Сталин. Вся жизнь - Радзинский Эдвард Станиславович - Страница 7

Она еще раз победила мужа, еще раз унизила его. После этого Бесо больше никогда не возвращался в Гори. Он исчез. Сверстники Сосо и его биографы пишут: «Погиб в пьяной драке».

А что говорил сам Сосо?

Через несколько лет после «смерти отца в пьяной драке», в 1909 году, он был в очередной раз арестован полицией за революционную деятельность и отправлен в Вологду. Сохранились «сведения о поднадзорном» из Дела № 136 Вологодского жандармского управления.

«Иосиф Виссарионов Джугашвили, грузин из крестьян. Имеет отца Виссариона Иванова 55 лет и мать Екатерину. Проживают: мать в Гори, отец ведет бродячую жизнь».

30 июня 1909 года вновь записано: «Отец Виссарион… ведет бродячую жизнь». И только в 1912 году в жандармских бумагах будут иные показания сына: «Отец умер, мать живет в Гори».

Что это? Его страсть запутывать жандармов? Или… отец действительно тогда был жив и где-то бродяжничал? И однажды попросту исчез? В пьяной драке когда-то погиб брат Бесо. Не попытались ли объяснить тем же исчезновение самого Бесо?

Тускла, одинакова горийская жизнь. Одним из самых сильных впечатлений Сосо была публичная казнь двух преступников.

13 февраля 1892 года. Тысячная толпа собралась у помоста. Отдельно в толпе – учащиеся и преподаватели духовного училища. Считалось, что зрелище казни должно внушать чувство неотвратимости возмездия, боязнь преступления.

Из воспоминаний Петра Капанадзе: «Мы были страшно подавлены казнью. Заповедь «не убий» не укладывалась с казнью двух крестьян. Во время казни оборвалась веревка, но повесили во второй раз».

В толпе у помоста были двое будущих знакомцев: Горький и Сосо. Горький описал казнь, а Сосо запомнил. И понял: можно нарушать заповеди. Может быть, тогда и зародилась в его голове мысль: а не обманывают ли его в духовном училище?

Начав подозревать, он никогда не мог остановиться.

В 1894 году Сосо блестяще закончил училище – «по первому разряду» – и поступил в первый класс Тифлисской духовной семи нарии.

Тифлис – веселый, пьяный, залитый солнцем город. Новый мир, который увидел маленький Сосо… Если взять «Каталог фотографических видов и типов Кавказа», изданный в начале века, вы увидите буйную тифлисскую толпу: важного грузина в черкеске, говорливых ремесленников, сидящих в своих мастерских, музыкантов-зурначей, удалых кинто – уличных торговцев, которые всегда навеселе…

Учащиеся жили в большом здании, отделенные стенами от полного соблазнов южного города. Суровый, аскетический дух служения Господу царил в семинарии.

Раннее утро, когда так хочется спать, но надо идти на молитву. Торопливое чаепитие, долгие классы, и опять молитва, затем скудный обед, короткая прогулка по городу. И вот уже закрылись ворота семинарии. В десять вечера, когда город только начинал жить, учащиеся уже отходили ко сну после молитвы. Так началась юность Сосо.

«Мы чувствовали себя как арестанты, которые должны провести здесь без вины молодые годы», – писал его соученик Иосиф Иремашвили.

Многие из этих пылких, рано созревших юношей были совсем не готовы к такому служению. И они нашли иное учение. Оно позволило им наслаждаться радостями жизни и одновременно удовлетворило ту жажду жертвенности, высокого смысла, которую поселили в них чтение святых книг и благородные мечты юности. Старшие мальчики рассказывали о неких запретных организациях. Как и первые христиане, члены этих организаций провозгласили своей целью жертвенное служение на благо человечества.

Российская империя – крестьянская страна с вековыми традициями рабства: только во второй половине XIX века было отменено крепостное право. Порой ее сотрясали кровавые крестьянские бунты, но так же кроваво они усмирялись. И опять в необозримой стране наступали покорность и сон разума.

«Нация рабов. Все рабы снизу доверху» – так сказал о своей стране один из зачинателей революционного движения, Николай Чернышевский. Старинная форма землевладения, господствующая в деревне, отчасти объясняла рабскую покорность – это была община, давно уничтоженная в Западной Европе. Отдельный крестьянин не имел права на землю, землей владели все. Община все решала коллективно. Любая бунтарская личность растворялась в этой массе – забитой и покорной.

Русские цари дорожили общиной, однако ее ценили и… первые революционеры. Но если царь видел в общине сохранение великого прошлого, то Герцен и Чернышевский – первые русские радикалы – увидели в ней великое будущее. Коллективная собственность, коллективные решения – это и были те социалистические инстинкты, которые позволят России миновать бессердечный капитализм и сразу войти в социализм. Для этого надобно только революционизировать неграмотного мужика. Нужны агитаторы, новые апостолы. «К топору зовите Русь!»

И царь, и революционеры были правы. Без общинного сознания были невозможны ни трехсотлетняя монархия Романовых, ни последующая победа большевиков. Хотя первый опыт встречи революционеров с реальным народом оказался печальным.

В 1874 году сотни молодых людей (как правило, из состоятельных семей) приняли фиктивные имена, раздобыли фальшивые паспорта и отправились звать к бунту русского мужика. Но «хождение в народ» встретило неприятие крестьян. Большинство неудачливых «апостолов» были схвачены полицией или самими мужиками.

Между тем развитие революционных идей бурно шло в среде интеллигенции. Одним из главных «властителей дум» русского народничества стал публицист Петр Ткачев. Уже в семнадцать лет, студентом юридического факультета Петербургского университета, он вступил в революционное движение, был арестован, посажен в Петропавловскую крепость… Впоследствии Ткачев сумел скрыться за границу, где стал признанным вождем русских якобинцев. В эмиграции издавал антиправительственный журнал «Набат», потом психически заболел и окончил жизнь в приюте для душевнобольных. Ему был всего сорок один год.

Ткачев провозглашает уже нечто новое. Оказывается, для успеха революции совсем не нужно общенародное восстание. Революция – дело узкого круга, ее успех может быть результатом удавшегося заговора революционеров-вождей. Они должны захватить власть в стране и уже потом преобразовать привыкшее к рабской покорности русское общество, на всех парах помчать русский народ в социализм – в светлое будущее. Но во имя светлого будущего предполагалось истребить большинство населения, которое по неразвитости будет мешать идти в рай социализма. Когда Ткачева спросили: «Сколько людей из старого общества придется уничтожить, чтобы создать счастливое будущее?», он ответил: «Нужно думать о том, сколько их можно будет оставить».

Среди столпов революционного народничества был Михаил Бакунин – отец русского анархизма. Его идеи легли в основу знаменитого «Катехизиса революционера», написанного Сергеем Нечаевым – создателем тайного общества с характерным названием «Народная расправа». «Катехизис» предписывал порвать с законами цивилизованного мира: «Наше дело – страшное, повсеместное разрушение… Быть беспощадным, но не ждать пощады к себе и быть готовым умереть. Для дела разрушения строя проникать во все круги общества, включая полицию… Эксплуатировать богатых и влиятельных людей, подчиняя их себе. Усугублять всеми средствами беды и несчастья народа, чтобы исчерпать его терпение и толкнуть на восстание… Соединиться с диким разбойничьим миром – этим единственным революционером в России…»

У каждого «посвященного» революционера должно быть под рукой несколько революционеров «второго и третьего разрядов», то есть не совсем посвященных. На них он должен смотреть как на «часть общего капитала, отданную в его полное распоряжение».

«Титан революции, один из пламенных революционеров» – так называл Бакунина Ильич», – вспоминал Владимир Бонч-Бруевич слова молодого Ленина.

Многие русские революционеры, которым было запрещено жить в столице, выбирали для жительства благодатный Тифлис. С ними часто встречались умные семинарские мальчики. Знакомится со ссыльными и Сосо. От них он и получил «Катехизис». После отбоя, при свете огарка, читал он новые заповеди.