Кочевники поневоле - Гелприн Майк - Страница 20

Дюжарден, естество которого от подобной картины взыграло и восстало против доводов рассудка, вывалил свою охапку на землю и, представ перед пришлыми, потребовал поделиться. При этом он расправил немалой ширины плечи и продемонстрировал весьма внушительные, заросшие буйным волосом кулаки.

Июниты, то ли понадеявшись на численное преимущество, то ли потому, что половина прозрачной жидкости из бутыли уже переселилась в их желудки, понимания не проявили. Уважения они не проявили тоже и предложили Дюжардену убираться откуда пришёл и впредь не появляться, если хочет ещё пожить.

В случившейся непосредственно после этого неосмотрительного предложения драке победа за явным преимуществом досталась апрелиту. Два разбитых носа, одна свороченная на сторону челюсть и три подбитых глаза об этой победе явно свидетельствовали. Проводив каждого из противников прощальным пинком под зад, Дюжарден завладел бутылью, наскоро её опорожнил и пришёл в завсегдашнее, благостное расположение духа. Доперев хворост до лагеря и вывалив охапку в костёр, он сообщил, что намерен немного вздремнуть, каковое намерение немедленно осуществил, захрапев ещё прежде, чем улёгся на подстеленную кем-то из подчинённых лошадиную попону.

Подремать как следует, однако, не удалось. Не прошло и получаса, как богатырский сон оказался прерван отрядом из полутора дюжин июньских солдат во главе с капитаном и тощим священником с брезгливым выражением надменного лица.

Дюжардена на глазах у оторопевших апрелитов растолкали ногами и за шкирку оторвали от попоны. Не разобрав спросонья, что происходит, тот лишь тряс нечесаной башкой, пытаясь избавиться от застрявших в волосах еловых игл, и часто моргал голубыми, навыкате глазами.

– Этот? – спросил командир июнитов, вполоборота оглянувшись на пришедших с ним.

– Так точно, сэр, – ответил коротышка с подбитым глазом и распухшим багровым носом. – Этот самый.

– Понятно. – Июнит брезгливо поморщился: – Расстрелять!

Беднягу Дюжардена схватили под руки и на глазах у его солдат поволокли к ближайшей берёзе.

– Лейтенант! Лейтенант! – на ходу кричал Антуан Коте, подбегая к костру, возле которого, неспешно отхлёбывая из плошки, сидел Франсуа. – Там Дюжардена убивают.

– Что?! Как убивают?! – Франсуа вскочил.

– Расстреливают.

– Что-о-о?!

Франсуа опрометью понёсся в ту сторону, откуда доносились отрывистые слова команды на июльском. Прыжком вымахнул из подлеска на поляну. Расстрельная команда уже выстроилась в линию, июниты взяли винтовки на изготовку.

– А ну, прекратить! – с ходу заорал Франсуа. – Прекратить, я сказал!

– Вы забываетесь, лейтенант. – Капитан Гордон шагнул навстречу Франсуа. – Здесь командую я. Этот человек затеял драку, избил моих солдат. Кроме того, он пьян. Впрочем, я не намерен вам больше ничего объяснять. Товсь!

Июниты вскинули приклады к плечу.

– Отставить! – Франсуа рванул из кобуры револьвер, вскинул на вытянутых руках, навёл Гордону в грудь. Сзади, шумно дыша, сдёрнул с плеча винтовку и передёрнул затвор сержант Коте. Апрелиты, до сих пор оторопело сидевшие у костра, повскакали на ноги, расхватали составленное горкой оружие.

– Вы в своём уме, лейтенант? – Капитан Гордон отчаянно побледнел и сделал шаг в сторону, скрывшись за спинами своей ощетинившейся ружейными стволами команды. – Вы понимаете, что затеяли, лейтенант Мартен? Это бунт. Я доложу в июль, вам это дорого обойдётся!

– Докладывайте хоть самому господу богу, – со злостью выплюнул из себя слова Франсуа. – Или поручите святому отцу, у него получится сноровистей. А сейчас – убирайтесь отсюда, если не хотите, чтобы мы вас перестреляли. Вы поняли, как вас там, Гордон?! Убирайтесь!

– Он не простит, – устало сказал Антуан Коте, когда спины июньских солдат исчезли в окружающем поляну перелеске. – Он правду сказал, Франсуа – тебе это может дорого обойтись.

– И что ты предлагаешь?

– Ничего. Хотя… – Коте исподлобья заглянул лейтенанту в глаза.

– Что «хотя»? Договаривай, раз уж начал.

– Можно было бы его… – Коте сделал паузу и провёл большим пальцем правой руки по горлу. – Шлёпнуть. И списать на февральскую вылазку.

– Шлёпнуть? – задумчиво повторил Франсуа. – Можно было бы… Только дела это не решит, вместо него донесёт священник.

Коте откашлялся.

– И его тоже, – сказал он твёрдо. – За компанию.

– Ты всерьёз? – Франсуа оторопел.

– Я абсолютно серьёзен. Хочешь, возьмём грех на душу? Вдвоём с Дюжарденом мы их сделаем. Можно сегодня ночью.

Франсуа выдохнул, посмотрел на Антуана в упор.

– Спасибо, дружище, – сказал он. – Поверь, я оценил то, что ты предложил. Ещё как оценил. Не надо никого шлёпать, пускай живут. Выкручусь как-нибудь, и не из таких переделок выкручивался.

– Ладно, дело твоё. – Коте насупился. – Только я бы, ни секунды не раздумывая, спустил обоих. Командиры, мать их. Видал, как эти июньские неженки перетрусили, едва оказались на мушке? Я думал, в штаны себе наложат. Не удивлюсь, если кто и наложил. Вояки… Интересно, кто-нибудь из них знает, куда нажимать, чтобы из ствола вылетела пуля.

– Знают, знают, – пробормотал Франсуа. – Обучены. Хотя воевать им там, конечно, не с кем. Однако в июле, видимо, предвидят, что торги будут напряжёнными, иначе не прислали бы этих клоунов. Толку от них, правда… Но это дело десятое. Что-то затевается, Антуан. Нехорошее что-то. И, сдаётся мне, в первую очередь пустят под огонь не этих оловянных солдатиков, а нас. А февральские парни, в отличие от этих, в штаны не наложат.

– Знаешь, командир, – Антуан Коте хохотнул, – был бы мой выбор, я охотней стал бы драться с этими, чем с парнями из февраля. Не потому, что с ними проще. А оттого, что февралиты мне даже где-то симпатичны. А июньские бездельники – нет.

– Сказать по правде, я тоже, – признался Франсуа. – У меня они, кроме отвращения, ничего не вызывают. Зато отвращение – в полный рост. Напополам с брезгливостью.

Один за другим потянулись походные дни. Сол привычно снижался к южному горизонту, ночи становились темнее и холоднее, оскудела, а потом и вовсе сгинула молодая трава, исчезли почки с берёз.

К середине второй недели похода Франсуа приказал высылать разведку. Партия за партией уходили на сутки вперёд и возвращались, не обнаружив ни февральских заслонов, ни торговцев. Это было странно, традиционно торги проходили на ничьей земле на равном расстоянии от февраля и апреля. Когда и третья неделя истекла, Франсуа скрепя сердце отправился в арьергард и разыскал капитана Гордона.

– Мы пересекли рубеж, – сказал он. – Обычно февралиты встречали нас в середине марта. Иногда разница составляла сутки, реже – двое. Теперь же мы углубились в землю марта на целые три недели. Ещё семь дней марша, и начнётся февраль. Я думаю, зимники решили не проводить торги. Не знаю, по какой причине.

– Вы уверены? – спросил Гордон обеспокоенно.

– Практически уверен. Хотя, конечно, всякое возможно. Например, не набрали достаточного количества шкур к сроку. Или не наловили рыбы. Однако за бытность мою командиром кочевья такая ситуация случилась впервые.

– И что вы предлагаете делать?

– Я? – Франсуа удивлённо поднял брови. – Ничего. Вы командир, вам и решать.

– Вы советуете идти дальше?

– Простите, – сказал Франсуа бесстрастно. – Позвольте повторить: я ничего не советую. Я лишь сообщил вам, что через неделю, если мы будем маршировать в том же темпе, начнётся февраль. И так как торгов, очевидно, не будет, наше появление там, вероятно, расценят как нападение. Со всеми вытекающими последствиями.

– Вот как? Что мешает вам выслать вперёд разведку?

– Мне ничего не мешает. Разведчики и так уже уходят на полтора суток вперёд. Скоро, однако, и это станет затруднительно. Ещё неделя, и света Сола больше не будет. Это значит, что ночью станет абсолютно темно, и передвигаться без факелов или фонарей станет невозможно. А факельщики и фонарщики, как вам наверняка известно – отличные мишени. Я не собираюсь посылать своих людей на убой.