Десятка (сборник) - Козлов Владимир Владимирович - Страница 54

– Э, а что…

Бык повернулся ко мне.

– Хули ты хочешь? Пиздуй отсюда!

– Не трогай ее…

– Что ты сказал?

– Не трогай ее.

– Э, я не понял, а кто ты вообще такой, а? Или ты с ним ебешься? – Он посмотрел на девушку. Она плакала. По щекам растекалась тушь.

Я повторил:

– Не трогай ее.

– Я счас тебя трону, бля! Я тебя трону, на хуй!

Он сделал шаг ко мне. Я ударил, попал ему в нос. Он ударил в ответ. Кулаком, ногой, еще кулаком – целясь в лицо. Я упал, прикрыл ладонями голову. Он ударил несколько раз по спине, отошел.

– Короче, ты понял. Никогда не лезь, когда люди базарят между собой…

Он повернулся к девушке. Она поднялась, вытирала лицо носовым платком.

Папа насыпал три ложки кофе в чашку, вынул кипятильник из банки, налил кипятка.

– Ты точно не хочешь кофе?

– Нет.

– Этот вопрос мы быстро решим. Я позвоню Сереге – он общается с клиентурой… Этого хуесоса выебут в жопу… Срочно не выйдет – Сереги нет в Минске, по делам уехал в Москву… Но мое слово – закон. Если я сказал, значит сделаю. Ни одна собака тебя здесь не тронет. Ты понял?

– Понял.

Я зашел в магазин. Она меня узнала сразу, улыбнулась. Я тоже улыбнулся, подошел.

– Привет.

– Привет. Извини, что так…

– За что ты извиняешься?

– Ну, это же из-за меня…

– А кто он? И за что он тебя?

Она не ответила, нахмурила брови. Я спросил:

– Как тебя зовут?

– Лариса. А тебя?

– Олег.

– Ты живешь здесь где-то рядом?

– Да, недавно переехал. А ты?

– Да, тоже здесь близко. В девяносто втором доме…

Мы дошли до гостиницы «Звезда». С проспекта «Известий» поворачивал «Икарус». На поверхности лужи плавали радужные масляные пятна.

Я сказал:

– В этой гостинице папа хочет снять офис. Чтобы ближе к дому…

Лариса молчала.

– Он занимается бизнесом…

Она снова ничего не сказала. Я замолчал. На куче почерневшего снега чирикали воробьи.

Папа лежал на железной кровати, под капельницей. На тумбочке, нелепо яркие среди всего черно-белого, стояли два пакета импортного сока, лежали апельсины. Я присел на табуретку, посмотрел на папу. Он сделал жест рукой. Я его не понял. На моем халате, на груди, под карманом стояла фиолетовая размазанная печать больницы.

Я и Билл стояли на остановке. Из метро выходил унылый народ, спешащий после работы домой.

– Задрало уже ждать автобуса, – сказал Билл. – Может, на моторе? У тебя должны быть бабки, или нет?

– Бабки есть, смысла нет. Ты что, куда-то спешишь? Есть, чем заняться? Сейчас подойдет восемьдесят первый.

– Ладно, как знаешь…

– Ты мог бы достать ствол? – спросил я негромко, почти шепотом.

– Что?

– Ствол. И глушак…

– Ты ебанулся?

– Я пошутил.

Рядом стояли два пацана лет по пятнадцать. Один говорил другому:

– Ну и где он, твой спонсор?

– Не знаю.

– Если бы мой спонсор был здесь, то давно бы уже доехали, взяли бы бухла, кассеты и сидели-отдыхали. А так мерзни здесь…

Я и Лариса подошли к моему подъезду. Остановились. На грязной луже появилась тонкая корка льда. В ней отражался фонарь над дверью подъезда.

– Может, зайдешь? – спросил я. – Чаю попьем. Папы нет, он в больнице.

– А что с ним?

– Инфаркт. На работе сгорел – как говорится.

Я взялся за ручку двери подъезда. Открываясь, дверь визгнула. Свет на первом этаже не горел. Лариса взяла меня под руку – в первый раз. Мы поднялись на один пролет – к лифту. Я нажал на красную пластмассовую кнопку. Кнопка засветилась. Где-то наверху загудел лифт.

Телевизор работал без звука. Шел футбол. Игроки бегали за красным мячом по заснеженному полю. Телевизор стоял на картонной коробке, в которой его привезли – мебели все еще не было. Я и Лариса сидели на полу, прислонившись к фотообою. Между нами стояли две чашки с чаем и лежала надорванная разноцветная упаковка импортного печенья.

– Я убью – того урода, – сказал я. – Он тебя больше не тронет.

– Его нет. Он уехал.

– А какое он вообще имел право тебя бить? Кто он? Что у вас за отношения?

– Я не могу сейчас про это говорить. Я все тебе расскажу, но потом. Хорошо?

– Хорошо. Ты останешься?

– Я могу. Но ты будешь спать в другой комнате, ладно?

– Да, конечно. Никаких проблем.

– Совсем никаких? – Она улыбнулась.

– Совсем-совсем никаких.

Я встал, подошел к окну. На другой стороне проспекта «Известий» светились окна девятиэтажек.

– Странно, – сказал я. – Что проспекты названы в честь газет. Проспект «Известий», проспект «Правды»… Интересно, кто это придумал?

Лариса пожала плечами. На экране игроки обнимались – наверно, забили гол.

Я приоткрыл дверь. Лариса спала, накрывшись одеялом. Она не сняла джинсы, только кофту, и осталась в черной майке. За окном, еле заметный на фоне серого неба, сыпался снег.

– Это, конечно, дело твое, но как-то все стремно… – Билл отпил пива из бутылки. Мы сидели на скамейке в пустом сквере. – Она про тебя все знает, а ты про нее – вообще ничего…

– Ну, не вообще. Знаю, что она из России, из Свердловской области. Что у нее какие-то проблемы были дома, родители работу потеряли, и потом что-то случилось… Но что конкретно, она не говорит. А В Минск приехала, потому что у нее здесь тетя…

– Почему тогда она живет не у тети?

– Не хочет ее стеснять. Поэтому снимает комнату.

– В принципе, я могу попросить свою маму… У отдела кадров – свои отношения с ментурой, они любого человека могут пробить по базе…

– Она же из России…

– Ну и что, какая разница? Хотя, может, это и проблема…

– Ладно, забудь. Все равно бы я не стал…

Я стоял в магазине, у входа. Лариса сидела за кассой. Старуха покупала черный хлеб. Она сунула Ларисе мятые мелкие купюры. Лариса пересчитала их, положила в кассу. Старуха сунула хлеб в свою сумку и вышла. Я подошел.

– Привет.

Она улыбнулась, кивнула.

– Привет.

– Как дела?

– Так, как обычно… Олег, ты не мог бы мне сегодня помочь в одном деле?

– Да, конечно.

– Там ничего такого. Нужно просто съездить со мной в одно место. Я могу и сама, но мне как-то будет спокойней, если ты тоже.

– Да, хорошо, конечно.

Трамвай катился по улице Плеханова, мимо одинаковых панельных домов.

– Следующая остановка – магазин «Химреактивы», – пробурчал в микрофон водитель.

– Вот в том доме мы раньше жили. – Я показал Ларисе дом.

Она кивнула.

– А нам – на следующей.

Она была в темно-синих джинсах и черном пальто, волосы собраны в хвост. На сиденье сзади нас, приплющив нос к стеклу, спал мужик.

Трамвай остановился. Я вышел первый и подал Ларисе руку. Она не сразу заметила, взялась за нее в последний момент – получилось, за кончики пальцев.

– Мы зайдем в подъезд, поднимемся в лифте, я позвоню в квартиру, потом зайду. А ты останешься на площадке, ладно?

Я кивнул.

Я налил водки себе и Ларисе – пластиковые стаканы остались от нашей выпивки с папой. На бумаге были нарезана колбаса и хлеб, рядом стояла открытая банка консервированных помидоров.

– Ты мне так и не расскажешь ничего? – спросил я. – Ну, хотя бы про то, куда сегодня ездили…

– Нет, не сейчас… Потом.

– Но все прошло нормально?

– Да. Нормально. Даже хорошо. – Лариса улыбнулась. – Ты извини, что я вот так… Я расскажу тебе потом, но не сейчас. Давай мы лучше выпьем.

Мы чокнулись и выпили. Зазвонил телефон – звонки шли одни за одним, значит издалека. Я дотянулся, снял трубку.