Оковы равновесия - Алексеева Яна - Страница 14
- Предыдущая
- 14/16
- Следующая
Приятное местечко, куда редко заглядывают чужаки, прекрасно подходящее для того, чтобы растить детей. Жаль, что одному так не повезло. Придется малышу при кормилице, да в глухой лесной деревушке…
Встряхнув головой, вновь заставила назойливые мысли убраться на самое дно сознания.
Странные какие-то они. Завистливые и злые, что ли? Материнский инстинкт проснулся, кажется. Точно, старею.
С едва слышным шипением один за другим начали загораться масляные фонари, потянуло горьковатым дымом. Под ногами утоптанная земля сменилась брусчаткой, а затем и каменной мостовой. И, свернув, я вышла на тракт.
Так… Крутнув посох, развернулась и бодро зашагала в сторону раскинувшихся поодаль шатров.
Сегодня, в первый день турнира, не происходило ничего интересного. На поле с энтузиазмом раз за разом сшибались рыцари большого круга, порой даже пренебрегая полным облачением. Но лязг и грохот все равно стояли оглушительные. А уж радостный рев толпы простолюдинов, едва не проламывающих ограждение в полном восторге от редкого зрелища… С дороги звук казался чуть приглушенным из-за накрывающего пустырь тончайшего полога беззвучия. Прикосновение к нему заставляло передергиваться от холода. Казалось, будто ледяных сосулек за шиворот кто-то насовал.
Сам полог мешал ориентироваться, смазывал звуки, запутывал направления, ловил отражения слов, и казалось, что я нахожусь в тоннеле с зеркальными стенами. Вокруг меня гуляло эхо. И надвигающуюся сзади кавалькаду я заслышала далеко не сразу. Конский топот, бряцанье сбруи, скрип кожи и медоточивая придворная разноголосица застали врасплох.
Вздрогнув, я отшагнула в сторону, нащупывая посохом обочину. Нога поехала на скользкой траве, и, с чавканьем съезжая в канаву, я ощутила, как сжимаются на запястьях золотые оковы, наливаясь силой.
Балансируя на склоне, всмотрелась в проходящую мимо кавалькаду. Гвардия, разряженная в пух и прах, сверкала галунами в лучах заходящего солнца, кортеж из придворных дам и кавалеров на тонконогих породистых скакунах окружал парадный королевский выезд. Голубой и бежевый, геральдические цвета династии, серебряные цепи Света и темное кружево скованной силы.
Король – обрюзгший тиран, бледная, надменная королева и их дочь. Девушка, почти девочка, черноволосая и синеглазая, тонкая, болезненная. На вид покорная, но пылающая внутри. Ее силу прикрывали и сковывали цепи паладинов, не давая дару развернуться. Поджав губы и глядя куда-то в пространство, прямая, словно палка, едва шевеля запястьями, принцесса правила своей пегой лошадкой. Она выглядела словно преступница, ведомая на эшафот.
Похоже, принцесса жила через силу, на износ, замерев на грани в неустойчивом равновесии.
Сколько ей лет было, когда кончилась война? Семь, может быть? Еще слишком мала, чтобы получить предназначение или избежать плена, но достаточно взрослая, чтобы понимать происходящее.
А предназначение у нее есть. Тьма вокруг нее густая, яркая, живая, трепещущая прижатым к телу шлейфом. И серебряные оковы наверняка причиняют боль, хотя имеют вид легких и тонких витых браслетов с алмазами.
О, Азур, почему ты, бог, так любишь иносказания? Впрочем, ты не хотел давить и предопределять исход, да? Ну, тут я особо вариантов не нахожу. Именно без вариантов, девочку надо забирать.
Проводив взглядом кавалькаду, пересчитала паладинов охраны и, опершись на посох, вспрыгнула на дорогу. Притопнув, бодро двинулась к шатрам.
Пора, пора просыпаться. А то совсем раскисла.
Старею, да?
– Не дождетесь, – задрав голову, пообещала бездонному ясному небу.
Не дождетесь.
У трибун, где разжигали на пробу дымные плошки с ведьминым огнем, велось обсуждение парадного выезда королевской четы. Я не вслушивалась в экспрессивное выступление распорядителя и в мерный, словно маятник, голос кого-то из придворных. Редкие равнодушные реплики его величества тоже не вызывали интереса, как и щебетание фрейлин с королевой.
Прислонившись к опорному столбу, обтянутому грубой мешковиной, и аккуратно настраивая старую гитару Артира, я вслушивалась в иные голоса.
Принцесса, глуховатый сдавленный тенор, странно не соответствующий ее внешности, словно отпечатавшейся в памяти. Трое бардов помоложе, пара учеников и Артир, допущенные в раздавшийся в стороны круг охраны, дабы развлечь ее высочество.
Я вслушивалась не в слова, но в интонации, в шорох ткани, в чужое дыхание. Сквозь вязь слов проступал, словно барельеф, эмоциональный диалог.
Безнадежность, усталость.
Уверенность, обещание.
Удивление, надежда.
Легкая ласка, клятва.
Благодарность.
Ученик мой, ты великолепен.
Голос принцессы наливается жизнью, она тихо смеется над чьей-то шуткой, щелкает веером. Один из кавалеров, помедлив мгновение, кружит ее в изящном пируэте. И все мужчины, дружно склонив головы, молят о милости.
Для единственного, лучшего из лучших, победителя будет великой честью принять венок из рук прекраснейшей из прекрасных, милостивой из милостивых, добрейшей из добрейших принцесс.
С полученным ими лукавым согласием они, весело переговариваясь, расходятся, оттесняемые бряцающей железом стражей из круга избранных.
Принцесса гаснет, словно свеча. Снова в голосе усталость, смирение, непонимание, печаль.
Артир идет ко мне, четко печатая шаг.
Подтянув его поближе за шнурки распущенного камзола, резким жестом оборвала оправдания и прошептала на ухо:
– Тебе придется постараться выиграть турнир, ученик.
Наши руки мимолетно соприкоснулись, и, придержав Артира за рукав, я заложила за потертый саржевый обшлаг записку. Сложенный вчетверо листок был вдоль и поперек исписан затейливыми комплиментами и пожеланиями, а где-то между строк затерялась просьба о встрече.
– О да.
– Сам выбирай музыку, это твой дебют.
– Я уже выбрал, – тронув струны переданной ему гитары, заметил будущий бард.
Я уловила в его голосе новые, смутно узнаваемые обертоны.
– И какую же? – спросила задумчиво, перебирая в памяти оттенки эмоций.
Удивленно и печально хмыкнула. Себя я ловила на таких интонациях, когда осмеливалась говорить вслух о чувствах… Себя.
– Балладу о принцессе Инея, – выдохнул Артир напряженно.
– Она тебе понравилась, – шепнула я в ответ, имея в виду ее высочество.
– Да. И действительно сильна, хотя и нуждается в помощи… Мы просто обязаны, – Артир зачастил, глотая слова, – ее тьму убивают, и мне кажется, это не просто тьма, а что-то большее. Когда стоишь рядом с ней, такое чувство… – Он задумчиво цокнул языком. – Немного напоминает то, что я ощущаю рядом с дядюшкой. Солья, она правда красива, и ее надо спасать.
Знаю. И кого ты уговариваешь, мальчишка, полный смятения и азарта? Себя или меня? Конечно, мы будем вытаскивать посвященную, хотя и не планировали устраивать беспорядков.
Я согласилась:
– Что ж, это, вероятно, судьба. И твой выбор. Я внесу в программу балладу. Иди уже, распевайся.
Понятливо кивнув, бывший принц растворился в суете последних приготовлений. Ловя его легкие шаги, я позволила себе на пару мгновений задуматься о превратностях судьбы, любви и равновесия. Бессмысленное и бесполезное дело. Стоит заняться делами.
Стоя за кулисами, глубоко и мерно дышу, поглаживая лаковую флейту. Сегодня моей помощницей будет она, а не верная свирель, которая незаслуженно считается плебейским инструментом. Артир стоит рядом, ловя отголоски куража, уносящиеся ввысь вместе с последними нотами веселой разудалой плясовой, обзываемой придворным «танцем давно исчезнувшей Стахии».
Меня же занимает решение задачи с пятью неизвестными. Баллада о принцессе Инея предназначена для оркестрового исполнения. Флейта, скрипки, альт, барабаны, клавиши – и не только они. В классическом придворном исполнении важен голос солиста, оттеняемый сложной полифонической мелодией. Но здесь и сейчас… Как бы я не гордилась учеником, до разработанных годами тренировок талантов ему далеко, а значит… Значит, только удача, только вдохновение, только сила.
- Предыдущая
- 14/16
- Следующая
