Der Architekt. Проект Германия - Мартьянов Андрей Леонидович - Страница 23

…Поздно вечером 6 ноября из Вайсрутении вернулась оперативная группа под руководством Отто Олендорфа. Мне немедленно позвонил Гейдрих: Шпеер, бросьте все дела, хотя бы и наиважнейшие! Я вас жду на Принц-Альбрехтштрассе, в штаб-квартире РСХА. Как можно быстрее!

Встретились мы не в бывшем кабинете Гиммлера на втором этаже, а в бомбоубежище под зданием. Неотлучный Карл Дитмар, фактически превратившийся в моего адъютанта от СД, провел через несколько постов по лестнице к полуподвалу, потом на старомодном лифте с ажурной решеткой вниз. Ярко освещенный коридор с не режущей глаз темно-салатовой краской на стенах и плиткой на полу. Направо толстенная герметичная дверь. За ней что-то вроде скромного зала для конференций: овальный стол, десяток стульев, место стенографиста, радиоточка.

— Никак не могу пожелать вам доброго вечера. — Меня встретил лично рейхсфюрер. — Новости обескураживающие, увы. Олендорф, штандартенфюрер Панцингер и гауптштурмфюрер Копков спустятся через две минуты. Могу предложить вам разве что минеральной воды.

— Что стряслось? — напряженно спросил я. По спине пробежали мурашки размером с гиппопотама. — Он жив?

— Дискуссионный вопрос, — мрачно отозвался Гейдрих. Когда шеф РСХА в дурном настроении, то благодаря античной формы носу и сдвинутым светлым бровям становится похож на горгулью-альбиноса. — Возникло столь неожиданное осложнение, что я, буду откровенен, напрочь обескуражен…

Объявился Отто Олендорф, по виду очень уставший, но как всегда элегантный и чисто выбритый. С Фридрихом Панцингером я был мимолетно знаком раньше — строгий, если не сказать насупленный тип в круглых очках. Хорст Копков, подтянутый крепкий молодой человек, неуловимо смахивающий на Гейдриха, только ниже ростом и волосы темные. Рейхсфюрер рекомендовал его как безупречного следователя и оперативника — схватывает на лету и гениально систематизирует информацию. В конце прошлого лета именно под его руководством были разгромлены несколько резидентур «Красной капеллы»; я видел доклад, представленный Гитлеру.

На привычное германское приветствие рейхсфюрер только отмахнулся — не до того, господа. В былые времена столь предосудительный жест выглядел бы святотатством.

— Докладывайте, бригадефюрер, — бросил Гейдрих. — Глава правительства обязан знать все подробности.

По счастью, Олендорф избежал мерзкого полицейского канцелярита, от которого у меня начинали ныть зубы: излагал просто, доходчиво и скрупулезно. Взрывное устройство оказалось в самолете перед вылетом из Смоленска. Покушение организовывала «армейская оппозиция», окопавшаяся при штабе группы армий «Центр»: офицеры, близкие к фельдмаршалу фон Клюге и лидеру заговорщиков в Вермахте генерал-майору Хеннингу фон Трескову.

Восстановить картину катастрофы труда не составляло: бомба сработала, вырвав сегмент из фюзеляжа самолета и повредив гидравлику. «Кондор» начал стремительно терять высоту. Воспользоваться системой аварийного спасения фюрер или не смог, или испугался — мало кто в этом мире может представить себе Адольфа Гитлера, прыгающего с парашютом.

Дальнейший ход событий стал фатальным: падение вблизи лагеря большевистских бандитов. Партизан, судя по оставленной стоянке, было довольно много — несколько десятков. Они первыми и обнаружили разбившийся «Кондор». Выгребли все бумаги подчистую, даже личные письма. Трупы оставили на месте. На болоте найдены все тела, за исключением четырех, причем с огромной долей вероятности предполагается, что двое — доктор Брандт и советник Штрауб — погибли во время взрыва: их вышвырнуло из салона. Отсутствуют тела генерала Кортена и…

— Иисусе, Мария и святой Варфоломей, — только и выдавил я. Воскликнул в сердцах: — Только не это!.. Вы хоть понимаете, о чем говорите?!

— Лучше, чем хотелось бы, — проронил Олендорф. — Копков?

— Мы убеждены, что фюрер погиб, — сказал Хорст Копков. — В момент падения самолета он, несомненно, находился на своем месте. Ремень кресла оторван, много крови. Судя по вырванным волосам, прилипшим к свернувшейся крови на кромке столика, он ударился головой, травма должна была оказаться смертельной.

— «Должна была» или «оказалась»?! — рявкнул я.

— Оказалась, — упрямо сказал гауптштурмфюрер. — Там же найдены… гм… частицы мозгового вещества, в Минске мы провели исследование биологического материала под микроскопом. Открытая травма черепа. После такого не выживают.

— Но почему исчезло тело? И куда подевался генерал Гюнтер Кортен?

— Не надо думать, что русские кромешные идиоты, — вмешался Гейдрих. — Читать они умеют, а учитывая, что до войны в школах СССР великолепно преподавали немецкий язык, среди партизан наверняка отыскался хоть один, способный разобрать документацию ОКВ-ОКХ, которой был доверху набит самолет! Прекрасный сюрприз для Вицлебена и Йодля — секретнейшие бумаги в руках противника! Русские, несомненно, узнали, кто именно свалился к ним на голову. И, предполагаю, забрали тело с собой. Трофей.

— Вы говорите чудовищные вещи, — потрясенно промямлил я. — Чудовищные!

— Правда частенько бывает устрашающей, — ничуть не смутился рейхсфюрер. — Принимайте ее такой, какая есть. Черт с ним, с Кортеном — что теперь прикажете делать нам? В свете изложенных фактов?

— Государственные похороны, незамедлительно, — отозвался Олендорф. — Открытый гроб, прощание. Найти в любом берлинском морге подходящее тело, загримировать. Нельзя дать русским такой козырь! Вообразите, что произойдет, если они переправят труп за линию фронта и выставят его на всеобщее обозрение в московском зоопарке?!

— Что с партизанами? — напрямую спросил Гейдрих.

— Пока ничего. Данный регион Вайсрутении — сплошные леса, болота и непроходимые дебри с редкими проселочными дорогами. Мы приблизительно определили направление, куда ушли бандиты — северо-восток, двумя или тремя группами. Поиски ведутся всеми наличными силами. У партизан очень сообразительный командир: моментально понял, что надо бежать без оглядки. Базу они покинули в тот же день.

— Вызовите сюда немедленно министра пропаганды Фриче, — распорядился Гейдрих. — Панцингер, вы изложите ему официальную версию и проинструктируете. С похоронами решим так: общее прощание со всеми погибшими, всеми до одного. В Потсдаме, Гарнизонная церковь… Объявить, что по завещанию фюрера погребение должно быть максимально скромным, не допустить массового паломничества — сейчас это не нужно. Затем — Танненбергский мемориал, захоронить рядом с Гинденбургом: символично и достаточно удалено от центра Германии. Шпеер, вы не возражаете?

— Нет, — кратко сказал я. — Но вы можете гарантировать…

— Сейчас, — отрубил Гейдрих, — я ничего не могу гарантировать. Ни-че-го. Фактор случайности, приведший нас к нынешнему положению, никто предвидеть не мог. Окажись я мистиком вроде Гиммлера, увидел бы в этом волю провидения. Однако предпочту остаться материалистом в большевистском понимании данного слова: благодаря цепи нелепых совпадений весь наш замысел оказался под угрозой. Придется исправлять. Олендорф, пожарную команду, как и прежде, возглавите вы — доведите дело до конца.

— Слушаюсь.

— Особое внимание на партизан. Если будет необходимо, запросите подкрепления из Германии — парашютистов Штудента, лучшие части СС, кого угодно! Только найдите их!

— А это не будет лишним? — спросил я. — Насколько я понимаю, противник обладает разветвленной сетью агентуры в Вайсрутении и прилегающих к ней районах Генерального округа Литва. Нашу активность немедленно заметят, и русские сделают однозначные выводы: германские силы что-то ищут, что-то крайне важное… Полагаю, красное подполье уже успело радировать о необычной находке. Зачем давать Москве пусть и косвенное, но подтверждение?

— Там не только предполагаемый, — Гейдрих слегка запнулся, — труп. У них в руках документы исключительной важности! Я в общих чертах представляю, что за бумаги могли находиться в самолете: оперативное планирование, свежие директивы войскам, инструкции ставки. Боже мой, недоумки из штаба фон Клюге преподнесли Вермахту подарочек в стилистике мадам Тофании ди Амадо![12] Впрочем… Вы правы, Шпеер, суета окажется слишком заметной. Олендорф, постарайтесь обойтись без ненужной энергичности. Внешне операция должна выглядеть как самая обычная охота за партизанами. И, как вы все понимаете, ни единое слово, произнесенное здесь, не должно выйти за эти стены.