О мышлении в медицине - Глязер Гуго - Страница 11

Ван Гельмонт коротко высказывает свои взгляды и на причины болезней. Основой, причиной в собственном смысле всегда является idea morbosa, т. е. конституция, предрасположение. Все остальное — только случайная причина; при ней все зависит от Archaei influus; случайные причины зависят от Archaei insiti; они более важны, гак как здесь врач может вмешаться; случайные причины снова разделяются на две группы: полученное (гесерta) и задержанное (retenta); первое проникает извне вследствие колдовства или действия ядов; второе возникает, например, вследствие неправильного пищеварения.

По вопросам лечения ван Гельмонт высказывает следующие взгляды. Задача человека — изучить тайные силы лекарств, они действуют не в силу противоположности (Гален), не ввиду сходства качеств (Парацельс), а тем, что вызывают в архее новые излечивающие начала. О своих лекарствах, которые он называл тайными (arcana), т. е. специфическими, он сообщает немногое; он хотел воспрепятствовать злоупотреблению ими; кроме того, он был противником чрезмерных кровопусканий и чрезмерного применения слабительных. Он, подобно Парацельсу, был реформатором медицины и хотел таковым быть. Что он, несмотря на успехи его учения сравнительно с учением Парацельса, все–таки встретил лишь малое признание, зависело частично от него самого, частично от его эпохи. Ибо ван Гельмонт после своих странствий удалился в дёревню под Брюсселем, где как всеми уважаемый практический врач в тишине работал над своими книгами.

Многие, естественно, отвергали не только взгляды ран Гельмонта, но и ятрохимию в целом. Кроме того, как ее соперница возникла ятромеханика, или ятрофизика, не объяснявшая организма человека и жизни в свете химии, но пытавшаяся разрешить загадки природы, исходя из аналогии с механическими явлениями. Исходной точкой этого учения стал появившийся в 1628 г. труд Уиллиама Гарвея о движении сердца и крови, принесший ему честь открытия большого круга кровообращения. Впрочем, уже до него Сервет высказал мысли о газообмене в легких и тем самым открыл малый круг. Но Сервет был богословом, борцом за свою веру, за что он впоследствии поплатился жизнью, и его столь важное для физиологии замечание, высказанное им в богословском сочинении, не привлекло к себе должного внимания.

Напротив, открытие Гарвея, бывшее результатом наблюдений и эксперимента, привлекло к себе живой интерес, и врачи отныне стали рассматривать и объяснять все процессы в человеческом теле как механические явления. К этому присоединилось влияние философа и математика Декарта, видевшего в человеческом организме физическое тело, мельчайшими составными частями которого были тельца, двигавшиеся вихреобразно, что и определяло все функции и качества организма. Таким образом, человек и животные были организмами, подобными машине, и подпадали под действие законов математикй и механики.

На медицину ятрофизика вначале оказывала неблагоприятное влияние; ученые допускали преувеличения и старались все объяснить механически; весьма сильно сказывался и дух сомнения, охватывавшего Декарта. Это касалось также и восприятий органами чувств, для реальности которых требовали доказательств на основании экспериментов; с этой целью были созданы различные измерительные приборы; разумеется, пользовались и весами. Медики начали мыслить при помощи цифр и чисел.

Санторио открыл при этом невидимое дыхание, перспирацию, потерю воды через кожу; тем самым к кровопусканию и применению слабительных средств прибавилось потогонное лечение, которое больные должны были широко применять. Также и здесь, как это часто бывает, правильное мышление вскоре пошло по неправильному пути.

Ятрофизики старались отразить в числах все виды деятельности человеческого тела или его органов: работу мышц конечностей, силу сердца, скорость тока крови; если при этом ятрофизики делали ошибки, то все–таки они наблюдали сокращения сердца, определяли его силу и находили, что она соответствовала весу в три фунта. Несмотря на допускаемые ошибки, это все же была научная работа, так как соблюдались основные правила естествознания и особенно медицины — наблюдение и эксперимент. Отнюдь не следует относиться с усмешкой к представлениям и данным, полученным в те времена. Они были в соответствии с той эпохой часто своеобразными, очень часто неверными, но это было движением вперед.

Семнадцатый век принес Европе, а особенно Германии много потрясений; но медицине и естествознанию он дал великих деятелей. После Гельмонта появился Сильвий как его продолжатель, несмотря на большие различия между ними.

Это был во многих отношениях выдающийся человек, особенно во время своей профессуры в Лейдене. Франц де ле Боэ Сильвий (1614–1672) был строгим приверженцем чисто материалистического направления, которому должны были способствовать открытия Гарвея и астрономов. Сильвий признавал только фактические данные анатомии и химии, а также и наблюдения у постели больного; больше для него не существовало ничего, и он проходил мимо других загадок жизни, не обращая на них внимания. Он был блестящим преподавателем, выдающимся клиницистом, обаятельным человеком и прекрасным оратором; он был воодушевлен открытием кровообращения, сделанным Гарвеем, и его значением для медицины. От догматика Гельмонта его, эмпирика, отделял целый мир. Жизнь, говорил он, есть результат непрерывных изменений, которые кровь претерпевает в сердце; пищеварение есть химический процесс, брожение принятой пищи под действием слюны, кислого сока поджелудочной железы и в еще большей степени желчи — этого «триумвирата жидкостей».

Часть желчи, по его представлениям, используется для восстановления крови; в мозгу возникают жизненные духи; они отличаются большим сходством с духом вина и обращаются в нервных каналах. Терапия Сильвия была, если можно так выразиться, терапией ошибок, при которой принимались во внимание некоторые основы теоретических допущений, но никогда — индивид, никогда — сам больной. Также и Сильвий обогатил медицину как науку, но врачевание от этого, не выиграло.

И все же его учение встретило признание. Оно было своего рода системой и соответствовало присущей человеку всеобщей извечной потребности знать причины явлений. Именно в XVIII веке возникло много систем и теорий, старавшихся объяснить причины болезней, причем они в большинстве случаев включали в себя натурфилософские направления. Ятромедицинские системы служат примерами этого. И снова, и снова появлялись врачи и притом выдающиеся, которые цеплялись за учение Гиппократа или создавали пригодную для себя смесь из учения Гиппократа и ятромедицины.

Потребностям клиники, действительному врачеванию служил Томас Сиденгам (1624—-1689), яркое светило на небе медицины своего века. Он хотел создать систему, но не создавать гипотез, добиться возвращения к естествознанию, однако направленному на удовлетворение запросов практического врача. От анатомии, химии, механики, от поисков таинств жизни, по его мнению, больные не получали ничего; они нуждаются в практической медицине; надо исследовать сущность болезней и делать выводы. Болезни подчинены закономерностям, нормам, и если мы будем наблюдать картину болезни и записывать свои наблюдения, то мы распознаем эти закономерности; если мы делим растения на виды, то мы должны так же поступать и с болезнями. Надо описывать и те и другие; в этом наша задача. Что касается остальных причин, которые всегда останутся необъяснимыми, то нужно искать прибежище, разумеется, у Гиппократа; но для фантастики места быть не должно; все должно быть направлено на наблюдение.

Для Сиденгама болезнь есть бытие, ясно ограниченный круг явлений, т. е. абстрактное понятие, которое все же обладает определенными признаками и подчиняется своим законам. Как в животном и растительном мире, так и в мире болезней существуют виды и роды, но с большим отличием от первых двух. Для Сиденгама деление болезней на роды не было реальным, а только вспомогательным средством, чтобы доискаться их причин и облегчить врачам их лечение, направив его по разумным путям. Он частично признавал гиппократово учение о соках; некоторые болезни, говорил он, зависят от порочного состава соков.