Десятка (сборник) - Козлов Владимир Владимирович - Страница 32

Жура посмотрел на меня.

– Пиздец Ссулю. Но он доказал, что не ссуль. А ты – нет.

Жура слез с барьера и подошел ко мне.

– Ссуль ты, Никонов. Маменькин сынок.

Я боялся, что он ударит меня, но он не ударил.

– Пошли вниз. Сейчас менты приедут. Будут спрашивать.

– А если просто уйти? Как если бы нас здесь не было?

– Ты что, дурной?

Мы спустились вниз. На том месте, куда упал Цыганков, толпились люди. Подъехали скорая и машина милиции. Мне казалось, что это все сон, и я вот-вот должен проснуться.

Милиционеры посадили нас в машину и привезли в опорный пункт. Нас допрашивали по одному в детской комнате.

– Признавайся, столкнул его с крыши? – спрашивал мент, схватив меня за воротник рубашки под самым горлом. – Быстро признавайся, гаденыш.

Я молча плакал. Потом пришли родители, и мент меня отпустил. Мы втроем пошли домой. Всю дорогу мы молчали.

Праздник строя и песни отложили на день из-за похорон Цыганкова. Мы ходили на похороны всем классом. Цыганков лежал в гробу, а над ним причитала его мама. Она была уже пьяная и время от времени начинала ругаться матом. Валентина Петровна много плакала. В классе говорили, что ее посадят в тюрьму, потому что Цыганков погиб, когда у нас должен был быть урок.

На празднике строя и песни наш класс занял первой место, а потом, на «районе», – только пятое. Валентину Петровну не посадили в тюрьму, но она ушла работать в другую школу, и в четвертой четверти нас учила практикантка из пединститута, Анна Сергеевна.

Классная подошла к Никоненко – она сидела через ряд от меня, – наклонилась к ней.

– Какое задание не знаешь? – шепотом спросила она.

Никоненко – в белом кружевном переднике поверх коричневого платья и черных колготках в сеточку – тупо уставилась на классную.

– Что, никакое?

Никоненко покрутила головой. Классная нахмурила лоб.

– С ума сойти, – зашипела она. – Доучиться до конца десятого класса, и не знать ни одного задания…

Она пошла к учительскому столу. За ним математичка Колина решала задания под копирку – чтобы все успели списать.

Я свои уже решил, причем сам – они были легкие, – потом дал списать Кузьменковой и теперь рисовал на черновике мотоциклистов, музыкантов с гитарами и девушек, но не голых, а в купальниках – вдруг классная или Колина увидят. Уйти было нельзя: Колина сказала всем «медалистам» – мне, своей дочке, Савченко и Семеновой – дождаться конца, а потом она скажет, что нам делать с работами, чтобы все было в порядке и в районо не придрались.

Классная шипела на Никоненко:

– …И подписать не забудь. «Экзаменационная работа по математике ученицы десятого “Б” класса средней школы номер семнадцать города Могилева». И дату сегодняшнюю – первое июня тысяча девятьсот восемьдесят девятого года.

По двору школы, между крыльцом и зеленым забором, носились дети из школьного лагеря – класс, наверное, третий или четвертый. Две их учительницы стояли у забора, болтали.

Малый и Лапа ждали меня.

– Ты зря к Кузьменковой лез, – сказал Малый.

– Я к ней не лез.

– Зачем ей тогда было говорить?

– Во-первых, я в шутку. А, во-вторых – это вообще тебя не касается, понял?

Малый посмотрел на Лапу. Лапа сделал тупое лицо – типа, не понимает, о чем речь. Он был выше и крепче меня, но все равно бы не рыпнулся, как бы Малый его ни подзуживал. Весь девятый класс и половину десятого мы дружили – я, Малый, Лапа и Кеша, все пацаны в классе. Потом я от них откололся.

– Зря ты так, Вова, – Малый скривился, поковырял в зубах пальцем с обгрызенным ногтем. – Ты что думаешь, что если там ей помог, то она теперь должна тебе давать или что-то там такое?

– Я ничего не думаю. Это – наши с ней дела, ты понял? Я вообще не пойму, при чем тут ты?

– Как – при чем? Я хожу с ее подругой, и она меня попросила…

Один из малых подставил другому подножку. Тот упал на асфальт, разодрал в кровь колено, начал орать на весь двор. Учительница с недовольной рожей подошла, схватила обидчика за руку, начала лупить ладонью по жопе.

– Я тебе еще раз говорю – закончим этот разговор, – я посмотрел на Малого. – Никто никому ничего не делал, ясно? А кто что говорит…

– За базар надо отвечать…

– Ладно, все, пока.

Кузьменкова сказала, что «даст» мне, если я дам ей списать на экзамене по математике. Я не поверил, но подколол ее насчет этого и только потом передал ей свою работу. В любом случае, от меня ничего не зависело, списала бы, как все. Зачем только было жаловаться Малому и Лапе?

Мы вышли из автобуса «Площадь Орджоникидзе – Сельхозтехника» – я, Семенова и Савченко. Я был в вареных джинсах за сто двадцать рублей из кооперативного магазина «Патент», Семенова и Савченко – в дебильных советских платьях из промтоварного магазина. Мне было немного стыдно идти рядом с ними, но в Буйничах меня почти никто не знал. Колина с мамашей жила в девятиэтажке – одной на весь поселок. Вокруг нее стояли три пятиэтажки, потом начинался частный сектор. За переездом торчали серые корпуса «Сельхозтехники».

– А почему она позвала нас к себе? – спросил я. – Можно ж было и в школе все переписать…

– Боялась, наверное – вдруг кто-нибудь с районо приедет, захочет проверить, – ответила Савченко.

– А как Кузьменкова написала экзамен? – Семенова посмотрела на меня, заулыбалась. – Наверное, на пять, да?

– Откуда я знаю?

– Можно подумать, ты ей не давал списать…

– А если и давал, что с того?

– А она что-нибудь тебе пообещала за это? – спросила Савченко и тоже начала улыбаться.

– Это не ваше дело.

– Она тебе не даст. У себя на Ямницком всем дает, а тебе не даст. Она сама сказала…

– Не лезьте не в свое дело, поняли?

Мы подошли к подъезду. На лавке сидели две старухи, уставились на нас.

– А вы это к кому? – спросила одна.

– К коню, – негромко сказал я.

Семенова и Савченко зашикали на меня.

Савченко позвонила. Открыла Колина – в вытертых старых джинсах и красной майке.

– Заходите, – сказала она. – Мама сейчас придет, вышла в магазин.

Мы разулись в узкой прихожей – там еле нашлось на полу место всей обуви – и прошли в комнату.

Я никогда не был в квартире у Колиной – вообще не был ни у кого из наших баб, а тем более у дочки учительницы. Комната была похожа на нашу большую: «стенка», диван, ковер на стене над диваном, два кресла, журнальный столик на колесиках, на нем – проигрыватель «Вега» с колонками. В углу была еще одна дверь – на кухню. На подоконнике – в белых стаканчиках из-под сметаны ростки помидоров.

Савченко с Семеновой сели на диван, стали разглядывать пластинки: «Модерн токинг», «Сикрет сервис», «Новогодняя дискотека», «Зарубежные танцевальные мелодии». Я подошел к книжной полке «стенки». Книг на ней было мало. Пушкин и Гоголь из серии «Классики и современники» с потертыми корешками, несколько книг по математике, старые детские книги – у меня тоже такие были: «Алиса в стране чудес», «Витя Малеев в школе и дома», «Карлсон, который живет на крыше».

– Ну, как Кузьменкова? – спросила меня Колина. – Пятерку точно получит по математике?

– Вы, блин, сговорились что ли? Откуда я знаю, что она получит? Все задания и так всем давали…

– Нет, не всем. Мама сказала – строго по оценке за год. Если четверка, то четыре задания, если тройка, то три. Чтобы не было так, что за четверть – тройка, а экзамен на пять. В районо тогда придерутся… А правда, что Кузьменкова тебе пообещала, что если ты ей дашь списать, то…

В прихожей щелкнул ключ, открылась дверь.

Я и Колина переписывали работы, сидя за журнальным столиком, Савченко и Семенова – на кухне. В заданиях по геометрии рисунки раскрашивали цветными карандашами из большой коробки «Искусство» – у меня такая тоже была, классе в первом или во втором.