Жена на время - Бэлоу Мэри - Страница 29

• Предыдущая
• 29/48
• Следующая

Она остановилась, задумчиво нахмурилась и снова, сама того не сознавая, провела пером по подбородку. Она выдумала троих детей, которых должна учить. Нужно запомнить, что она сейчас написала о них Филу, иначе потом запутается в противоречиях. В этом вся беда. Нужна очень хорошая память, если собираешься лгать.

Но вдруг дверь в гостиную отворилась. Чарити удивленно обернулась.

В дверях стоял ее муж. На нем был парчовый бордовый халат и кожаные домашние туфли. Волосы растрепаны, но, как ни странно, это делало его еще более привлекательным. Маркиз вошел в комнату и закрыл за собой дверь.

– Ах, это вы, – удивился он. – Чем вы занимаетесь?

Чарити как бы ненароком прикрыла письмо рукой.

– Я хотела написать пару писем, прежде чем лечь спать, – сказала она. – Извините. Вам помешал свет?

– Нет, – ответил Энтони. – Кому же вы пишете?

– Ах, – засмеялась Чарити, – друзьям.

– Друзьям в Лондон? – удивился он. – А у меня сложилось впечатление, что вы там никого не знаете.

Чарити порадовалась, что муж не полюбопытствовал и не заглянул в письмо.

– Я пишу не в Лондон, а туда, где жила раньше, объяснила она.

Маркиз стоял в дверях – руки за спиной, губы поджаты и, казалось, чувствовал себя не в своей тарелке. Похоже, он был смущен, хотя и находился в своих собственных апартаментах. В доме, где провел детство и юность.

– Я никогда не жил в этой комнате, – сказал маркиз, как бы прочитав ее мысли. – Она больше подходит женщине.

– Здесь очень мило, – вежливо ответила Чарити.

– Да, – согласился Энтони. – Спокойной ночи. Он повернулся, собираясь уйти.

– Спокойной ночи, сударь, – пожелала ему Чарити.

Энтони помедлил, держась за ручку двери.

– Не возражаете, если я посижу здесь, пока вы пишете? Я не буду вам мешать.

Неужели этот неуверенный в себе, почти робкий человек – холодный, высокомерный и циничный маркиз Стаунтон?

– Я ничего не имею против, сударь, – сказала она. – Садитесь, пожалуйста.

Маркиз сел на уютную козетку, опершись локтем на руку и прижав сжатый кулак к губам.

– Продолжайте писать свои письма, сударыня, – предложил он, заметив, что жена внимательно смотрит на него и не спешит приняться за письмо.

Глаза у него были темнее обычного, так казалось в свете свечей. «Но нет, – подумала Чарити, возвращаясь к своему письму. – Тут что-то другое. В его глазах появилось другое выражение». Однако она не стала оборачиваться, чтобы проверить свою догадку.

Будь она даже одна в комнате, писать письмо Филу было бы все равно трудно. А теперь, в его присутствии, это было почти невозможно. Целых двадцать минут Чарити писала несколько предложений и наконец кое-как закончила свое послание. Подождав, пока высохнут чернила, она аккуратно сложила письмо. Завтра Утром она отнесет его на почту в деревню. Оставить Мэри письмо на подносе внизу, как это принято в доме герцога, невозможно: ведь оно адресовано мистеру Филипу Дункану.

– Я закончила, – сообщила Чарити, с улыбкой обернувшись к маркизу, и была потрясена. Он сидел в той же позе, что и двадцать минут назад, и внимательно наблюдал за ней.

– Вы написали очень короткое письмо, – заметил Энтони. – И всего одно. Я мешал вам сосредоточиться.

– Не имеет значения. Другое письмо я напишу завтра, – возразила Чарити.

– Вы очень любезны, леди Стаунтон, – заметил маркиз. – Вы всегда любезны. Кажется, мой отец очень расположен к вам.

– Его светлость очень добр ко мне, – подтвердила Чарити.

Маркиз засмеялся.

– Дорогая, – произнес он, подражая отцу. – Дорогая дочь, подойдите и сядьте на скамеечку у моих ног.

Он ласковым жестом коснулся ее плеча, нежно глядя ей в глаза.

– Он очень добр ко мне, – повторила Чарити. Благодаря герцогу вечер, которого она так боялась, прошел хорошо.

– Его светлость никогда не бывает добрым, – возразил маркиз Стаунтон, – и не испытывает привязанности ни к кому. Герцог играет с вами, сударыня. Или точнее, он ведет свою игру со мной. Мы играем с ним в кошки-мышки.

Каждый только притворяется, будто расположен к ней, чтобы позлить другого. Ни один из них не испытывает к ней тех чувств, которые демонстрирует на публике.

– Вас это оскорбило? – спросил Стаунтон.

Да, ее это оскорбило. Ужасно оскорбительно, когда тебя используют как пешку в чужой игре. Но, она добровольно согласилась на такую роль и пренебрегла советом быть только тенью своего мужа. Тени не чувствуют обиды и не испытывают жалости к тем, кто их обижает.

Чарити покачала головой:

– Это соглашение не будет длиться вечно. Скоро все закончится.

– Да, – согласился с ней маркиз. По выражению его лица Чарити поняла: он: готов ослабить защиту. Может быть, потому, что чувствовал себя в безопасности в этой комнате наедине с ней в столь поздний час.

Она встала:

– Уже поздно. Мне пора спать. Спокойной ночи, сударь.

– Позвольте мне пойти с вами, Чарити, – вдруг сказал Энтони, когда она уже подошла к двери в спальню и взялась за ручку.

Тут Чарити поняла, насколько была наивна. С самого начала, как только маркиз появился в гостиной, она ощутила некоторое напряжение, которое приняла сначала за смущение. Но теперь ей все стало ясно. Им обоим – да, им обоим – хотелось снова заниматься любовью. И его слова, и тон, каким он их произнес, выдавали это желание. И ее тело откликнулось на этот призыв. В самом сокровенном месте, где он побывал два дня назад, все трепетало. Ей снова хотелось ощутить его там.

Вряд ли это будет умно с ее стороны. Это ведь не любовь и даже не страсть. Это даже не замужество. Это просто потребность. Потребность двадцатитрехлетней женщины ощущать себя женщиной. Эта потребность дремала в ней, она почти не сознавала ее прежде. Даже всего лишь два дня назад. И теперь потребность была настолько сильной, что это пугало се. Эта потребность, если она даст ей волю и лучше узнает запретные радости, которые открыла для себя всего два дня назад, может превратиться в постоянную жажду.

– Вы можете отказать мне, – сказал маркиз. – Я не хочу ни убеждать, ни принуждать вас.

Но если уж быть честной с самой собой, то придется признать, что она уже не сможет победить эту жажду. Она испытывала ее и прошлой ночью, по этой же причине она не легла спать сегодня. И с этим демоном ей предстоит бороться в будущем. Сегодня у нее есть возможность снова испытать наслаждение, вкусить его, чтобы потом вспоминать долгие годы, которые ей придется провести в одиночестве.

– Позвольте, я открою вам дверь, сударыня, – произнес голос за ее спиной. – Это не входит в наше соглашение. Вы не должны чувствовать себя обязанной принять мое предложение. Я больше не буду беспокоить вас.

– Мне хотелось бы спать с вами, – сказала маркиза Стаунтон.

Он коснулся ее плеча одной рукой, а другой открыл дверь в спальню.

– Если не возражаете, я приглашаю вас в мою постель, – сказал маркиз.

– Нет, не возражаю, – согласилась маркиза.

Их спальни были одинакового размера, но здесь царила другая атмосфера. Комната маркиза была выдержана в вишнево-красном цвете с отделкой в кремовых и золотых тонах. И запах здесь был мужской – запах кожи и одеколона, вина и мужчины.

Имеет ли какое-нибудь значение, что это не по любви? И даже не по супружеской обязанности? Что это всего лишь физическая потребность, неутолимая жажда? Аморально ли, если это происходит не по любви или из чувства долга? Но ведь он – ее муж. Чарити обернулась и посмотрела ему прямо в глаза. Он – ее временный муж. О морали она подумает потом, когда он уже не будет ее мужем. Когда она снова будет одна. Одна со своей семьей. Одна.

Это был день его окончательного триумфа. День, когда он, наконец, завоевал безоговорочную независимость и заставил своего отца публично признать это. Он вернулся домой, встретился с призраками прошлого и даже заключил с ними мир. Теперь он сможет бывать дома и встречаться со своими родными. Сможет, как прежде, дружить с Уильямом. Он мог бы радоваться. Мог бы планировать возвращение к своей прежней жизни. Мог бы поручить своему адвокату уладить дело со своей женой.

• Предыдущая
• 29/48
• Следующая