Княгиня Ничего-Не-Знаю (Княгиня Вера-Вики Оболенская) - Арсеньева Елена - Страница 3

• Предыдущая
• 3/7
• Следующая

Манекен Софка была очень эффектна. Говорили, что ей достаточно завернуться в тряпку, чтобы та стала выглядеть модным платьем. Вики тоже умела носить вещи так, что самые простые платьишки смотрелись на ней как le cri de la mode.[2] Софка учила ее основной премудрости, которую должен был знать всякий манекен:

– Главное – походка! Не вилять бедрами, помнить, что мы ходим тут не для того, чтобы заманить мужчин в нашу постель. Показы предназначены для женщин. Для того, чтобы показать им платья, показать, как их нужно носить, и заставить их купить эти платья. Ни для чего другого!

На одном из таких показов Вики познакомилась с хорошенькой смешливой парижанкой по имени Ивонн Артюис. У нее был состоятельный супруг, торговец, которому нужна была секретарша со знанием немецкого и английского языка. Ивонн была настолько очарована Вики, что познакомила ее с мужем. Тот, впрочем, отнесся к Вики скептически, потому что был убежден: хорошенькие девушки все как одна дурочки (Ивонн, разумеется, единственное исключение!). Однако все же дал ей работу на проверку и обомлел: знание языков, деловая хватка, сметливость были у нее удивительны, она все ловила на лету – благодаря памяти, которая оказалась поистине феноменальной! Разумеется, он принял ее к себе секретаршей, и дружба с Артюисами длилась у Вики долго… всю жизнь.

Впрочем, она не прерывала связи со своими прежними подружками по дому моды, особенно с Софкой, и как-то раз та познакомила ее с сестрами Оболенскими, тоже манекенами, Мией (Саломией) и Ниной. Обе сестры были замужем: одна за князем Шаховским, другая – за бывшим гвардейским полковником Балашевым, однако работу не оставляли, потому что жили отнюдь не богато. Впрочем, в 30-е годы их очень успешная карьера пошла на убыль, потому что в моду вошли блондинки с женственными формами, а сестры были яркими миниатюрными брюнетками чуточку в восточном стиле: их матушка, Саломия Николаевна, принадлежала к роду грузинских князей Дадиани-Мингрельских. Кумиром сестер и матери был молодой князь Николай Оболенский.

Этого человека вполне можно было бы назвать баловнем судьбы, если бы не его несчастный характер. Он никак не мог забыть о том, что он, князь древнего рода, всего лишь изгнанник и приживал на чужой стороне. Впрочем, жили они с матушкой не нуждаясь благодаря доходам от собственности, весьма удачно купленной Оболенскими в Ницце еще до Первой мировой войны. Как говорили, Николай (его чаще звали Ники или Ника – разумеется, с ударением на последнем слоге!) – один из тех немногих русских, кто мог ездить в такси пассажиром, а не шофером, как многие русские эмигранты, в том числе и титулованные, и в высоких воинских чинах. Вдобавок, если бы удалось доказать права Оболенских на сокровища князей Дадиани, которые были вывезены из Грузии в 1921 году меньшевиками и хранились в Государственном банке, семья стала бы по-настоящему богата.

Впрочем, Ники был нетерпелив, капризен, нервен, склонен к ипохондрии, меланхолии, к погружению в бездны отчаяния… Раз или два он даже пытался покончить с собой, выбросившись из окна. Один раз обошлось без последствий, а второй раз он так сильно повредил ногу, что вынужден был с тех пор носить ортопедическую обувь. Впрочем, его обаяния это не убавляло, он был редкостно красив – имел точеное, самую чуточку капризное лицо, мрачноватые, непроглядно-темные глаза, которые иногда таили в себе всю горечь, весь трагизм мира, а иногда сияли так, что ослепляли всех подряд. Вообще говоря, он напоминал киногероя из первых фильмов Великого немого: Ивана Мозжухина, Рудольфо Валентино et cetera… Женщины его обожали, а он снисходительно позволял им себя любить.

Вики влюбилась в него с первого взгляда. Впрочем, Ники тоже не остался равнодушен к тому блеску очарования, которым сопровождалось каждое ее движение, каждый взгляд, каждое слово. Ее безунывность и видимая легкость отношения к жизни обезоружили его. И однажды, к ужасу преданной подружки Ивонн, Вики сообщила, что Ники сделал ей предложение.

Разумеется, она его немедленно приняла, несмотря на то что Артюисы не скрывали своего неодобрения. Да ей сейчас и сам черт был не брат, море по колено! Вот оно, счастье!

После феерически прекрасного медового месяца, проведенного на юге Франции (потом, спустя много лет, Николай Оболенский будет вспоминать это время как наилучшее, наисчастливейшее в своей жизни!), Вики постепенно начала понимать, что в чем-то ее друзья, практичные, как все французы, были правы. Легко ей было петь свой любимый романс: «Сегодня нитью тонкою связала нас судьба…» Казалось, эти слова о них, об их любви. Но на самом деле все оказалось не так просто.

Ники непрестанно требовались доказательства любви и обожания. Он был совершенный шовинист по отношению к женщинам и допустить не мог, что его такая молодая (Вики была на одиннадцать лет младше мужа) и такая, само собой, глупая жена пытается сохранить работу, друзей, что воспринимает себя как самостоятельную личность, а не как тень своего блистательного супруга. Вики любила мужа, обожала его, однако не могла полностью раствориться в нем, не могла даже ради него перестать быть собой. Ники же требовал молитвенного обожествления собственной особы, а убедившись, что жена слишком своенравна для этого, не стеснялся напоминать ей, что женщин, строго говоря, на свете много, очень много… даже слишком много…

При этом он вовсе не был тривиальным l’amateur des femmes, любителем женщин, или l’amateur de l’amour, любителем любви (по-русски говоря, бабником!). Он предпочитал флирт (легкий или тяжелый, смотря по обстоятельствам) постельным утехам, но уж во флирт нырял порою так, что жене оставалось только наблюдать круги, расходящиеся по воде.

И все же эти двое любили друг друга – так, как они способны были любить… Кроме того, они и в самом деле были хорошими друзьями! И вот так, в относительном мире и согласии, они дожили до 14 июня 1940 года, когда в Париж вошли гитлеровские войска.

В один из первых дней после вторжения приятель Оболенских Кирилл Макинский, призванный во французскую армию, а теперь из нее демобилизованный, пришел к своим друзьям, пробравшись из так называемой «свободной зоны». Париж был в оккупированной части страны, а Кирилл обожал Париж и не мог долго жить вдали от него. Пробираясь темными улицами (полицейский час уже наступил, а ночного пропуска у Кирилла, конечно, не было), он боялся, что Оболенские уехали (три тысячи парижан покинули город) или, не дай бог, убиты. Во всяком случае, он не сомневался, что они сломлены, подавлены, как и все остальные, и был обрадован, когда застал их на месте, а потом и поражен, когда Вики с первых же минут заговорила о призыве де Голля, недавно прозвучавшем по Би-би-си, призыве к Resistance, Сопротивлению, а потом повторила девиз генерала:

– Vive la France!

Многие русские любили Францию, которая приютила их, не меньше, чем Россию, которая их отвергла. А может быть, и больше. Во всяком случае, Вики – определенно больше. Она никогда не хотела возвращаться в Россию, хотя, конечно, трагически восприняла нападение Гитлера на Советский Союз и была счастлива, когда русские начали бить фашистов так, как те заслуживали. Однако примкнуть к движению Сопротивления ее не заставляло ничто, кроме собственной доброй воли и невозможности смириться с чудовищной расистской идеологией нацизма.

Между прочим, как ни печально это звучит, поначалу большинство обывателей спокойно восприняли вторжение гитлеровцев. Понять людей можно: закончилась стрельба, разрушения, и поначалу оккупанты держались вполне лояльно по отношению к французам… «Не троньте их – и они не тронут нас!» – такова была позиция большинства. Сопротивленцы (их через год после нашествия едва ли насчитывалась тысяча!) были добровольцами в этой войне: слабой, уязвимой армией, но самой доблестной. Но с течением времени, с ужесточением гитлеровских репрессий сопротивленцев становилось все больше.

• Предыдущая
• 3/7
• Следующая