Иголка любви - Садур Нина - Страница 18

Ночь, чужая, роскошная, слепо плещется спелыми листьями. Оля чуть дышит во влажных простынях. Дети за окошком задумались. Им жалко сгоревшую девушку, им радостно, что бандитов казнили.

Женщина из шахтерской Макеевки ждет целый год, чтоб привести дочку на море. У них там нельзя дышать, в легких уголь. Женщина загорелая, недоверчивая. Очищает легкие морским воздухом, не верит, что маленькой дочке удастся вырваться из Макеевки. Оля один раз подошла к ее дочке: «Как тебя звать, девочка?» Девочка гневно глянула на нее, отбежала. «Гала, — позвала женщина, — иди ко мне, доча». Девочка спряталась у матери. «В каком она классе?» — дежурно спросила Оля. «В третьем», — неприветливая, призналась мать, загородила Галу руками. «Мама, ты ей не говори». Оля засмеялась: «У вас пугливая дочка». — «Гала, пойдем отсюда». Женщина увела свою дочку. Оля посидела одна на лавочке. По столу, разбухшему от дождей, ползет большеголовый мотылек ночи. Кто-то забыл купальную шапочку. Гала забыла. Подкралась. Оля, как будто не видит, прикрыла глаза. Гала помедлила, но жалко свои невесомые волосы — намокнут в воде, слипнутся — цапнула шапочку. «Хоп! Попалась, Гала?» — «Пусти!» — цокнули зубы на Олиной белой руке. Оля, удивленная, раскрыла руки, звероподобная Гала выбежала с шапочкой. Что за город Макеевка? Где это?

Вышел хозяйкин сын Костя с машинкой. Он любит конфеты, машинки, у него есть железная дорога, мечта всех детей. Оля складывает ему самолетики из бумаги. Костя восхищен. Летают, как бабочки. Один раз Оля сделала ему из бумага лягушку. Костя не понял. «Это как будто лягушка. Вот видишь, рот огромный. Ква-ква. Смешно». Костя не понял. Оля заскучала с мальчиком, забеспокоилась, от его сонного состояния души хотелось самой заснуть где-нибудь в сене, чтоб сквозь сон запахи деревни, хлеба. Этого нет, здесь юг, здесь все другое, вон у Кости на блюдечке черные вишни, одна ягода лопнула, розовым окрасила воду в блюдечке.

Костя зорко следит. Он знает, что они уже знают про его сонную душу, но где-то в ней, в ее детской ленивой слабости, тлеет жаркий уголек, иногда покусывает мальчика, отзывается в дымных Костиных глазках. Конечно, когда другие мальчики начинают возиться, Костя отходит со своими машинками в сторону, но когда вечером садятся играть в дурачка, Костя часто выигрывает. Косте пятнадцать лет. Выросшие дети съезжаются летом опять, даже Гала меняется за зиму, упорно тянется вверх, всей собой. Мать Кости тревожно грустит от взрослеющих чужих детей. Костя играет в машинки, а Андрей уже особо причесывается и просит вечером белую рубаху. Костя позовет: «Андрюшка, идем смотреть мои поезда?» Андрей вскинет глаза на Костю, тут же опустит их, не откажет, осторожно похвалит. Но он же старше Кости на целый год — убеждает себя Костина мать. Андрей в белой рубахе склонится над паровозиком, чистый пробор в волосах. «Правда ведь, здорово?» — Костя трепещет. Колесики маленькие, окошечки. Как они в прошлом году играли, в позапрошлом! «Хорошая железная дорога», — похвалит Андрей и отойдет к большим подросткам. Уголек мерцает в серых Костиных глазках. «Но зимой нам спокойнее, — думает Костина мать, — зимой ветер, оползни в горах, дом наш гудит и трясется от ветра. Море, сырое, рваное, грызет город. Город рвет ветром и влагой. Ночью пусто в городе. Ребенок дома в тепле со своими игрушками. Сравнивать не с кем. Не надо сравнивать. Сладкий, тихий ребенок катает по дивану машинки. Не уходит с подростками шляться у дикого зимнего моря».

Мчится по кругу игрушечный поезд. «Остановка! — звонко командует Костя. — Мама, поиграй со мной. Мне скучно зимой одному». — «У мамы головка болит». — «А летом другие мальчики будут?» — «А как же!» — «Опять маленькие?» — «Новые приедут. Маленькие». — «Поехали! Станция Сочи!»

Оля сказала:

— Костя, пойдем ко мне?

— Зачем? — спросил Костя.

— В гости, — сказала Оля. — Посмотришь, как я живу.

— Я знаю, как ты живешь. Моя мама тебе простыни стелет.

Оля взяла его за руку. Костя улыбнулся, потянул вялую руку.

— Пойдем, пойдем, — потянула Оля.

Они пошли в ее домик.

— Садись на кровать.

Он сел.

— Знаешь, почему у меня теплее, чем на улице?

Он не понял.

— Ты заметил, что во дворе прохладно, а у меня, как будто днем, — жарко?

— Это от стен, — сказал Костя. — Они остывают сюда, к тебе.

— А-а, ты знаешь, — немного расстроилась Оля.

Огонек мерцнул в серых глазках.

— Это простое, — прошептал мальчик.

Оля засмеялась: «Твои глазки кусаются иногда».

— Тебе нравится в школу ходить?

— Да ну, — сказал Костя.

— А друзья у тебя есть?

— Да ну. — И захотел уходить.

— Подожди! Мы сейчас будем играть.

Он не поверил.

— Чем будем играть? У тебя ничего нету.

— А это вот что? — Она протянула мальчику толстую косметичку.

— Красивая сумочка, — сказал Костя, понравился вышитый бисер.

— Открой! — приказала она, выпрямив спину, чтоб не заметил, как дрожит вся. Он открыл.

— Тут украшения, разные цацки. Это все для девчонок.

— Ты понюхай.

— Ого-го! Как цветами пахнет! Даже сильнее!

— Я же тебе говорила!

— Ну и что?

— Тебе нравится?

— Нравится. Очень нравится. А что ты брошки не носишь? У тебя на руке одно только колечко.

Оля покрутила колечко:

— Оно не снимается.

— Оно простое у тебя, без камушка.

— Я его всегда ношу, с самого детства. Такое колечко.

— Совсем простое.

— Ты не смотри на него.

— А зачем тогда носишь?

— Чтоб не потеряться.

Он засмеялся.

— Да, чтоб всегда было видно, что это я. Как птица. Она улетит куда-нибудь, а ее по колечку узнают — это та самая птица…

— Так не бывает, — сказал мальчик. — Птицы с кольцами не летают.

— Ну хорошо, ну пускай. Будем играть. Давай с тобой украшаться, как будто мы две царевны.

— Я же мальчик.

— Мы понарошку.

— Давай.

Оля открыла тюбик с помадой. Подкрутила, чтоб алый стержень вылез из золотого патрончика. Стала осторожно подносить к его рту. Зрачки у мальчика потемнели. Он сглотнул.

— Что будешь делать?

— Закрой рот.

Он закрыл.

— Не напрягай губы.

Она потерла ему губы красной помадой. Невозможно вспыхнуло молоденькое лицо. Оля сама обомлела.

— Как красиво. Мне хочется так же.

— Давай я помажу тебе.

— Нет, ты так не сумеешь. Нужно губами.

— Моими?

— Да. Только ровненько, чтоб не размазать.

Глазки заволокло серой дымкой.

— Нам нельзя. Мы ведь разные.

— Как это разные?

— Или два мальчика, или две девочки. А нам с тобой запретят.

— Глупость. Я не девочка, я тетя.

— Ты не тетя, ты девушка.

— А ты будешь юноша. Юноши все так делают.

— Ну давай, только ровненько.

— Чтоб не размазать.

— А ты рот закрой. Я же закрывал.

— Так я ж тебе помадой, а ты мне губами.

Он прилежно прислонился губами к ее приоткрытому рту. Хотел отстраниться, она придержала его ладонью за шею. Побыли так. Убрала руку, мгновенно отпрянул. Смотрит исподлобья. Сейчас убежит.

— Посмотри, ровно ты мне покрасил? Не размазал?

Он не верит, следит за ней взглядом.

— Ты, наверное, размазал. Я так тебе ровно покрасила! Ты так мне размазал!

Он перевел мрачный взгляд на ее губы. Опять на глаза.

— Мы играем или нет? — рассердилась Оля.

— Я немножко размазал, — согласился он.

— Сам стирай, — сказала она обиженно.

Он стал водить пальцем по ее губам. Рот приоткрыт от усердия — припухшие от поцелуя губы в следах помады. Пушок над губой у него. Она взяла и поймала его палец губами. Он опять испугался:

— Укусишь?

Оля смеется ему глазами, чтоб успокоить. Потерлась языком о палец. Он сказал:

— Щекотно.

— Ну ладно, иди.

Она его отпустила.

— Подожди, я тебе вытру.

Вытерла ему рот. Он не уходит, разглядывает ее подробно.

— Иди, я кому сказала!

Он сжался, ушел.