных дел. — Кроме того, доктор Шпеер, есть еще один важный аспект. Ваш брат…

Я угрюмо замолчал. Сведений о судьбе Эрнста не было никаких. В декабре я просил фельдмаршала Мильха через летчиков, снабжавших Сталинградский «котел», узнать хоть что-нибудь, но Второй танковый полк был разгромлен, выжившие влились в пехотные подразделения, продолжавшие сопротивление, и капитан Эрнст Шпеер окончательно потерялся. Говоря военным языком — пропал без вести.

Убежден, Эрнст убит или умер от тифа. Есть мизерная вероятность, что он в плену, и этого я боюсь больше всего: русские могут использовать его в целях пропаганды или шантажа, ставя меня перед выбором — родной брат или интересы Германии.

— У нас отыщется равноценный обмен, — продолжил Шуленбург. — Сын Сталина, Яков. Он содержится в Любеке, Oflag[39] X–C, я проверил через ведомство рейхсфюрера.

Точно. Я вспомнил газетные публикации в конце лета 1941 года, было несколько заметок о пленении родного сына советского вождя. Фюрер во время одного из бесчисленных вечерних монологов высказывался по этому поводу в том смысле, что Сталин оказался невероятно беспечен и самонадеян, послав сына на фронт.

— Главное, чтобы они проявили интерес, — сказал граф. — Это непреложный закон дипломатии: если противник пошел на контакт, значит, имеются некие точки соприкосновения. Будет хуже, если в ответ мы получим лишь гробовое молчание.

— Попытайтесь, — нейтральным тоном сказал Гейдрих. — Но я не понимаю, каков конечный смысл?

— Будем смотреть в развитии. Для начала — наладить приемлемое общение, пусть через посредничество. Никогда не ошибается лишь тот, кто ничего не делает.

— Резонно, — кивнул рейхсфюрер. — Но я предпочитаю оставаться в лагере скептиков.

— «Если же траву полевую, которая сегодня есть, а завтра будет брошена в печь, Бог так одевает, кольми паче вас, маловеры!»,[40] — парировал Шуленбург цитатой из Библии. — Надо использовать любой, самый мимолетный шанс.

— Я поеду сама! — не терпящим возражений тоном заявила Луиза Шпеер. — Слышишь, сама! Пусть русские видят, что мы им доверяем! Если со мной что-то случится — что ж, судьба!

Спорить с моей матерью всегда было бесполезно. Дореволюционное воспитание, издержки XIX века. Формула «Почитай отца твоего и матерь твою» вбита в мамину голову накрепко, оспаривание так же невозможно и немыслимо, как сказочный «дождик снизу вверх». Сын фрау Луизы может быть кем угодно, свинопасом, пролетарием или рейхсканцлером — да хоть папой римским! — но авторитет матери для него непререкаем.

Прошла неделя с необычной инициативы Вернера фон дер Шуленбурга. Молотов ответил. Очень сухо, холодно и немногословно, но — ответил, причем без оскорблений и обвинений в стиле Уинстона Черчилля. Русским чужда вульгарность.

Была выражена заинтересованность «в отдельных предложениях германской стороны». Представитель Советского Союза может встретиться с дипломатом, представляющим Германию, в Стокгольме, все контакты осуществляются через господина Кристиана Гюнтера. Должна соблюдаться строжайшая конфиденциальность, в противном случае согласие будет незамедлительно отозвано.

Шуленбург, взяв мой «Кондор», ринулся в Стокгольм. Три дня тяжелейших переговоров с мадам Коллонтай («Та еще штучка! — по недипломатичному выражению графа, — большевичка, радикальнее любого нашего штурмфюрера конца двадцатых годов!»). Тем не менее Коллонтай в первую очередь являлась посланницей, обязанной скрупулезно выполнять инструкции из Москвы.

Итоги были очень скромные. Советское правительство с удовлетворением восприняло предложение Германии передать безо всяких дополнительных условий отдельных офицеров РККА, содержащихся в плену, но требует расширить первоначальный список до двадцати двух человек. Шуленбург, для вида помявшись, согласился.

СССР примет на своей территории делегацию Международного Красного Креста для наблюдения за состоянием германских военнопленных из бывшей Шестой армии Вермахта — этот процесс должен быть согласован по дипломатическим каналам с президентом МКК Максом Губером (Швейцария). В делегацию могут быть включены представители Германии. В свою очередь СССР требует аналогичной миссии в лагерях для военнопленных в Германской империи, где содержатся советские граждане.

Отдельное соглашение было достигнуто по проблеме «Яков — Эрнст». Бумаг никаких не подписывали, Коллонтай прямо сказала: эпоха письменных договоров с Германской империей закончилась в июне 1941 года, придется верить на слово. Но полученные ею из Кремля директивы недвусмысленны: советская сторона не возражает против равноценного обмена. Посредниками вновь выступят шведы. Однако у соответствующих инстанций Советского Союза в настоящий момент нет никакой информации о капитане Второго танкового полка Эрнсте Шпеере.

Шуленбург рискнул, сказав, что, даже если капитан Шпеер мертв и СССР предоставит свидетельства его смерти, лейтенант артиллерии Яков Джугашвили будет передан советскому посольству в Стокгольме. Но только когда появятся доказательства. Или тело.

— Вы уверены, что вправе ставить условия? — осведомилась у Шуленбурга Александра Коллонтай. — В Сталинграде десятки тысяч трупов. Многие захоронены. Никто не станет проводить массовую эксгумацию только ради того, чтобы найти одного-единственного капитана.

— Понимаю, — кивнул граф. — И потому надеюсь на ваше обещание, что поиски будут предприняты.

Консультации о дальнейшем частичном обмене пленными продолжатся на уровне полномочных представителей.

Вот, собственно, и всё. Более никаких подвижек. Однако вернувшийся в Берлин Вернер фон дер Шуленбург ощущал себя римским триумфатором: дело сдвинулось с мертвой точки. Контакт налажен.

Я совершил вопиющую глупость, рассказав об этом матери, а заодно учинив должностное преступление — факт переговоров в Стокгольме был настолько засекречен, что любой посторонний, случайно узнавший о встрече Шуленбурга и госпожи Коллонтай, навсегда отправился бы в подвалы внутренней тюрьмы РСХА.

Маму яростным пламенем жгла единственная мысль — Эрнст.

— Что надо сделать? Записаться в Красный Крест? — категорически настаивала она. — Ты обязан устроить мне встречу с принцем Карлом Кобургским,[41] я докажу ему, что эта поездка необходима!

— Мама! — Я старался не выйти из себя. — Поверь, делом Эрнста займутся профессионалы! Люди, работавшие по проблеме военнопленных с самого начала войны, а возможно и в Первую мировую! Что тебе делать в разрушенном Сталинграде? Узнав, кто ты такая, русские отправят тебя в Сибирь!