На грани полуночи (ЛП) - Маккена Шеннон - Страница 2

Шон осторожно выбрался из постели. Ему не хотелось будить малышек, какими бы круглыми и розовыми ни были их попки. Сегодня он не в настроении быть милым и очаровательным.

Шон взглянул на девушек, пытаясь припомнить, зачем подцепил их вчера вечером. Наверное, дело в брюнетке с привлекательными ямочками на пояснице, на месте которой он почти мог представить Лив.

Голый зад Лив он, честно говоря, никогда не видел. Шон лишь почитал ее издалека, как величественную девственную богиню, которой она и была.

Хотя однажды ему удалось хорошенько почтить ее с помощью своих пальцев.

Его член подпрыгивал, как щенок, всякий раз, когда Шон думал о том теплом летнем вечере, когда загнал Лив в угол в историческом отделе библиотеки и сунул руку ей под юбку. Он помнил ее промежность, нежно и плотно обхватывающую его пальцы. Помнил, как ее мягкие бедра сжимали его руку. Помнил приглушенные, беспомощные звуки, которые она издавала, пока кончала.

Запах старых книг возбуждал его по сей день.

Эта скользкая дорожка памяти довела его до каменной эрекции, несмотря на похмелье и все остальное. Шон помассировал набухший член, глядя на персиковый зад брюнетки и почти соблазнившись натянуть резинку, закрыть глаза и…

Боже, нет. Отбросив прочь хреновую идею, Шон замер: сильная вспышка боли ударила ему в голову, как в большой китайский гонг. Черт. Пятнадцать лет прошло, а он все еще одержим этой девчонкой.

Это было бы смешно, если бы не было так чертовски грустно.

Шон потер пульсирующий лоб и позволил себе мысленно проиграть пленку под названием «Лив»; он сделал ей одолжение, бросив прежде, чем совершить непростительную глупость вроде женитьбы, которая была равносильна тому, чтобы лечь и предложить себя в качестве ее личного коврика для ног. Он сошел бы с ума, пытаясь быть хорошим мальчиком, и, в конечном счете, ничего бы не вышло. Пытки, муки, унижения и тому подобное. Этот сценарий был так хорошо ему известен, что становилось скучно.

Но Шон до сих пор помнил выражение ее глаз, когда сказал ей проваливать. Он видел их каждую ночь, в четыре утра, независимо от того, в чьей постели просыпался. Всегда, когда Шон думал о самой выдающейся лаже в жизни, в животе образовывалось сосущее отверстие. И это помогало ему почувствовать себя живым.

Он взглянул на соблазнительный зад брюнетки и вздохнул. Должно быть, он поимел сотни девушек, пытаясь выкинуть Лив из головы. До сих пор ничего не вышло, но что поделаешь? Если у него что и было, то это упорство.

Шон чувствовал, что его предало собственное тело. Количество выпитой вчера текилы должно было вырубить его на более долгое время.

Может, ему нужно было стукнуть себя по голове какой-нибудь мощной фармацевтической «дубинкой». Впрочем, сильные наркотики он как вариант не рассматривал. Липнущее к людям, принимающим наркотики, отчаяние вводило в мощную, пробирающую до мурашек депрессию. Шону даже алкоголь не очень нравился. Из-за него он вечно попадал в неприятные ситуации. Не то чтобы его сильно огорчало пробуждение за решеткой или в отделении скорой помощи, но это чертовски раздражало его братьев, которые сейчас были честными, респектабельными семьянинами. Столпы общества. Законно женатые на прекрасных дамах. И будущие отцы многодетных семей.

Коннор и Эрин были уже на пути к этому событию. Всего четыре месяца осталось до дня «Д»[1]. Ребенок. Вот это да. Дядя Шон. Так весело и нормально. Будто его братья не росли в той же сумасшедшей параллельной вселенной, что и он. Бешеные сыночки психа Эймона.

Еще хуже было это новое семейное явление, с которым ему теперь приходилось иметь дело: стая заботливых невесток, набрасывающихся на него с попытками заставить вывернуть душу наизнанку и поделиться переживаниями. Помоги ему Иисус. Они замечательные женщины, и с их стороны очень мило так заботиться о нем, но спасибо, ему это дерьмо не нужно.

Его джинсы висели на кожаном диване под кучей женского белья. Еще одна упаковка от презерватива полетела на пол, когда он натянул джинсы. Не особенно впечатлившись, Шон хмыкнул и пошарил в карманах.

Как всегда. Похоже, он потратил свою заначку на такси и выпивку для этих девочек. Значит, он на мели, без колес и хрен знает где. Порой вечеринки чертовски тяжелое занятие.

В сортире обнаружилось еще две упаковки от презервативов. Значит, он занимался сексом в душе и/или в ванне. Справляя нужду, Шон уставился на обрывки фольги, пытаясь припомнить водные приключения. Он чувствовал себя грязным.

Дело не в том, что у него были моральные принципы, в которые не укладывалось трио с незнакомками. Напротив. Девочки были прекрасными. Очень сексапильными. Просто сегодня настроение у него было ниже плинтуса. И с этого момента станет еще хуже.

Лицо, которое смотрело на него из зеркала в ванной, было и знакомым, и странным. Лицо его мертвого близнеца. Таким мог бы стать Кев. Они не были так похожи, как другие близнецы, но собственная рожа была для Шона лучшим ориентиром. Поверхностные детали были одинаковыми. Сильное мускулистое тело, плюс-минус несколько шрамов. Волнистые темно-русые волосы, которые в последнее время стали длиннее. Зеркальное отражение односторонней ямочки Кева на его собственной впалой щетинистой щеке.

Но сегодня на его мрачном лице не было никакой ямочки. Под глазами залегли темные тени, придававшие светло-зеленым радужкам странную бледность. Впадины под скулами, казалось, были вырезаны топором. При резком освещении кожа выглядела сероватой. Бледный зомби. Как раз то, что надо, чтобы пугать детишек за плохое поведение.

Пялиться на себя в зеркало восемнадцатого августа – достаточная причина, чтобы задуматься, насколько его лицо все еще напоминало лицо Кева, а насколько уже нет.

За пятнадцать лет тяжелой жизни он стал жестче и сильнее. Появились косые морщинки вокруг глаз и углубления вокруг рта.

Пройдут годы, а схожесть их черт продолжит исчезать, пока Шон не станет скрюченным, беззубым, нудным, лысым старикашкой, много раз прожившим короткий промежуток жизни Кева. Огромная бездна лет.

Шон распахнул шкаф с лекарствами и просмотрел содержимое.

Экседрин [2]. Вытряхнув четыре таблетки, он бросил их в рот, разжевал и проглотил. Наклонившись вперед и прижавшись пульсирующим лбом к прохладной фарфоровой раковине, он разразился длинной очередью матов.

Все это полное, абсолютное дерьмо. Разве время не должно было его излечить? Разве это не естественный процесс, как движение материков? Он так старался этого избежать, но проклятое чувство кружило над ним, как стервятник, ожидающий шанса выклевать ему глаза и разодрать плоть. Иногда Шону просто хотелось лечь на пол и позволить этому старому стервятнику проделать все, что ему угодно.

Вот так все и начиналось. Так все усилия, да и сам Шон, летели псу под хвост.

Он должен убраться отсюда. Смыться, не выпив кофе и не обменявшись любезностями, конечно, грубо, но лучше уйти до того, как очаровательная секс-машина прошлой ночи на глазах превратится в ворчливого зомби.

Осторожно понюхав подмышки, Шон чуть копыта не откинул. Но принимать душ слишком рискованно. Как и кофе, с сожалением заключил он, глядя на сверкающую кофемашину, стоящую на кухне. Кофемолка разбудит милашек, и тогда он окажется в полном дерьме. Придется улыбаться, болтать, флиртовать, давать им свой номер телефона. Боже упаси.

Выйдя на свет Божий, Шон очутился в жилом районе. Ни денег, ни бумажника. Как всегда, выходя на улицу накануне восемнадцатого августа, он не брал с собой ни кредиток, ни каких бы то ни было документов со своим адресом. Только наличные и презервативы. Мигающие огни, взрывная музыка, секс, танцы, алкоголь – все, что может заставить мозги тормознуть хотя бы на время.

Мордобой тоже отлично срабатывал, если кому-то хватало тупости довести его. Шон любил хорошую драку.

Он понятия не имел, в каком направлении двигаться, поэтому выбрал спуск по непонятному склону. Если подниматься в гору, это ускорило бы сердцебиение, и каждый стук отдавался бы в мозгах, да так, что голова бы не выдержала. Только вниз. Прямо ко дну, как выразился во сне Кев. В такие дни, как этот, Шон начинал понимать, что все эти вечеринки, секс, драки – лишь дешевый трюк, чтобы отвлечься и не думать о боли, бьющей под дых.