Пелагия и красный петух - Акунин Борис - Страница 59
- Предыдущая
- 59/90
- Следующая
– Правда будете? – вся сжалась Пелагия.
– Нет, только палец. Самый маленький. – Он показал мизинец левой руки. – Пальцев много, один не жалко. Через две недели, если консул деньги не пришлет, отправлю ему твой маленький палец. Э, э, зачем белая стала? Боишься пальчик резать? Купи у кого-нибудь из наших, за маленький палец недорого возьмут.
– Как это «купи»? – пролепетала несчастная пленница.
– Консул тебе пальцы целовал? – спросил бек.
– Н-нет…
– Хорошо. Не узнает. Женщина или мальчик отрежут свой палец, а консул не поймет, подумает твой. Если женщина – свое платье ей дай, рада будет. Если мальчик, купи хорошее седло или серебряный кинжал.
– А вдруг консул все равно не даст денег? Мы ведь с ним даже не знакомы…
Старик развел руками.
– Если и после пальца не пожалеет тебя – выдам замуж. За Курбана, у него жена померла. Или за Эльдара, у него жена совсем плохая, болеет, ему вторая нужна. Успокойся, женщина, чего тебе бояться?
Но Полина Андреевна не успокоилась. Во-первых, замуж выходить ей было никак нельзя, монашеский обет не позволял. А во-вторых, надолго застревать в этом разбойничьем логове в ее планы совершенно не входило. Время уходило, драгоценное время!
– Письмо будем завтра писать, – сказал Даниэль-бек на прощанье. – Сейчас некогда. Едем уляд-эль-мот грабить.
– Кого грабить?
Он вышел, не удостоив ответом.
Через несколько минут донесся топот множества копыт, а потом сделалось тихо. Пелагия осталась наедине со своим отчаянием. Так до рассвета и промаялась, а когда в щели ставен начал проникать блеклый рассвет, в деревне грохнул выстрел, и с разных сторон закричали женщины.
Что там происходило?
Полина Андреевна приникла ухом к двери, но понять что-либо было трудно. Выстрелили еще несколько раз, причем показалось, что звуки доносятся откуда-то сверху. Женщины покричали-покричали и перестали. Наступила полная тишина, изредка прерываемая одиночными выстрелами.
Полтора часа спустя во дворе раздались шаги. Лязгнул засов.
Она ожидала увидеть Даниэль-бека, но на пороге стоял Салах, рядом с ним одна из вчерашних женщин.
– Пойдем, – сказал палестинец, нервно шмыгнув носом. – Я тебя поменял.
– На что?
– Евреи дадут беку войти свой дом, за это бек тебя пускает.
Пелагия ровным счетом ничего не поняла, но палестинец взял ее за руку и потянул за собой.
В ауле создалась ситуация, которую шахматист Бердичевский назвал бы патовой.
В каменной башне засели коммунары. Оттуда просматривались и простреливались дворы, улицы, все подходы к деревне, поэтому женщины и дети попрятались по саклям, а джигиты залегли вкруг холма. Несколько раз пытались подобраться ближе, но тогда Магеллан начинал стрелять из своей оптической винтовки – клал пули близко, для острастки.
Когда стало ясно, что черкесы не могут в деревню войти, а евреи из нее выйти, из башни вышел парламентер – Салах. Ему было поручено передать ультиматум: черкесы должны вернуть всё похищенное и выплатить штраф, тогда евреи уйдут.
Даниэль-бек сказал, что говорить с человеком, у которого на горле ошейник, не будет, а будет говорить с беком евреев, только для этого ему нужно войти в собственный дом, потому что уважаемым людям не пристало вести переговоры в кустах, словно двум шакалам.
– Я сразу понял, – гордо рассказывал монахине Салах. – Он хочет смотреть, живы его жены и дети или нет. И говорю: хорошо, бек, но за это пусти русская княгиня.
– Ну почему «княгиня»? – простонала Полина Андреевна. – Если победят черкесы, теперь десятью тысячами франков мы не отделаемся.
Они сидели в доме Даниэль-бека, ждали, когда прибудет хозяин.
Вот он и показался: медленно ехал по улице, держа обе ладони на виду. Лицо старого разбойника было совершенно неподвижным, белая борода слегка колыхалась на ветру.
У крыльца он упруго, как молодой, спрыгнул наземь и передал поводья женщине. Что-то вполголоса спросил у нее, она ответила, и лицо бека стало чуть менее застывшим. Наверное, узнал, что все целы, догадалась Пелагия.
Они с Салахом вышли из дверей, чтобы перебраться в башню, но Даниэль-бек вдруг схватил Полину Андреевну за руку и втащил обратно в дом.
– Э, э! – всполошился Салах. – Такой договор не было!
Старик ощерился:
– Княгиня со мной будет! Даниэль не дурак, давно на свете живет. Сейчас евреи выбегут и убьют меня. Я бы сам так сделал! Пойди к ним, скажи: княгиня со мной умрет! Пускай Магеллан-бек один сюда идет, говорить будем.
Усадил Пелагию рядом с собой за стол, крепко взял за руку. Монахиня скосила глаза и увидела, что вторая рука черкеса лежит на рукоятке кинжала.
– Если еврей войдет и станет меня стрелять, буду тебя резать, – сказал Даниэль-бек. – Ты не виновата, я не виноват. Судьба такая.
– Почему меня, а не его? – задала она логичный, хоть и совершенно нехристианский вопрос.
– Я уже старый, а он молодой, ловкий. Не успею его резать, – печально ответил бек.
На этом диалог прервался, потому что вошел Магеллан.
Пелагия сразу его узнала, хотя главарь коммунаров изменился. Загорел, усы стали длиннее и были подкручены кверху, а голову еврейского воителя украшало огромное опереточное сомбреро.
На женщину вошедший даже не взглянул, она его не интересовала. Положил руку на расстегнутую кобуру и, не садясь, объявил:
– Значит, так, старый бандит. Во-первых, всё нам вернешь. Во-вторых, отнимешь у арабов то, что они украли ночью. В-третьих, заплатишь штраф – двадцать баранов. Тогда мы уйдем.
– Отдать баранов? – ощерился Даниэль-бек. – Нет, еврей. Это вы отдадите мне все ваши ружья, и тогда мы вас выпустим. Зачем евреям ружья? Будете платить нам пятьсот франков каждую луну, и никто вас больше не тронет. Про украденную одежду мертвой еврейки я слышал. Скажу шейху Юсуфу, он вернет. Думай, еврей. Мои джигиты под пули лезть не будут. В башне нет воды. Завтра или послезавтра сами выползете, и тогда мы вас убьем.
Магеллан помолчал, поиграл желваками. Светлые глаза сузились.
– Черкес, твои сакли слеплены из глины и верблюжьего навоза. Пуля прошьет их насквозь. Я прикажу стрелять залпами, и скоро вместо домов здесь будут одни кучи мусора. Красные от крови.
Бек тоже помолчал, прежде чем ответить.
– Вы не похожи на уляд-эль-мот. Может, вы ненастоящие евреи? Или те, что приехали сюда раньше вас, ненастоящие?
– Мы самые что ни есть настоящие. И таких, как мы, будет становиться все больше и больше.
– Тогда нужно вас всех убить. Даже если погибнут наши женщины и дети, – глухо произнес Даниэль-бек. Костяшки пальцев, сжимавших эфес, побелели. – Иначе вы захватите всю эту землю, не оставите здесь ни арабов, ни черкесов.
– Ты – бек. Тебе решать.
Мужчины смотрели друг на друга тяжелыми, неподвижными взглядами. Пелагия увидела, как кинжал бесшумно выползает из ножен. Рука Магеллана потихоньку забралась в кобуру.
– Да что же это такое! – возмущенно вскричала монахиня, ударив ладонью по столу.
Враги, совсем забывшие о ее существовании, дернулись и уставились на нее.
– Чуть у мужчин какое затруднение, вы сразу «убить»! И первыми, как водится, погибнут женщины и дети! Только дурак вышибает дверь лбом, когда ему не хватает ума повернуть ключ! Умные люди находят голове другое применение! Потом про вас скажут: два дурака не сумели между собой договориться, и из-за этого евреи с черкесами стали резать друг друга по всей Палестине! Отдайте ему то, что украли, – обратилась она к Даниэль-беку. – А вы, господин Магеллан, забудьте про штраф. Зачем вам бараны? Вы их и стричь-то не умеете!
Вроде бы ничего после этих слов в комнате не изменилось – бек по-прежнему держался за кинжал, а Магеллан за револьвер, и всё же напряжение неуловимо спало. Мужчины снова смотрели друг другу в глаза, но теперь, пожалуй, не грозно, а вопросительно.
– Я где-то вас видел, – проговорил Магеллан, не глядя на Пелагию. – Не помню где, но точно видел…
- Предыдущая
- 59/90
- Следующая
