Безатказнае арудие - Бэнкс Иэн М. - Страница 4

• Предыдущая
• 4/68
• Следующая

Невозможность контактировать с близкими расстраивала солдат, непривычных к войне и с младых ногтей имевших возможность связаться с кем угодно через базу, но по крайней мере в большинстве других частей они могли таким образом общаться друг с другом. На время данного задания им было запрещено даже это, так как существовала опасность, что они могут выдать себя, и потому имплантами было разрешено пользоваться только внутри закрытых транспортных средств.

Сессин оглянулся на бульбовидное рыло транспорта с припасами сразу же позади него, перекрывавшего дальнейший обзор, спереди он тоже мог видеть только заднюю часть груженного оружием химерика. Он нырнул внутрь своего камнехода и захлопнул крышку люка.

Внутри камнехода было тепло, пахло маслом и пластиком; за два дня, что прошли со времени их выезда из новопостроенного гидроватора у раздвижной плотины против крепостной башни, он успел привыкнуть к ворчанию двигателя, к характерному машинному запаху внутри. Возможно, ее герметичная, ворчащая краснота чем-то напоминала чрево.

Сессин расположился на командирском сиденье и снял перчатки.

– Люк закрыт, – сказал он.

– Так точно, закрыт, сэр, – кивнула капитан камнехода, повернувшись через плечо.

Водитель рядом с ней крутил баранку машины, не сводя глаз с четкого изображения местности впереди на экране всеполосного дисплея.

– Связь? – спросил Сессин у связиста. Молодой лейтенант кивнул. Его трясло. Вид у него был испуганный, кожа посерела. Что же это за новости такие, подумал Сессин, и у него засосало под ложечкой.

– Получили, сэр, – сказала капитан, не отрывая глаз от экрана. – Новый код – рутина.

– Рутина? – переспросил Сессин, разглядывая перекошенное страхом лицо лейтенанта. Что тут происходило?

– Я… я слышал… – начал связист, потом проглотил слюну. – Я слышал и кое-что еще, сэр. По жесткому каналу машины. Сведения разведки, – заикаясь произнес он. Он облизнул губы и положил трясущуюся руку на консоль аппарата.

Капитан заерзала на своем сиденье, нахмурилась.

– Что?

Лейтенант взглянул на нее, потом сказал Сессину:

– У них наблюдатель на северной стене, сэр. Он сообщает… – Молодой человек заколебался, а потом выпалил: – О воздушной атаке.

– Что? – вскрикнула капитан и, подавшись вперед, стала нажимать на кнопки пульта управления. Потом она откинулась к спинке, руку поднесла к уху, а глаза закрыла.

– О воздушной атаке, сэр, – повторил лейтенант. В глазах у него появились слезы, он поглядел вверх, на люк.

Капитан что-то пробормотала. Водитель принялся насвистывать. Сессин молчал, не зная, что сказать. Он запрыгнул на смотровую платформу и снова откинул крышку люка, не забыв в последний момент вскрикнуть: «Люк открыт!» Снаружи его тут же окутали облака дыма и пара. Он поднял бинокль.

Не успел он поднести тот к глазам, как услыхал два выстрела внизу, в машине, затем еще два. Камнеход накренился и вильнул вправо.

Сессин нырнул в люк и, делая это, понял, что, возможно, совершил страшную ошибку.

Рука Сессина потянулась к его собственному пистолету. Он ощутил тошнотворно-сладковатый запах горелого мяса и увидел перед собой искаженное ужасом лицо связиста, наводящего на него пистолет.

Два тела в передней части камнехода безжизненно раскачивались – машина преодолевала какое-то препятствие. Лейтенант уперся свободной рукой в потолок машины и втянул носом воздух. Сессин выкинул одну руку вперед, другой вытаскивая пистолет.

– Эй…

– Извините, сэр!

И тогда мир вспыхнул и Сессин почувствовал сильнейший удар в нижнюю челюсть. Он упал, зная, что умирает, он падал в облаке дыма, ударился о пол, он уже не чувствовал боли, и шум уже не доходил до его ушей, в нем не осталось ни дыхания, ни способности дышать, и прошло еще одно страшное мгновение, и он ощутил, как молодой лейтенант склонился над ним и приставил пистолет к затылку, и он еще успел подумать: «За что?» – и умер.

Праснулся. Аделся. Пазафтракал. Поговорил с муравьем Эргейтс каторая сказала, ты, мистер Баскул, ф паследние время фсе работал, работал и работал, можна и атдахнуть. Йа сагласился и тагда мы ришили, что нужно павидать мистера Золипарию в глазном йаблаке горгульи Розбрит.

Йа ришил, что нужна сначала сагласавать это с надлижащими властями, чтобы избежать вазможных неприятнастей (вроде тех, чта были в прошлый рас), и патаму йа атправился к наставнику Скалопину.

Канечно, малодой Баскул, гаварит он, абязанастей у тибя сиводня пачти никаких так что можишь взять выхадной. Сваи утриние паситения ты уже сделал?

Канечшна, сказал йа, что было ни сафсем так, даже сафсем ни так, если уш па правди, но йа всегда смагу это сделать па пути.

А эта у тибя что в каропке? спрашивает он.

Эта муравей, гаварю йа и памахиваю каропкой перит йево лицом.

Так это твой малинький дружок, да? Йа слышал, что у тибя есть звирек. Покажи-ка мне иво.

Эта ни звирек, это друк. Вы были правы ф первый рас, и эта ни он, а ана. Сматри.

Ой, какая харошинькая, гаварит он, а это давольна странна слышать пра муравья, если хатите знать, но он так вот и сказал.

А у ниво… у ние имя есть? спрашивает он.

Да, гаварю йа, ие завут Эргейтс.

Иргейтс, гаворит он, милинькае имячко. Ты пачему ие так назвал?

Нипачему, гаварю йа, это ие настаящие имя.

А, панятна, гаварит он и смотрит на меня таким странным взглядам.

Ана и гаварить может, гаварю йа иму, хатя йа ни думаю, что вы ие сможити услышать.

(Шшш, Баскул! гаварит Эргейтс, и йа нимного краснею.)

Гаварит? Ана и сичас гаварит? спрашиваит наставник Скалопин улыбаясь сваей снисхадительнай улыбачкай. Да ладна уж, гаварит он и гладит миня па галаве (аткравенна гаваря, мне эта ни очинь нравитца, но приходитца миритца. Так а чем эта йа? Ах да, он миня гладит па галаве и гаварит), изжай (гаварит), только чтоп к ужину назат.

Дагаварились, биззаботна атвичаю йа, дажи ни думая ничиво такова.

Нисусь мима кухни к миссис Блайк штобы пасматреть на ние маими бальшими предаными глазами и улыбнутца прасительнай улыбкай, стеснительной, ропкой и запастись у ние жрачкай. Ана тожи гладит миня па чирипушки – што эта такое с людьми?

Из манастыря ухажу полдивятава и иду наверх. Сонце светит внутрь через бальшие окна па фсиму агромнаму залу и пряма мне в глаза. Что до миня, так ни черта оно ни тимнеет, но все так гаварят, так что наверна так ано и есть.

Сажусь в машыну, што идет на югава100к к гидроватеру по горнай дароге, прицепился сзади насредини где буфир; кагда машына астанавливается на станциях, выхлап нимнога душит, но все лутше, чем ехать в кабини и разгаваривать с вадителем, каторый тожи тибя может пагладит па галовки, нет уж лутче так.

Йа люблю эту горную дарогу, патамушта можна пасматреть внис на пол зала и даже увидить там такие круглые штуки – ручки йащикаф этава бюро, как йесли бы размер был бы нармальный, а ни такой БАЛЬШОЙ как йесть. Мистер Золииариа канешна гаварит, что никагда не была никаких гигантаф, и йа иму верю, но инагда пасмотришь на зал са фсеми иво тарами как шкафы какие и тарами как стулья и диваны у стен и сталы и кресла и фсе такое там и сям и начинаишь думать, кагда жи сюда вирнутца бальшие редьки? (Редьки эта йа сам придумал и гаржусь сваей выдумкай, а значит эта словечка ребята и девочки. Да, так а чем эта йа? Ах да, йа висю сзади машыны, каторая идет па горнай дароги.)

Муравей Эргейтс в своей каропке в левам нагрудном кармане маей куртки с уймай карманаф, фсе для надежнасти застегнуты. Как ты там, Эргейтс? шипчю йа, а машина падпрыгиваит на ухабах.

Йа ф иарятки, гаварит анна. Мы типерь где?

В машыни, гаварю йа типа полуправды.

Висим сзади у машыны? спрашываит ана.

(Ат этава муравья ничево не скроишь.) Ты эта счиво ришила? спрашиваю йа уклончива.

Пачиму ты на любом транспарти ездиш самым апасным образам? спрашивает ана, не абращая внимания на мой вапрос.

• Предыдущая
• 4/68
• Следующая