Высокая цитадель - Бэгли Десмонд - Страница 19

• Предыдущая
• 19/67
• Следующая

— Прекрасно, — произнес он с удовлетворением. — Я на это надеялся. — Он посмотрел на пачку — там оставалось только одиннадцать штук. — Я, знаете ли, эгоист. Хочу оставить их для себя.

Он сел на камень, зажег сигару и жадно затянулся. Бенедетта села рядом.

— Я рада, что вы решили помочь моему дяде.

О'Хара усмехнулся.

— Так решили не все. Некоторых потребовалось убеждать. Но в конце концов голосование прошло успешно.

Она тихо поинтересовалась.

— Как вы думаете, есть ли у нас какие-нибудь шансы на спасение?

О'Хара закусил губу и некоторое время молчал. Потом сказал:

— Не хочу скрывать от вас правду. Думаю, у нас шансы мизерны. Если наши недруги прорвутся по мосту, у нас надежды не будет. Мы пока беззащитны. Есть, впрочем, один шанс. — Он повел рукой в сторону гор. — Если мы разделимся и разбежимся в разные стороны, им тоже придется разделиться. Местность здесь глухая, и кому-нибудь, может, удастся затеряться, а потом рассказать о том, что случилось с нами. Но это, конечно, слабое утешение.

— Зачем же вы тогда решили сражаться? — удивилась Бенедетта.

О'Хара хмыкнул:

— Армстронг привел более чем убедительные аргументы в пользу этого. — Он рассказал ей об их совещании и, заканчивая, сказал: — Но я все равно бы боролся. Эти парни, что на том берегу, мне не по душе. Мне не нравится, как они обращаются с людьми. Неважно, какого цвета у них кожа — белая, желтая или коричневая. Это одно племя.

— Сеньор Форестер говорил мне, что вы вместе с ним сражались в Корее, — сказала Бенедетта.

— Возможно. Очевидно, да, но я никогда его там не встречал.

— Там, наверное, было ужасно — вся эта война.

— Да нет, ничего, — сказал О'Хара. — Сама война — ничего. К ней привыкаешь. Привыкаешь, когда в тебя стреляют Человек ко всему может привыкнуть в конце концов. Только в этом случае войны вообще возможны. Люди приспосабливаются и начинают рассматривать самые ужасные вещи как вполне нормальные. Иначе они бы не выдержали.

Она кивнула.

— Я знаю. Посмотрите, вот, к примеру, мы. В нас стреляют, и Мигель стреляет в людей и не видит в этом ничего особенного.

— Ничего особенного в этом и нет, — резко сказал О'Хара. — Человек — существо воинственное. Это качество и сделало его царем над всей планетой. — Он скривил губы. — Может, это и удерживает его от еще более ужасных вещей. — Он вдруг засмеялся. — Боже мой, сейчас не время философствовать, оставим это Армстронгу.

— Вы сказали странную вещь, — сказала Бенедетта. — Вы сказали про Корею, что сама война — ничего особенного. Тогда что же было там плохого, если не сама война?

О'Хара смотрел куда-то вдаль.

— Я имел в виду бои. А когда они прекратились, когда я перестал воевать, когда не мог сражаться, мне стало плохо.

— Вы были в плену? В руках китайцев? Форестер что-то упоминал об этом.

О'Хара медленно проговорил:

— Я убивал людей на войне — в горячечном состоянии и, возможно, скоро это буду делать снова. Но эти негодяи-коммунисты делают такое с холодным расчетом, рассуждая об этом… Это выше моего… — Он раздраженно покачал головой. — Давайте не будем об этом.

Перед его мысленным взором внезапно предстало равнодушное тупое лицо китайского офицера, лейтенанта Фэнга. Это лицо неотступно преследовало его в снах и заставляло просыпаться среди ночи в холодном поту. Поэтому он и предпочитал сну тяжелое, без снов пьяное забытье. Он сказал:

— Поговорим о вас. Вы хорошо говорите по-английски. Где вы учились?

Она почувствовала, что ненароком коснулась запретной темы.

— Извините, что я так разволновала вас, сеньор О'Хара, — сказала она с раскаянием в голосе.

— Пустяки. Давайте только отставим сеньора О'Хара. Меня зовут Тим.

Она улыбнулась.

— Я училась в Соединенных Штатах, Тим. Дядя послал меня туда после переворота, устроенного Лопецом. — Она засмеялась. — Моя учительница английского была так похожа на мисс Понски.

— А, такая старая треска-энтузиастка, — сказал О'Хара. — Так. Значит, вас послал учиться дядя. А что же родители?

— Моя мать умерла очень рано, а отец… его расстрелял Лопец.

О'Хара вздохнул.

— Мы оба, кажется, бередим раны друг другу, Бенедетта. Извините.

Она печально взглянула на него.

— Так уж устроен мир, Тим.

Он мрачно согласился.

— Тот, кто думает, что в мире идет честная игра, просто дурак. Потому-то мы и попали в эту заварушку. Ну ладно, пошли назад.

Он погасил сигарету и аккуратно положил окурок в карман.

Бенедетта, поднимаясь, спросила:

— Вы думаете, эта идея сеньора Армстронга относительно арбалета осуществима?

— Не думаю, — выпалил О'Хара. — Мне кажется, Армстронг — романтик. Он изучает войны, которые прошли тысячи лет тому назад, и ни о чем другом думать не хочет. Знаете, этакий человек в башне из слоновой кости. Академик. В теории кровожаден, а когда увидит настоящую кровь, упадет в обморок. Кроме того, я думаю, он немного того. — Он покрутил пальцем у виска.

Пока Виллис рылся среди металлического хлама, Армстронг сидел, с клекотом посасывая свою пустую трубку. Сердце его колотилось, он слегка задыхался, хотя высота уже не действовала на него так, как в первый раз, когда они ночевали в этом лагере. Он прокручивал в голове детали науки, которой занимался, — науки убивать без пороха. Он четко представлял себе расстояние, траекторию, проникающую способность снарядов, которые могут быть запущены из оружия, сделанного из металлических пластин и жгутов, и старался сопоставить свои мысленные диаграммы с имевшимся в мастерской материалом.

Он посмотрел вверх, на стропила, и новая идея осенила его, но он пока отбросил ее в сторону — первым делом надо было заняться арбалетом.

Виллис наконец-то распрямился, держа в руках плоскую пружину.

— Это часть автомобильной рессоры. Подойдет?

Армстронг взял ее, попытался согнуть и нашел, что она очень упругая.

— Сильная штука, — сказал он. — Сильнее, чем все, что использовалось в средние века. Из этого выйдет мощное оружие. Пожалуй, даже слишком, — только нам бы исхитриться натянуть его.

— Давайте еще раз все обдумаем как следует, — сказал Виллис.

Армстронг стал делать наброски на клочке бумаги.

— Для легких спортивных луков использовались костяные рычаги, но для оружия, которое мы собираемся делать, это не подойдет. Тяжелые военные арбалеты натягивали двумя способами — с помощью специального шкивного устройства, которое во время стрельбы снималось, или воротом с системой блоков, встроенным в арбалет.

Виллис смотрел на грубые наброски Армстронга и кивал в знак согласия.

— Нам надо ориентироваться на ворот, — заметил он. — Ту, другую штуку, нам трудно будет сделать. А в случае необходимости можно чуть ослабить пружину, сточив ее. — Он оглянулся. — А где же Пибоди?

— Не знаю, — сказал Армстронг. — Давайте продолжать.

— Нет, нам надо его найти, — сказал Виллис. — Его мы поставим на изготовление стрел, это сравнительно нетрудная работа.

— Не стрел, а болванок, или пик, — педантично поправил его Армстронг.

— Все равно, как их называть, надо поскорее заняться ими.

Они обнаружили Пибоди в одном из сараев, где он подогревал на огне банку с бобами. Нехотя он пошел за ними в мастерскую, и они приступили к работе. Армстронг был в восторге от Виллиса, чьи искусные руки могли из какой-то металлической ерунды сотворять необходимые детали. Они нашли также старое точило, которое оказалось наиболее эффективным режущим инструментом, хотя для работы с ним требовалась уйма физической энергии. Они крутили ручку попеременно: Армстронг, обливаясь потом и выбиваясь из сил, Виллис молча и сосредоточенно и Пибоди, выплескивая проклятия и ругательства.

Они оторвали от стен электропроводку и освободили кабель от защитных трубок. Затем разрезали металлические полосы на части и пробили в них отверстия для болтов. Руки их занемели от холода и покрылись ссадинами и порезами.

• Предыдущая
• 19/67
• Следующая