Маньяк из Бержерака. Дом судьи. Мегрэ и человек на скамейке (сборник) - Сименон Жорж - Страница 30

И есть еще другой! Жертва! Что он увидит, когда разрежет грязные мешки?

Момент оказался почти комичным. От реальности ждешь чего угодно, кроме самой реальности. Когда мешки наконец стянули, открывшееся взорам Мегрэ и судьи лицо было совершенно черным. Разумеется, из-за угля! Это было вполне логично. Но в первый момент оба переглянулись, потому что им пришла в голову нелепая мысль, будто перед ними лежит чернокожий.

– У вас найдется салфетка и немного воды?

Звук воды, шумно льющейся из крана, казалось, заполнил весь дом. Когда он стих, Мегрэ прислушался и уловил другой шум, снаружи. Подъехал автомобиль. Хлопнула дверца. Оглушительной трелью разразился звонок. Быстро сориентировался инспектор Межа, ничего не скажешь!

– Где комиссар?..

И вот он уже стоит перед Мегрэ. С покрасневшим носом, с выбившейся прядью волос.

– Я достаточно быстро приехал? Такси оставить, шеф? Что, действительно покойник имеется? А старушенция где?

Весь его образ, буквально каждая складка одежды хранили не только холодный и влажный воздух, но и деловитую трезвость, которая мгновенно уничтожила царившую в доме атмосферу. Приглушенную атмосферу неопределенности… Межа, со своим звонким тулузским акцентом, был совершенно не чувствителен к такого рода оттенкам.

– Шеф, вы его опознали?

– Ничего подобного!

Мегрэ сам удивился, почему вдруг всплыло это выражение, которое он когда-то любил повторять, расследуя безнадежно запутанное дело, когда глупцы вроде Межа…

– Да, знатно его по голове приложили!

Судья взглянул на Мегрэ, Мегрэ – на судью. Оба подумали одно и то же. Им было жаль ушедшей тишины, такой уютной и домашней. Межа тем временем обыскал карманы и, разумеется, ничего не нашел.

– Как думаете, шеф, какого он возраста? Я был дал лет сорок… На одежде есть марка фирмы? Мне его раздеть?

– Да-да! Разденьте его!

Комиссар набил трубку и начал кругами ходить по прачечной. Он говорил вполголоса, сам с собой.

– Нужно позвонить прокурору при суде первой инстанции, в Ля-Рош-сюр-Йон… Интересно, как он решит…

Судья преградил Мегрэ дорогу и, не отдавая себе отчета, насколько нелепо в сложившейся ситуации звучат его слова, строго сказал:

– Если я попаду в тюрьму, это будет катастрофа.

После этого Мегрэ, наконец, не удержался и выплеснул все, что у него накопилось:

– Скажите-ка, господин Форлакруа… А вам не кажется, что сам этот человек, который внезапно и насильственно лишился жизни и лежит теперь на плитах в вашей прачечной, – это катастрофа? Вам не кажется, что его жена и, возможно, дети, которые сейчас места себе не находят и спрашивают, что с ним случилось, – это катастрофа? И если бы никто никогда так и не узнал бы, куда пропал человек, просто потому, что кое-кто не захотел усложнять себе жизнь, – это была бы еще большая катастрофа?

Он не испытывал даже простой благодарности гостя перед хозяином! Его угостили великолепным арманьяком, тепло камина проникало в него, как живительный бальзам, он целый час провел, лениво наслаждаясь удивительным уютом, – и вот он выступал против хозяина дома, вновь превратившись в сурового комиссара Мегрэ с набережной Орфевр.

Вежливый судья Форлакруа ответил лишь укоризненным взглядом.

– Есть марка! – торжествующе воскликнул Межа. – Погодите, сейчас разберу… Па…Па… Пана…

– Панама! – проворчал Мегрэ, вырывая одежду у инспектора из рук. – Вот что действительно упростит нам дело, правда? Господин, который носит одежду, изготовленную в Республике Панама! Почему же не в Китае?

Чтобы снять ботинки, пришлось разрезать шнурки. Этим тоже занялся Межа – одетый с иголочки мальчик, всегда такой любезный, который теперь делал свою работу так же естественно, как писал бы отчеты, сидя у себя в конторе, по привычке обводя в кружок имена собственные.

– Ботинки из Парижа, бульвар Капуцинов. Каблуки уже немного сбиты. Я бы сказал, что их проносили месяц, не меньше… Как думаете, шеф, кто это? Француз? Мне кажется, что француз. Не бедный, физическим трудом явно не занимался. Посмотрите на руки…

Они оба забыли про ждущее снаружи такси, вокруг которого прыгал, пытаясь согреться, несчастный шофер. Внезапно дверь распахнулась. В коридоре показался человек, такой же высокий и широкий в плечах, как Мегрэ, одетый в огромные резиновые сапоги, поднимавшиеся до самых бедер. Голову его прикрывала моряцкая зюйдвестка. Поверх толстой вязаной фуфайки была натянута куртка из клеенчатой ткани.

Он прошел немного вперед – тяжелый, подозрительный. С ног до головы окинул взглядом Мегрэ, потом Межа, наклонился над телом и, наконец, уставился на судью.

– Что происходит? – проворчал он сердито, почти с угрозой.

Форлакруа обернулся к Мегрэ.

– Это мой сын, – представил он. – Я был бы признателен, если бы вы сами все объяснили…

После этих слов судья быстрыми мелкими шажками вышел из прачечной и направился в комнату, где принимал комиссара.

– Что происходит? – повторил молодой человек, на этот раз обращаясь к Мегрэ. – Кто это? Кто его убил? Вы ведь из полиции, верно? Когда я увидел у порога машину…

Было уже пять часов утра! Альбер Форлакруа направлялся к своим садкам и увидел машину около отцовского дома.

– Шофер сказал, что привез инспектора полиции из Лусона…

Вдруг он нахмурился и сам себя перебил:

– Сестра… Что он сделал с сестрой?

Внезапно он так разволновался, что Мегрэ был потрясен. Неужели… Пока они тут с Форлакруа сидели в мягких креслах, перед потрескивающим камином…

– Действительно, я хотел бы повидаться с вашей сестрой, – проговорил Мегрэ изменившимся голосом. – У вас есть ключ от ее комнаты?

Вместо ответа он увидел только мощное плечо собеседника.

– Межа! Останешься здесь…

Их шаги, сначала на лестнице, а потом в длинном, с множеством углов коридоре, грохотали на весь дом.

– Здесь. Отойдите-ка…

И Альбер Форлакруа плечом выбил дверь.

Это был удивительный момент, который Мегрэ запомнил на всю жизнь. Усталость от бессонной ночи, запах мокрой шерсти. Незнакомый коридор, такой длинный, что казалось, будто он уходит в бесконечность. Снова сирена, предупреждавшая о тумане. Когда Альбер Форлакруа вышиб дверь, Мегрэ бросил быстрый взгляд на лестницу и увидел, что судья уже здесь. Он поднялся совершенно бесшумно. За ним, в квадрате лестничного пролета, виднелось лицо Межа…

Дверь поддалась с первого раза, и благодаря инерции гигант оказался на самой середине комнаты.

Зрелище, представшее глазам Мегрэ, было неожиданным. По крайней мере он совсем не это рассчитывал увидеть.

Комната была освещена прикроватным торшером с абажуром из розового, в мелкую складочку, шелка. В кровати в стиле Людовика XVI лежала девушка. Вернее, почти сидела, потому что она приподнялась на локте. Наверное, прислушивалась к тому, что происходило за дверью. Видно, пока она приподнималась, тяжелая, налитая грудь выскользнула из ночной рубашки.

Мегрэ не мог определить, красива девушка или нет. Пожалуй, лицо крупновато, лоб чересчур низкий, а носик детский… Но выразительная линия губ навевала мысли о спелом плоде, а глаза были огромными.

Когда она включила лампу? Когда услышала шаги в коридоре? Или она спала при свете? Неизвестно. Она почти не удивилась, хотя прекрасно видела массивную фигуру Мегрэ в проеме двери и брата, стоявшего посреди комнаты в своих огромных резиновых сапогах.

И, глядя на все это, она лишь тихо и спокойно спросила:

– Что такое, Альбер?

Отец не показывался, но стоял в коридоре рядом с дверью и все слышал. Мегрэ чувствовал себя очень неловко, так как все не мог отвести взгляд от обнаженной груди. Альбер это заметил. Заметил – и не придал значения. Он подозрительно осматривал комнату, подошел к какой-то двери и открыл ее.

Интуиция? Мегрэ, внезапно догадавшись, что эта дверь ведет в ту самую кладовку для фруктов, подошел поближе.