История жизни венской проститутки, рассказанная ею самой - Мутценбахер Жозефина - Страница 7

– Перевернись!

Я послушно легла на живот, и он приподнял мне платье повыше, так, что обнажилась моя попка. Анна должна была переместиться повыше к изголовью кровати, и её плюшка располагалась теперь на уровне моих плеч. Анну он тоже раздел, а от Мицци потребовал, чтобы та оголила груди. Она скинула сорочку, и я увидела, что её соски остро торчат. Тогда Роберт просунул мне под живот руку и приподнял, чтобы моя попка была чуточку повыше. Он велел мне крепко стиснуть бёдра, и сзади ввел свой «хобот» таким образом, что ягодицами, в промежности и между складок расселины я ощутила жар его горячей колбаски, которая теперь оказалась зажатой между моими бёдрами, промежностью и попкой.

Роберт извлёк руку из-под моего живота и начал производить едва заметные толчки. Я ощутила такую приятность, что она растеклась у меня по всему телу. Внезапно я начала, как Мицци, стонать и вздыхать, отвечая попкой на его толчки. Головой я так глубоко зарылась в постель, что ничего не видела, а только чувствовала, как Роберт меня обрабатывает. Однако вскоре я к своему удивлению услыхала, как заохали и застонали Анна и Мицци. Я подняла глаза и увидела, как Роберт левой рукой играет в плюшке Анны и, должно быть, делает это очень здорово, ибо она подпрыгивала точно сама не своя. Правой же рукой Роберт играл с одним из сосков Мицци, который благодаря этому становился всё острее и выше. При этом он медленными толчками имел меня и тяжело дышал.

Фердль и Франц стояли рядом с кроватью и наблюдали за происходящим.

Тут Мицци не своим голосом закричала:

– Ах, ах!.. Я хочу что-нибудь в плюшку, ах, Францль, Фердль, вставьте же мне хоть кто-нибудь!.. Ах, я должна сношаться… Францик, маленький, ну иди же!..

Она ощупывала рукой пространство вокруг себя, и Франц поспешил дать ей свой «хвостик». Она потянула его к себе, в результате чего Франц тоже оказался на кровати и со всем прилежанием принялся сношать Мицци. При этом он снова оказался в выгодном и приятном положении, поскольку Роберт освободил его от обязанности заниматься грудками Мицци, не выпуская, однако, поводья из рук и успевая всюду.

Сладострастная горячность Мицци настолько переполняла её, что она опять вытянула руку, и на сей раз её брат, Полдль, дал ей свой «хобот». Она гладила его, Полдль очень возбудился от этого, и тогда она вдруг взяла его «хобот» в рот, зажала губами и принялась сосать.

Фердль, до сих пор простаивавший без дела, при виде всего этого больше не мог сдерживаться. Он через голову Мицци заполз в постель к своей сестре Анне, взял её за голову и сунул свой «леденец» ей в рот. Та не только спокойно смирилась с этим, но даже, похоже, ещё больше взвинтилась, и я видела, как она вылизывала и, причмокивая, целовала кончик, который двигался у неё во рту туда и обратно.

Таким образом, мы, все семеро, оказались занятыми. Роберт продолжал неторопливо обрабатывать меня, и от этого возникло такое ощущение, какого я в жизни ещё не испытывала. Оно было таким же хорошим, как этот толстый, горячий шлейф. Внезапно толчки Роберта стали резче и быстрее, и вдруг я с оторопью почувствовала, как мой живот обдало что-то мокрое и горячее. Я закричала. Однако Роберт, продолжая усердно оттачивать, нетерпеливо меня осадил:

– Лежи смирно, у меня накатило.

Я воспротивилась и хотела, было, сбежать:

– Да ты же меня обоссал!

На что он возразил:

– Нет, я только брызнул, так и должно быть.

И на этом он закончил.

Мы выпутались друг из друга, и все были крайне изумлены новостью, что Роберт брызнул струёй. В ответ Роберт заверил нас, что в этом нет ничего необычного, что Фердль, Францль и Полдль ещё слишком молоды и что поэтому, когда они доходят до апогея, у них появляется только малюсенькая капелька. А когда у них вокруг хобота вырастут волосы, они тоже будут брызгать не хуже него.

Неугомонная Мицци пожелала узнать:

– Ты теперь меня будешь сношать?

Однако мальчишки, Анна и я предложили посмотреть, как Роберт брызгает. Роберт был готов к этому.

– Вы должны хорошо поработать со мной руками, – заявил он.

Но мы не умели этого делать. Тогда он взялся показать нам, как это делается, уселся в кресло и принялся полировать себе член. Мы быстро усвоили, что к чему и устроили состязание по натиранию его жезла. Анна, Мицци и я, по очереди сменяя друг друга, обрабатывали его упруго стоящий член, а Мицци начала брать его в рот и сосать. Она исполняла это с такой вдохновенной жадностью, что длинная спаржа Роберта чуть ли не полностью исчезала у неё во рту. Мы обе наблюдали за ней, и Анна захотела сменить её в этом занятии. Однако Роберт ухватил меня за волосы и прижал мой рот к своему шлейфу. Теперь я оказалась при деле. У меня не было много времени на размышления, я вытянула губы и приняла предмет, с которым уже познакомилась другая часть моего тела. Но едва я почувствовала его у себя во рту, как меня охватило небывалое вожделение. Каждое движение туда и обратно, каждый выход и вход эхом отдавался в моей невскрытой ещё раковине, и наезжая и съезжая таким образом по шлейфу Роберта, я вдруг смутно начала представлять себе, как должно выглядеть подлинное соитие. После меня наступил-таки черёд Анны. Но едва только она успела немного полакомиться, как у Роберта ударил фонтан. Она отпрянула и выплюнула первый заряд, полученный ею. Роберт же схватил свой хобот и до конца оттянул вниз крайнюю плоть, а мы все сгрудились вокруг него, чтобы досмотреть пьесу. Вверх резко, крупными каплями устремилась густая белая масса, да так высоко, что целая клякса её попала мне на лицо. Все мы были в полном восторге и страшно взбудоражены.

Мицци тотчас же снова стала приставать к Роберту, умоляя его:

– Ну теперь-то ты будешь сношать меня, ты хочешь?

Однако шлейф Роберта обмяк и беспомощно свисал вниз.

– Ничего не получится, – сказал Роберт, – он у меня больше не встанет.

Мицци была просто вне себя. Она устроилась на полу между колен Роберта, взяла его хобот и сосала, целиком засунув себе в рот, целовала с причмокиванием и одновременно, снизу вверх почтительно поглядывая на парня, восклицала:

– Но когда он снова встанет, ты меня отсношаешь!

Между тем остальные, – Франц, Полдль, Фердинанд, – тоже захотели испробовать вновь открытое совокупление в рот. Таким образом, расплачиваться за всё предстояло Анне и мне, однако дело сладилось очень споро, потому что хоботки у них были ещё маленькими и гораздо тоньше, чем у Роберта.

Я выбрала брата Анны, Фердля, а Анна выбрала Франца. Фердль впал в такое неистовство, что засунул мне свой конец чуть ли не в горло. Мне пришлось ухватить его за корневище и потом самой нежно водить взад и вперёд. После десяти-двенадцати движений у него подкатило. Я ощутила конвульсивное вздрагивание, но наружу вышла лишь одна капелька. И всё же ощущение было такое, будто хобот находился глубоко в моей плюшке, и я почувствовала, что и на меня тоже что-то накатывает. Я не выпускала шлейф Фердля изо рта до тех пор, пока тот совсем не обмяк. А поскольку Анна всё ещё продолжала лизать Франца, я приняла Полдля, который в нетерпении поджидал. Полдль уже опробовал этот способ со своей сестрой. Он действовал исключительно умело, и я могла быть за себя спокойной, когда он входил и выходил так искусно, как будто находился в какой-нибудь плюшке. Меня охватил зуд и спазмы такого блаженства, которое я даже описать не могу. Не задумываясь, что делаю, я начала языком играть на свирели, которая была у меня во рту, и это привело к тому, что на Полдля тотчас накатило. Он крепко ухватил меня за затылок, прижимая к своему шлейфу, и пульсация его кровеносных сосудов только усилила чувство моего вожделения. Его хобот я тоже удерживала до тех пор, пока он не обмяк совершенно.

Затем мы оглянулись на Анну и Франца. Мицци же по-прежнему сидела на полу перед Робертом и посасывала его вялую колбаску. Но Анна вдруг перестала лакомиться и предложила:

– Давай попробуем ещё раз, может быть, он всё-таки войдёт.

Франц кинулся на неё, а мы поспешили к ним, чтобы понаблюдать. Произошло ли это оттого, что шлейф у Франца был таким маленьким, или оттого, что благодаря слюне, оставшейся на нём, он скользил лучше, или оттого, что многочисленные попытки бурения, прежде предпринятые Анной и её братом, уже, должно быть, укатали дорогу, но этого оказалось достаточно, чтобы процесс сдвинулся с мёртвой точки.