Вурдалак Тарас Шевченко - Бузина Олесь - Страница 8

• Предыдущая
• 8/19
• Следующая

Простые солдаты принимали Шсвченка за родственника коменданта, отъедающегося на казенных харчах, а земляк поэта, рядовой Обеременко, даже признался: "Я сам бачу, що мы свои, та не знаю, як до вас прыступыты. Бо вы все то з офицерамы, то з ляхамы тощо. Як тут, думаю, до его пидийты. Може воно и сам якый-небудь лях, та так тилько ману пуска".

Тарасу Григорьевичу стоило большого труда убедить земляка, что он "ниякый не лях", после чего они сдружились и завели полезнейшую для здоровья привычку перекусывать отдельно от остальных в яру бараниной с водкой.

Как же так получилось, что мы упорно не обращаем внимания на все эти забавные подробности, помня только несчастного интеллигента, десять лет вышагивающего с ружьем на плацу? Отгадка проста. Шевченко обладал феноменальной способностью выдавливать слезу как из современников, так и из их потомков. И в этом он действительно проявил недюжинный, титанический талант.

Но только собственная нерасторопность, лень и полная неспособность вырваться из тисков судьбы не дали ему расквитаться с военной службой за три-четыре года. Вместо этого Тарас предпочел прибегнуть к испытанному способу - покровительству высоких особ.

"Караюсь, мучуся... але не каюсь!" - эти строки стали хрестоматийными. А по сути они просто ложь. Каялся! И еще как! От души! По всем правилам! "Ваше сиятельство! - взывает он в письме от 12 апреля 1855 года к графу Федору Толстому. - К Вам как к представителю изящных искусств и вице-президенту Императорской Академии художеств, покровительства которой я так безрассудно лишился, к Вам прибегаю я с моею всепокорнейшею просьбою".

Чувствуете, как прихватило? До печенок! А ведь совсем недавно ему хотелось, чтоб "не осталось слiду панського в Украйнi". Теперь он почти целует эти "панские следы": "Обо мне забыли! напомнить некому. <...> После долгих и тяжких испытаний обращаюся к Вашему сиятельству с моими горькими слезами и молю Вас, Вы, как великий художник и как представитель Академии художеств, ходатайствуйте обо мне у нашей высокой покровительницы. Умоляю Вас, Ваше сиятельство!

Еще прошу Вас: напишите несколько слов о моем существовании его высокопревосходительству Василию Алексеевичу Перовскому, судьба моя в его руках, и только его представление может быть действительно".

Жене графа Толстого Шевченко кается еще унизительнее: "... уже девять лет. как казнюся я за грешное увлечение моей бестолковой молодости. Преступление мое велико, я это сознаю в душе".

А молодому царю, Александру II, узнав, что хлопоты семьи Толстых увенчались успехами, готов не отказывать даже в самых человечнейших качествах! "Добрий цар наш уже дав приказ розбивать моч кайдани", - рапортует растроганный поэт своему другу атаману Черноморского казачьего войска Кухаренко.

Впрочем, Тарас всегда быстро менял свое мнение. Некогда он так высказался о человечестве:

Кругом мене, де не гляну

Не люди, а змiї...

А скоро уже самому себе казался ползучим гадом:

Я - неначе лютая змия

Розтоптана в степу здихає

Пройдет совсем немного времени, и на радостях от пьянящей свободы, Шевченко опять, как в молодые годы, будет поносить царицу, называя ее "сукой" и требовать срочно оросить "кайданы" кровью. Хочу напомнить: живи он в современной Англии, его обязательно привлекли бы к суду за оскорбление королевы - ибо на цивилизованного человека он не тянет даже по современным меркам.

Но тогда он кается. Более того - идет на Компромисс с так ненавидимой им российской действительностью. И даже не на компромисс, а на сдачу. Попросту поднимает руки.

В 1858 году Шевченко пишет повесть "Прогулка с Удовольствием и не без морали". Советские и постсоветские украинские литературоведы шарахаются от нее, как черти от ладана.

Хотя это действительно превосходная повесть. Лучшая в творчестве Шевченко. Вот только написана она по-русски и так, славно ее не бесноватый Тарас писал, а кто-нибудь другой - нормальный и самоироничный: "Я порядочный человек и с препорядочной лысиной, а не гусар и не донжуан какой-нибудь".

В очередной раз в "Прогулке с удовольствием" перебирает создатель "Катерины" свой подзасалившийся пасьянс. Да только карты ложатся по-иному. Оптимистически. Ротмистр Курнатовский не соблазняет свою крепостную, а... женится на ней. И вообще он, по словам Шевченко, "прелесть мужик".

Крепостник, барин, но "прелесть"! А перекрашенная Катерина, которую теперь зовут Еленой, не топится и не сходит с ума, а счастливо выходит за Курнатовского замуж. Хеппи-энд. Америка. Голливуд, а не киностудия им. Довженко.

Но и все остальное одним махом вывернуто наизнанку, как косматая вурдалачья шкура, превращенная в мирный кожух.

"Село неначе почорнiло"... Нет в "Прогулке" такого села!

Вместо него другое: "Село хоть куда. Хаты большие, не пошатнувшиеся в разные стороны, как пьяные бабы на базаре. Чистые, белые, нередко с светлицами и почти все окруженные темными фруктовыми садами, клунями и стогами разного хлеба. И скотины разной также немало выгоняют из дворов на выгон свежие, здоровые девки, в новеньких белых свитках, в красных и желтых сапогах на вершковых подковах. Везде все чисто и опрятно, так что хоть бы и в казенном имении так впору".

И российские войска теперь для Шевченко "наши". И тоска - "наша русская". И даже Колиивщину считает он отныне не чем иным как "Варфоломеевской ночью", событием, "недостойным памяти человека", да еще и добавляет, что, если у других наций подобные "кровавые трагедии" разыгрывались "по воле одного какого-нибудь пройдохи, вроде Екатерины Медичи", то у наших покойных земляков "были делом всей нации". То есть, следуя новой шевченковской логике, получается, что нация из одних только пройдох и состояла.

Что нужно было нашему вурдалаку, чтобы так кардинально изменить "грешным увлечениям бестолковой молодости?" Изменить вплоть до того, что даже крепостную дворню, к которой сам некогда принадлежал, он теперь чисто по-барски назовет "ленивой и избалованной"?

Да. в сущности, почти ничего. Мелочь. Всего лишь десять лет подряд пропьянствовать с господами офицерами, изучая в упор их симпатичные усатые морды, поваляться на солнцепеке под караулом распитых бутылок да попастись за столом у добряка коменданта. И тогда сами собой сорвутся с кончика пера вдохновенные строки: "Неблагодарный!<...> Ежели ты попрал священные узы родства и дружбы, то вспомнил бы вчерашний обед. Вспомнил бы, кому ты обязан гостеприимством. Вспомнил бы, против кого ты ухищряешься, на кого ты руку подымаешь18".

И он вспомнил.

И на мгновение опустил руку с топором.

Но только на мгновение.

В описи вещей, оставшихся после смерти Шевченко, среди карманных часов и семи подштанников обращает на себя внимание солидный дамский гардероб шерстяная клетчатая плахта, поддевка, юбка, два женских пальто ("одно драповое серое, а другое такое же белое, обшитое с золотым снурком") и даже три пары "бумажных" чулок19.

Спрашивается: зачем понадобилось все это добро представителю сильного пола, коим являлся Тарас Григорьевич? Может, он был трансвеститом и, устав от беспрерывного революционного горения, расслаблялся, разгуливая наедине с собой в чулках, поддевке и в одном из вышеупомянутых пальто? По будням - в простом драповом, а по воскресеньям - в парадном белом "со снурком"?

• Предыдущая
• 8/19
• Следующая