История жизни венской проститутки, рассказанная ею самой - Мутценбахер Жозефина - Страница 11

– Ты не хочешь совокупиться?

– Нет, – сказала я, – не сегодня.

И принялась старательно его оглаживать, чтобы на него поскорей накатило. Он сделал было попытку запустить мне руку под платье, но я от неё уклонилась.

– Что случилось? – спросил он.

– Мальчишки могут услышать… – ответила я.

Но благодаря ощущению, что его горячий, большой хобот возбудился у меня в руке, мной снова овладела похоть, и я больше ни о чём другом не могла думать, кроме того, чтобы он поднял меня своими мощными руками и усадил на свой хобот. Когда же он сделал это, я проворно подобрала вверх платье и стала тереться об эту горячую, толстую штангу. Господин Экхардт даже не обратил внимания, что я была мокрая.

– Ангелочек мой, – говорил он, – сокровище ты моё, – и именно в тот момент, когда на меня так стремительно накатило, что всё тело моё судорожно задёргалось, он тоже брызнул, да столь обильно, что всю оставшуюся ночь я ощущала на сорочке влагу.

Этот день выдался для меня очень богатым на события и стал почти таким же памятным, как тот, когда Роберт научил меня совокупляться по-настоящему и пристрастил к гурманству.

Франц выслеживал госпожу Райнталер, и я тоже вела за ней наблюдение, где только можно, чтобы потом всё рассказывать брату. Я часто видела её у ворот дома, разговаривающей и заигрывающей с различными мужчинами, и всякий раз полагала, что эти мужчины вступают с ней в половую связь. Особенно часто я замечала её с господином Гораком, и как показало будущее, по крайней мере, в данном случае, догадывалась я правильно. Господин Горак был пивным торговцем, он каждый день подкатывал к нашему дому на громадном пивовозе. Тут выгружались и загружались бочки, потому что в подвале находилось пивное хранилище. Господин Горак был крупным, дюжим мужчиной приблизительно тридцати лет, с красным, жирным лицом, маленькими светлыми усиками и гладко выбритым черепом. В ухе у него висела золотая серьга, что мне особенно нравилось. Мне вообще в ту пору господин Горак казался красивым и роскошным мужчиной. Он всегда носил белую пикейную куртку или серый летний костюм, и всегда имел при себе тяжёлую серебряную цепочку от часов, на которой, покачиваясь, болталась тяжёлая серебряная лошадь, что опять же вызывало у меня особое восхищение. Когда я однажды возвращалась домой из школы, госпожа Райнталер стояла у ворот с господином Гораком. На ней была свободно свисавшая кумачовая блузка, не заправленная в юбку. К тому же она была без корсета, и я увидела, как из-под блузки откровенно проступают её крепкие груди, оба полушария отдельно и в разные стороны, и сквозь тонкую ткань можно было даже различить соски. Господин Горак стоял перед ней, облокотившись на воз, и они, смеясь, о чём-то разговаривали друг с другом. Как раз в тот момент, когда я подошла ближе, господин Горак пытался ухватить её за грудь, а она отбивалась, шлёпая его по руке. Он несколько секунд боролся с ней, снова потянулся к груди и сильно сдавил её. Госпожа Райнталер отпихнула, было, его, но он наклонился и сделал вид, будто собирается залезть ей под юбку. Она громко взвизгнула, выставила перед собой руки и снова ударила его, однако при этом совершенно не сердилась. Я неприметно слонялась вокруг и наблюдала за ними, ибо такое поведение, естественно, заинтересовало меня. Я с большим удовольствием подошла бы поближе и послушала, о чём они говорят. Однако господин Горак больше не предпринимал атакующих действий, а завёл, похоже, серьёзный разговор. Потом он исчез в подворотне, и сразу за ним госпожа Райнталер. Я спешно юркнула следом и увидела, как госпожа Райнталер идёт в погреб. Я выждала некоторое время, затем на цыпочках спустилась вниз по подвальной лестнице. Хорошо ориентируясь здесь, я выбрала уголок у кирпичной стены, где заняла наблюдательный пост. С этого места я легко просматривала весь длинный коридор, который тянулся передо мной, в конце него располагалось подвальное помещение, освещенное через спусковой люк и заполненное бочками с пивом. Госпожа Райнталер и господин Горак стояли как раз в центре, они держали друг друга в объятиях и целовались, при этом он приподнял ей блузку, забрался под сорочку и теперь держал её грудь в руке. Это было налитое, белое как молоко и округлое полушарие, по которому теперь, пошлёпывая, бродили красные лапы господина Горака. А госпожа Райнталер, плотно прижавшись к нему и позволяя себя целовать, расстёгивала, как я видела, ему ширинку. Едва получив его хобот в руку, она начала дрожать и ещё крепче прильнула к нему. То был невероятно длинный, тонкий и на удивление белый шлейф. Он был таким длинным, что совершенно заслонил собой руку госпожи Райнталер, настолько высоко он над ней выдавался, и госпоже Райнталер потребовалось порядочно времени, когда она собралась обрабатывать его вверх и вниз по всей длине. Однако то, что он оказался настолько тонким, меня изумило. Господин Горак, который сопел так громко, что даже я могла его слышать, теперь посадил женщину на высокую бочку, извлёк из сорочки и вторую грудь, стал поглаживать и сдавливать обе, а госпожа Райнталер оперлась на стену, и до моего слуха донеслось, как она очень тихо сказала:

– Ну, давайте, входите же, я больше не выдержу.

Меня обуяло любопытство, как они это сделают, потому что такую позицию мне ещё не приходилось видеть. Господин Горак, которому его длинное, тонкое жало доставало едва ли не до болтающейся на цепочке серебряной лошади, перекинул ноги женщины через свои руки и таким манером, стоя, вонзил свое жало в госпожу Райнталер, которая сидела на бочке, прислонившись спиной к стене.

– Иисус, Мария, Иосиф, – тихонько вскрикнула Райнталерша, почувствовав вторжение жала. – Иисус, Мария, да вы мне этак и живот насквозь проткнёте…

Горак работал быстро, наклонив при этом голову, чтобы видеть голые груди своей партнёрши. Складывалось впечатление, что он вознамерился буквально распотрошить её, с таким напором и азартом он двигался в ней туда и обратно, а она то целовала его в коротко остриженные волосы, то зажимала его голову между грудей, то снова обращалась к нему или, задыхаясь от восторга, вскрикивала:

– Ах…ах… я этого не вынесу… на меня в любую секунду нахлынет… вот сейчас…сейчас… сейчас… так – сейчас опять подкатывает… ах, как же здорово… двигайтесь, потерпите ещё… не брызгайте… Иисус, Мария, если бы мой муж умел так сношаться… ах… как же замечательно… такого со мной ещё никто не выделывал… ах… я это даже ртом чувствую… ах… если бы я знала, что вы на такое способны, то уже давно отдалась бы!.. Ещё больше… о господи… надо было быть настоящей дурой, чтобы пройти мимо такого мужчины… ах, на меня уже снова накатывает… крепче… ещё крепче… вот так хорошо!.. Господин Горак… давайте-ка… как-нибудь попробуем совокупиться нагишом… а? Голыми… да…? В гостинице… да…?

Они ничего не ответил, а только продолжал безостановочно втыкать в её тело свой жезл, всякий раз давая ей такой толчок, что она подскакивала. Она начала жадно хватать ртом воздух, тяжело дышать, хрипеть и, наконец, издала едва слышный стон, по звуку напоминающий плач. В её дыхании появился свист, она полностью откинулась назад, так что зад её теперь завис в воздухе, свешиваясь через край бочки.

Он крепко подхватил её за ягодицы, отчаянно ввинтился в неё и, почти задыхаясь, вдруг прохрипел:

– Вот, сейчас!

С этими словами он в последний раз так глубоко вонзился в её тело, что она взвыла от восторга. Потом он больше не двигался; а спустя некоторое время медленно извлёк шлейф наружу и отпустил её.

Госпожа Райнталер встала на ноги, поправила волосы, затем обняла господина Горака за шею и поцеловала его.

– Послушайте, – сказала она, – да так, пожалуй, и вдесятером не суметь. Такого я в своей жизни ещё не встречала.

Он прикурил сигарету и спросил:

– Сколько же раз на тебя накатило?

– Точно сказать не берусь, – пожала она плечами, – но, по меньшей мере, раз пять.

Он снова взял её груди, покачал на ладонях, погладил их и потеребил соски. Она стояла перед ним в чувственной испарине.