Гинекологическая проза - Бялко Анна - Страница 35
- Предыдущая
- 35/54
- Следующая
Сейчас все было по-другому. То ли из-за того, что Сашка ухаживал за ней все последние месяцы, как за малым ребенком, то ли беременность сказывалась таким неожиданным образом, но Маша жутко скучала по мужу. Иногда, особенно вечерами, когда сын засыпал у себя в комнате и Маша оставалась сама с собой, просто плакать хотелось от одиночества, так было себя жалко, беременную, неприкаянную. Днем такое тоже иногда бывало, когда, например, Маша останавливалась перемолвиться словом с бабушками у подъезда. Бабушки Машу прекрасно знали, как знали всех, живущих по соседству, знали и Сашу и Колю, но все равно, при виде них Маше безотчетно хотелось втянуть живот, спрятать его от любопытных глаз и сочувственных шепотков. Почему-то было стыдно ходить беременной без мужа, глупо, иррационально, муж-то имелся, но тем не менее. Маша вдыхала, убирая пузо поглубже, расправляла куртку попросторнее. Поскольку ходила она в основном в брюках (нечеловеческое счастье, да здравствует западная цивилизация – брюки для беременных!), то можно было тешить себя надеждой, что на посторонний взгляд ты кажешься просто в меру упитанной, но при этом симпатичной дамой. Все равно ужасно хотелось, чтобы Сашка оказался рядом, чтобы пройти с ним мимо бабушек гордо, под руку, пузом вперед. Но днем ладно, от бабушек можно уйти, а вот вечерами...
Маша не выдерживала, брала телефон, набирала длинный-длинный международный код и их домашний номер, дожидалась, пока Сашка на том конце снимет трубку (два доллара минута разговора), и быстро опускала свою. Муж понимал, в чем дело и перезванивал. С той стороны звонки были дешевле. Маша плакалась, Саша утешал, говорил, что и сам безумно скучает. Маша так живо представляла его, одинокого, в этой чужой полупустой квартире, ей становилось жалко уже его, в общем, слезы. Ребенок в животе начинал брыкаться, как ненормальный, чтоб перестали рыдать, унять его потом было невозможно.
До сих пор Маша не знала, кто живет у нее внутри, мальчик или девочка, на ультразвуке вредное дитя лежало так, что с определенностью сказать было нельзя. Очень хотелось дочку, тем более, что сын уже был. Саша тоже предпочитал девочку, а Колька упорно требовал брата. Точно Маша знала только одно – кто бы оно ни было, зловредностью характера отличается исключительной. Отказавшись шевелиться при Саше, чтобы отец хоть послушал, дитя начало проявлять двигательную активность немедленно по отрыве самолета от земли и больше уже не давало забыть о себе надолго, напоминая о себе то так, то эдак.
Вообще у Маши складывались странные отношения с этим младенцем. Колька, будучи в таком же состоянии, вел себя идеально, с ним можно было дружить, он отзывался на просьбы проявиться или, наоборот, успокоиться. Маша давала ему слушать музыку, читала книжки и просто постоянно находилась в контакте. С новеньким все было не так. Наверное, Маша сама была отчасти в этом виновата, так как, изведенная токсикозом, долгое время воспринимала ребенка не как отдельное живое существо, а как собственную болезнь, и человеческими чувствами к нему прониклась только после начала шевелений. Да и то это была скорее не любовь, а любопытство исследователя: «Ну, и что еще оно мне сейчас устроит?» Ребенок, очевидно, понимал это и отыгрывался, как мог. Он напрочь отказывался шевелиться, если его просили, зато когда не надо, брыкался так, что чуть не скидывал Машу со стула. Кроме того, каждый день, примерно в одно и то же время (когда уставшая за день Маша ложилась спать и уже почти засыпала), дитя просыпалось и начинало рыть себе ход наружу, скребясь в бок изнутри так, что можно было всерьез опасаться за его – бока – целостность, да и больно было чертовски, но унять стервеца было невозможно.
Если же не считать детских диверсий, то в остальном чувствовала она себя ну просто на удивление хорошо.
– Очевидно, – рассказывала Маша мужу по телефону, – мне просто не хватало привычной концентрации выхлопов в воздухе. Теперь она есть, и я чувствую себя прекрасно.
Все-таки примерно через месяц после возвращения Маша озадачилась решением медицинского вопроса. Самочувствие самочувствием, а рожать все равно придется, и надо определиться, где именно, раз уж за границей не вышло. Маша провела широкий опрос знакомых и выяснила, что лучшим местом в Москве считается Центр Матери и Ребенка на Юго-Западе, бывшая клиника Союзного значения. Помимо прочих достоинств, туда еще и ехать с Машиного Балаклавского проспекта было не очень долго, и решение было принято. Узнав по «09» телефон, Маша позвонила в этот замечательный Центр, чтобы узнать, как туда попадают.
Оказалось все очень просто. Если есть деньги, то приходишь и ложишься. Отдельная палата, полный уход, хочешь – с мужем, хочешь – без.
– Бог с ним, с мужем, – сказала расчетливая Маша. – А если без денег?
– Без денег сложнее, – ответили ей. – У вас есть московская прописка?
Выяснилось, что при наличии таковой Маша имеет-таки право на бесплатное обслуживание, но для этого нужно принести направление из районной женской консультации, заверенное в базовой консультации же. Это огорчило Машу. Ее воспоминания о визитах в женскую консультацию во время первой беременности были отнюдь не радужными, наоборот, она вынесла оттуда четкое убеждение, что с подобными заведениями лучше не связываться вообще, а уж получить от них что-то полезное для себя... Бр-р.
– Девушка, а это обязательно? – взмолилась Маша в трубку.
– Нет, конечно, за деньги мы никаких направлений не требуем, – лучезарно ответила девушка.
Тогда Маша стала оценивать масштаб бедствия. Расценки, будучи немаленькими, ей не понравились. Не то чтобы они были уж совсем недоступны, в крайнем случае Маша с Сашей могли такое себе позволить, но если можно без этого... Поблагодарив девушку и повесив трубку, Маша еще немного подумала, посчитала в уме, после чего решительно взяла с полки телефонный справочник и стала искать в нем районную женскую консультацию.
– В конце концов, – говорила она сама себе, – за такие деньги я потерплю. Лучше я, в крайнем разе, им там, в консультации, приплачу. И потом, даже если там до сих пор так же гадко, я-то в любом случае стала старше и опытней, справлюсь с ними как-нибудь.
Но все равно было противно. В голову лезли картины двенадцатилетней давности. Все общение с врачами из консультации четко ассоциировалось у Маши с какими-то бесконечными унижениями и страхом. Вот Маша, беременная на седьмом месяце, сидит в кабинете врача, и та кричит на нее за то, что Маша прибавила в весе не триста грамм за полмесяца, как положено, а пятьсот.
– Вон, – кричит врач, – за вашей спиной у меня целый шкаф с мертворожденными, вы тоже туда хотите, что ли?
А Маше девятнадцать лет, у нее первая беременность, чувствует она себя неуверенно и что отвечать в такой ситуации, не знает.
Потом она научилась, конечно, вести себя правильно, но тем не менее каждый поход в консультацию вызывал у нее такой ужас, что тут же начинался приступ гипертонии, а повышенное давление, в свою очередь, давало врачу новый повод для крика. В конце концов Маша просто перестала ходить туда, а дома не подходила к телефону, потому что врач звонила каждый день и рассказывала всякие ужасы про Машину дальнейшую судьбу каждому, кто брал трубку. Поскольку Маша, несмотря ни на что, чувствовала себя неплохо, а ребенок Коля брыкался вовсю, врачихе никто не верил, но на нервы эти звонки действовали ужасно. Это продолжалось до тех пор, пока однажды звонившая не нарвалась на Машиного папу.
– А что вы, собственно, хотите от моей дочери? – задал папа резонный вопрос. – Она здорова, но ходить ей трудно, а пользы в визитах к вам она не видит. И вообще ей скоро рожать, не волнуйте ее.
– Вы не понимаете, – заверещала врачиха, – мы несем за нее ответственность...
– Вот и несите ее дальше, – ласково сказал папа и бросил трубку.
На этом звонки прекратились, а фраза об ответственности надолго вошла в семейные анналы. Маша благополучно родила через две недели и за хлопотами воспоминания об общении с врачом стерлись и померкли, но если теперь опять начнется что-то похожее, то, может, дешевле сразу заплатить и не мучиться...
- Предыдущая
- 35/54
- Следующая
