Жизнь и деятельность Бальтазара Коссы - Парадисис Александр - Страница 4

• Предыдущая
• 4/53
• Следующая

Король Альфонс узаконил взимание обязательного налога с любовниц священнослужителей, а также обязал их уплатить «долги» за те годы, когда налог ещё не был введен. Появился циркуляр с бесконечным перечнем имен подруг священнослужителей, обязанных уплатить налог.

Папа Бенедикт XII обвинял священников в том, что они со своими любовницами превратили божьи храмы, место, где должны царить добро и целомудрие, в притоны сладострастия.

«Тот, кто ленив, кого приводит в ужас даже мысль о труде, — пишет Клеманяш, видный теолог той эпохи, — тот, кто хочет наслаждаться и веселиться без помехи, становится священником. И тогда он, как и его коллеги, начинает поклоняться не Христу, а Эпикуру, проводить время в тавернах, играя в биллиард и кости. Эти священники обжираются там и, обезумев от вина, затевают драки, ругаются, с их грязных языков слетают кощунственные речи против создателя и святых. А потом они проводят ночь в объятиях своих любовниц, а от них сразу же отправляются в храм, чтобы вести службу».

Клеманжи был современником Иоанна ХХIII (они даже были ровесниками). Ученик крупного теолога Жерсона, он долгое время был секретарем папы Бенедикта XIII. Позже он преподавал теологию в Париже.

«Что касается епископов, архиепископов и настоятелей монастырей, — продолжает Клеманжи, — то все они безграмотны, алчны, все они доносчики и честолюбцы, клеветники, очень снисходительные к себе и очень требовательные к другим. Все они болтуны, верхогляды и глупцы. У всех у них есть любовницы, и они имеют от них детей. Для них нет ничего святого. Они думают только об удовлетворении своих низменных страстей. И некому пожаловаться на них.

«Мы подчиняемся и зависим только от папы», — говорят они.

Но кто же из бедняков может проникнуть к папе и все ему рассказать?…»

Далее Клеманжи говорит о монахах, принадлежавших к орденам святого Доминика и святого Франциска.

«Это хищные волки, рядящиеся в овечьи шкуры. Словно ненасытный Ваал, поглощают они приношения верующих, а нажравшись и опившись вином, пускаются во все виды разврата, чтобы потушить пламень сладострастия, сжигающий их нутро».

«О монахинях же я боюсь даже говорить, так как читатели могут неправильно истолковать мои слова и подумать, что я рассказываю о домах терпимости, где обитают лживые и разнузданные продажные женщины, где имеют место и насилие и кровосмешение. Обители невест Христовых не являются у нас местом служения богу. Это очаги гнусного разврата, где сладострастные распутники стремятся погасить буйное пламя своих страстей. Нет никакой разницы между девушкой в монашеском одеянии и проституткой, которая считает работой продажу своего тела».

Чем выше поднимается человек по церковно-иерархической лестнице, тем больше распутничает.

Данте в «Божественной комедии» сравнивает богатых и развращенных кардиналов своей эпохи — конца XIII столетия — с бедными и скромными первоапостолами, подчеркивая трудолюбие и худобу апостолов и лень разжиревших кардиналов, которые и передвигаться-то могли только верхом. Роскошная мантия прикрывала и всадника и лошадь: «Два скота под одной шкурой!»

Бенвенуто Имоленси, первый комментатор Данте, боясь, что Данте будет не понят, объясняет: «Первая скотина служит для перевозки тяжестей — это лошадь. Вторая облачена в мантию — это кардинал, скотина вовсе бесполезная».

Далее Имоленси выражает мнение, что если бы Данте жил на сто лет позже, он написал бы «Три скотины под одной шкурой», имея в виду ещё и любовницу кардинала. И упоминает имя известного кардинала, который никуда не выезжал, не посадив на свою лошадь и любовницу.

Рассказывая о морали священников, епископов, кардиналов, нельзя не коснуться и поведения «отцов христианства».

Бенедикт XII слыл одним из самых добродетельнейших пап, человеком с высокими нравственными устоями. Так вот этому «добродетельнейшему» старику приглянулась восемнадцатилетняя сестра Петрарки, поэта, жившего при его дворе, девушка очень красивая. Бенедикт XII предложил Петрарке отдать ему сестру, а в награду обещал сделать поэта кардиналом.

Возмущенный Петрарка ответил, что получение кардинальской шапки на таких условиях он считает позорным и бесчестным поступком, о котором он с ужасом будет вспоминать всю жизнь. Но отказ Петрарки не спас его сестру.  Родной его брат, соблазнившись предложением папы, отдал ему девушку. Оскорбленный Петрарка покинул папский дворец. Опозоренную девушку брату поэта удалось потом выдать замуж, сам же он ушел в монастырь, терзаемый угрызениями совести.

Факт этот приводится биографом Петрарки Скварчифико, а также историками Дюплесси, Морнэ и де Поте. Другие, более «скромные» историки религии предпочли умолчать об этом факте.

* * *

На этом мы прервем наше введение к повествованию. Даны беглые зарисовки характеров некоторых пап, образа жизни духовенства. Этого достаточно, чтобы читатели получили некоторое представление о «духовных пастырях» западного христианства.

В XIV веке, точнее в апреле 1385 года от рождества Христова, из небольшой таверны, которая стояла у дороги, проходившей по левому берегу реки Арно на окраине города Пизы, доносился сильный шум. Над дверью таверны красовалась бронзовая эмблема с изображением овечки, выкрашенной белой краской (сильно, однако, потемневшей от времени), а выше — вывеска, на которой большими буквами было написано название таверны: «Кроткая овечка».

Но лишь на одного из всех посетителей, находившихся в это время в «Овечке», можно было смотреть без страха, хотя и у него были плутоватые глаза, на шее ярко выделялся шрам от удара стилетом, одежда была в пыли, а обувь залеплена грязью.

Какие-то люди, по виду завсегдатаи таверны, одетые в поношенное, замызганное платье, расположились вокруг молодого человека — одни стоя, другие сидя — и кричали все сразу, требуя от него каких-то сведений. Их искаженные лица были ужасны. Дикие физиономии убийц! Были среди них хромые, с деревяшками вместо ног, с уродливыми шрамами — следами старых ран. Их можно было принять и за матросов, оказавшихся без работы, и за преступников, бежавших от виселицы, и за нищих, совсем опустившихся людей.

Кольцо вокруг молодого человека все более сужалось, люди громко и возбуждённо спрашивали:

— Кто он такой, о ком ты говоришь? Где он? Когда он приедет?

— Как ему удалось улизнуть? Разве за ним не было погони? Как это его не поймали?

— А какой у него корабль? Хотя я все равно с ним не поеду! Подумаешь, тоже нашёлся капитан!

Последние слова произнёс грузный, неповоротливый детина, хромой, одноглазый гигант, криворотый и рябой. Он возмущался громче всех, остальные поддерживали его, а молодой человек со шрамом на шее старался их успокоить.

— Он скоро будет здесь. Сядьте и ждите. Он сам все объяснит…

В предвечерний час, в то самое время, когда в таверне происходила эта сцена, чуть севернее Пизы, на дороге, идущей от Лукки, послышалось цоканье копыт. Четверо или пятеро всадников бешено скакали к окраине Пизы. Они подъехали к городу как раз в тот момент, когда стражники уже закрывали городские ворота, ворвались в город, не замедляя бешеного галопа, пронеслись мимо Кампосанто — знаменитого городского кладбища, мимо собора с «Падающей башней», мимо дворца архиепископа и со стороны университета, который стоит в Пизе и сейчас, выскочили на дорогу, вьющуюся по берегу Арно, и осадили лошадей у таверны «Кроткая овечка».

Всадники спешились. Первым соскочил с лошади высокий, смуглый, широкоплечий молодой человек лет двадцати пяти. Пока его спутники слезали с лошадей, он поднял руки, поддерживая и помогая спуститься на землю человеку, который всю дорогу сидел у него за спиной.

Человек этот, в ладно сидящих на нём брюках и камзоле, из-под которого виднелась белоснежная тонкая рубашка, казался очень юным, совсем мальчиком. «Казался» потому, что его красивое лицо с очень белой кожей, шея, уши были почти целиком скрыты вязаным шлемом, какие носили в ту пору.

• Предыдущая
• 4/53
• Следующая