Маньяк из Бержерака. Дом судьи. Мегрэ и человек на скамейке (сборник) - Сименон Жорж - Страница 40

Жаль, что сенатор умер! Он наверняка ничего не стал переделывать в доме, который Форлакруа продали ему вместе с мебелью и кое-какими мелочами. Теперь же диван в китайском стиле, красный с золотом, весь разукрашенный драконами, страшно дисгармонировал с изящнейшим трюмо в стиле Людовика XVI.

Что ж!.. Две типичные англичанки, конечно же, помешанные на живописи, привлеченные престижем Версаля…

– У вас есть садовник?

– Разумеется. Почему вы спрашиваете?

– Могу я попросить его или вас проводить меня в сад?

Они пошли вместе с ним, крайне заинтригованные. Сад действительно напоминал сады Трианона в миниатюре.

«Я сам ухаживал за розами, – говорил судья. – Возможно, этим объясняется тот факт, что я вспомнил о колодцах…»

Три колодца – там, где они и должны были быть. Тот, что в центре, осушен. Наверное, летом в нем растут герани или другие цветы.

– Сударыни, не будет ли для вас слишком большим беспокойством, если я попрошу разрыть один из колодцев? Конечно, это грозит неким беспорядком. Соответствующих бумаг у меня нет, и я не имею никакого права вас принуждать…

– Там что же, сокровища? – рассмеявшись, воскликнули англичанки. – Урбан! Идите скорее сюда и принесите кирку…

А судья, там, в Л’Эгийоне, все так же рассказывал, спокойно и равнодушно, будто речь шла вовсе не о нем: «Вы знаете, что такое очевидное преступление, правда? Вам наверняка приходилось сталкиваться с такими в гостиничных номерах, в меблированных комнатах неблагонадежных районов… Бывают случаи… Думаю, все произошло из-за того, что у мужчины было чересчур заурядное лицо и смотрел он на меня с вызовом. А между тем он был смешон и просто отвратителен – полуголый, с растрепанными волосами, левая щека измазана в помаде… Я его убил». – «У вас с собой был револьвер?» – «Нет, но он хранился у нас в ящике комода, прямо в спальне, и я смог быстро дотянуться… Признаюсь, я сделал это хладнокровно. Я был спокойнее, чем сейчас, когда об этом рассказываю. Думал о детях, которые должны были вернуться из школы… Позднее я узнал, что он был певцом в кафешантане. Некрасивый… Жирные волосы, взбитые в пучок на затылке…»

Мегрэ быстро подошел к садовнику:

– Сначала снимите слой дерна. Думаю, слой небольшой, сантиметров в двадцать. А под ним…

– Камни и цемент, – заявил Урбан.

– Вот именно эти камни с цементом и придется раздробить киркой.

Спокойный голос судьи был похож на голос человека, впавшего в транс: «Я вспомнил о колодцах… Отнес туда мужчину, его одежду и все, что нашел при нем. Колодец был недостаточно широк, тело никак не помещалось, как я его ни складывал… Я завалил его тяжелыми камнями. Высыпал несколько мешков цемента. Но все это неважно…»

Приблизительно в этой части рассказа жандарм прижался носом к стеклу и увидел, как судья пожал плечами: «В мгновение ока моя жена превратилась в фурию. Не прошло и получаса, комиссар, как я многое узнал из ее уст обо всех ее приключениях до нашей женитьбы, о хитростях, на которые она пускалась, о сообщничестве отца… О многочисленных любовниках, о местах, где она назначала им свидания… Она сделалась неузнаваемой… У нее буквально пена пошла изо рта. «Но этого, слышишь, этого я любила!» – кричала она, даже не думая о детях, которые вернулись из школы и могли все слышать. Я должен был вызвать полицию, не так ли? Рассказать правду. Меня бы оправдали. Но мой сын, а главное, дочь прожили бы всю жизнь, зная, что их мать… Я все тщательно и быстро обдумал, поверьте. Удивительно, как ясно начинаешь видеть жизнь в такие моменты. Я дождался наступления темноты. Это было в июне, ждать пришлось очень долго… Я сильнее, чем кажусь на вид. Особенно тогда…»

Одиннадцать часов утра. Земля, подмерзшая за ночь, под лучами солнца покрывалась теплой влагой.

– Что там? – спросил Мегрэ.

– Смотрите сами…

Комиссар склонился над ямой. Увидел что-то грязно-белое, разбитое киркой. Череп…

– Сударыни, еще раз прошу прощения за беспокойство. Уверяю, вас это дело никоим образом не коснется. Речь идет об очень старом преступлении. Я сам возмещу вам убытки, на официальное освидетельствование может уйти какое-то время…

Судья не лгал. Он убил человека. И пятнадцать лет об этом никто не знал, кроме его жены, которая жила на Лазурном Берегу, в Ницце, в особняке «Рош-Гриз», в обществе Горация Ван Усшена, разбогатевшего на какао.

– Стаканчик виски, комиссар?

Ни за что! И тем более не хотелось ему обсуждать это дело!

– Я до полудня должен связаться с версальскими представителями судебной власти.

– Мы вас еще увидим?

Нет, конечно! Он занимался совсем другим преступлением, совершенным в доме, расположенном в городке Л’Эгийон: убийством некоего доктора Жанена.

Казалось, по авеню де Пари рассыпали золотистую пудру – такими тонкими и всепроникающими были солнечные лучи. Но теперь нужно было действовать быстро. Мимо проезжало такси.

– Во Дворец правосудия.

– Но это в двух шагах…

– Ну и что?

Назвать себя. Видеть, как люди смотрят с недоверием и скептицизмом, даже со скукой.

Такое давнее преступление! Неужели действительно была необходимость…

Обедал Мегрэ один, в ресторане «Швейцария», ел кислую капусту. Просмотрел газету, не вникая в смысл того, что читал.

– Официант! Соедините меня с номером 41 в Ля-Рош-сюр-Йон. Полиция, срочный звонок. Минутку… Потом соедините с тюрьмой.

Пиво было превосходным, капуста вполне съедобной; Мегрэ потребовал еще пару колбасок. И что с того, что завтрак совершенно не в стиле Великого века?

– Алло!.. Да… Она не беспокоилась?.. Отлично… Что вы говорите?.. Требовала фортепьяно?.. Достаньте фортепьяно… Организуйте, говорю вам! Под мои гарантии. Отец оплатит любые ее расходы. Только если вы хоть шаг сделаете из этого коридора или если она сбежит через окно…

В тюрьме тоже ничего нового. В одиннадцать часов к судье Форлакруа приходил его адвокат, с которым тот спокойно переговорил. Разговор длился около получаса.

Как приятно было в восемь часов вновь спуститься по светлой узкой лесенке, в лучах утреннего солнца сияющей перилами из болотной сосны, убедиться, что ресторанчик еще пуст, и сесть за привычный столик, где его уже ждала фаянсовая миска с толстыми стенками, а в ней – домашняя колбаса и креветки, выловленные только сегодня утром.

– Тереза! – позвал Мегрэ. – Кофе.

Кофе принесла хозяйка.

– Тереза пошла к мяснику.

– Скажите-ка, хозяюшка… В порту что-то никого не видно, хотя сейчас отлив. Что, здешние жители боятся холода?

– «Мертвая вода», – ответила хозяйка.

– Как-как?

– К садкам можно подобраться только во время небольших отливов.

– Получается, местные заводчики работают лишь половину времени?

– Что вы! У большинства своя земля, скотина, хозяйство…

Даже Межа был принят радушно, несмотря на брильянтин и нелепый шарф ядовито-зеленого цвета.

– Садись… Ешь… Рассказывай, что ты выяснил у бедной старухи.

Речь шла о матери Марселя. Признаться, Мегрэ с удовольствием переложил на инспектора не слишком приятную обязанность допросить ее.

– …Старый деревенский дом, верно? Ветхая мебель, знававшая лучшие времена… Напольные часы с медным маятником, слегка поблескивающим в полутьме…

– Вот тут-то вы не угадали, шеф. Дом ежегодно перекрашивают. Старую дверь недавно сменили на новую, под кованую сталь. Мебель куплена в большом магазине на бульваре Барбе.

– И первым делом она предложила тебе выпить…

– Да.

– И ты не смог отказаться…

Бедняга Межа спрашивал себя, в чем он провинился, согласившись выпить местного напитка, ароматной мирабелевой настойки.

– Не красней… Я вообще не о тебе…

Возможно, Мегрэ имел в виду самого себя? Когда он ел и пил в доме судьи?

– Есть люди, которые умеют отказывать, а есть такие, которые не умеют. Ты отправился к этой женщине, чтобы взять у нее показания против ее же сына, и начал с того, что выпил мирабелевой настойки. А вот наш судья, по-моему, из тех, кто замечательно умеет отказывать. Кому угодно! Даже самому себе!.. Не пытайся понять… Она плакала?